Урусут - Дмитрий Рыков

Раньше сотнику не приходилось пересекать Дешт-и-Кипчак. Повод появился случайно. Прошлой осенью во время охоты в свите оглана Илыгмыша на завоеванных у Мамая землях они забрались слишком далеко на запад.

Всадники подняли множество зверья, ловчие соколы над головами выглядывали добычу, в сухой, давно сожженной светилом траве, мелькали лисы, кидались в разные стороны дрофы. На полном ходу били испуганную дичь, в воздухе звенели метаемые оглановскими нукерами копья, свистели стрелы, под ноги коней падали с пеной на губах изнемогшие сайгаки.

Туглаю для жизни не хватало того, что являлось мечтою большинства бойцов – остаться в живых в очередном военном походе и получить обильную добычу. Он происходил из обедневшего, но славного рода арактыров, и хотел стать нойном. Над другим посмеялись бы за это желание – только не над ним. Он упорно двигался к цели – никогда не пьянствовал, не объедался, с детства тренировал тело и дух. Он подсматривал любые полезные приемы обращения с саблей, ножом и копьем, лучше всех среди своих ровесников стрелял из лука. Любой монгол может похвастаться тем, что собьет на лету птицу, но никто ни разу не слышал, чтобы это делалось двадцать раз подряд – а он делал. У него в юрте жила только одна наложница, и Туглай не спешил жениться и заводить детей.

В любом бою он сражался в первых рядах, но не совершал глупостей и не кидался в схватку, если не был до конца уверен в победе. И сотник знал, что одних воинских доблестей для карьеры не хватит – нужно, чтобы тебя заметили власть предержащие, поэтому необходимо использовать любой повод попасться им на глаза. Из рядового бойца он быстро стал десятником, после проигранного сражения с Токтакием, когда погибла большая часть тумена, в котором числился Туглай – сотником, после стычки у Отрара и пленения одного из отрядов Урус-хана им заинтересовался Илыгмыш. Следуя за Тохтамышем, без сражения захватили трон Синей Орды, затем – Золотой.

Но как самому оглану, так и его воинам трудно дышалось в Сарае. Степному человеку нужен простор, а не жмущиеся друг к другу хижины бедняков и дома беков. Наследника рода арактыров раздражало в столице ханства все – разноязычье многоголосье, пестрота одежд, бесчисленные торговцы, загнанный за ограды стесненный скот, мозаичные дворцы, пятикратное пение муэдзинов на скребущих высь минаретах, пыль, грязь, ор, толкотня. Даже окружавшие город кибитки и юрты не казались кочевничьими, родными. Поэтому когда Илыгмыш поставил свой главный юрт как можно дальше в степи, юз-баши вздохнул с облегчением.

Год они маялись бездельем на бескрайних просторах Золотой Орды, охота являлась здесь основным развлечением. И вот – Туглай в свите оглана, Туглай не отстает в бешеной скачке, Туглай проломил свинцовым завершением ременной плети череп лисе, Туглай свалил копьем сайгака, Туглай мчится рядом с чингизидом, Туглай счастлив.

Властитель увидел стайку джейранов, с криком погнал скакуна за ними, держа в руках лук, прицелился в вожака и – позор! – промахнулся. Затем он скажет, что его коня испугал бросившийся под копыта заяц, и все с ним, конечно, согласятся, хотя арактырец никакого ушастого не видел.

В ярости наездник стегнул коня и полетел за степными газелями. Спутники разили стрелами джейранов, но никто не метил в вожака, понимая, чья это добыча. Погоня затягивалась, тонконогое животное оказалось очень быстрым, впереди выросли холмы, газель скрылась за одним из них, охотники завернули следом, и тут разом увидели пару чужих всадников у горизонта.

Ну, всадники и всадники, сейчас войны ни с кем нет, а оглан – не лихой разбойник, чтобы кидаться на первых встречных, подъехали бы, пожелали друг другу здоровья, обменялись подарками по степным обычаям да расстались. Но чужестранцы развернули коней и ударились в бег. Человек – цель более заманчивая для погони, чем зверь, тем более, что воспользовавшийся заминкой джейран бросился в другую сторону, и небольшой монгольский отряд отправился за странной парой.

Опытный глаз Туглая смекнул, что наездники из беглецов плохие, но их кони были куда более свежими, и расстояние между участниками скачки не сокращалось. Еще чуть-чуть – и ордынские лошади совсем устанут. Сотник сблизился с огланом и прокричал:

– Позволь, я сниму одного из них стрелой?

Тот, бросив на нукера хищный взор, молча кивнул головой.

Арактырец несколько раз ударил пятками коня, чтобы хоть чуть сблизиться с удаляющимися целями, снял с плеча лук, вынул из колчана самолично изготовленную стрелу с орлиным оперением – специально готовился в охоте проявить свою удаль – привстал на стременах, натянул тетиву почти до уровня ключицы, привычно отмерил расстояние со скидкой на силу и направление ветра, пустил стрелу, запела тетива.

Всадник, что держался слева, дернулся и упал, однако нога не высвободилась из стремени, животное протащило седока какое-то расстояние за собой, и только потом чужестранец, лишившись застрявшего ичига, остался лежать в пыли.

Скакун пытался освободиться от сбившегося под живот седла и неловко взбрыкивал задними ногами, разбрасывая вокруг комья сухой земли. Второй наездник вполне мог попытаться уйти, но он зачем-то бросился на помощь уже, по всей видимости, мертвому товарищу, хотел поднять того на свою лошадь, но, конечно, не успел. Охотники обложили его со всех сторон и, успокаивая разгорячившихся от долгой скачки коней, принялись кружить мимо спешившегося ездока. Беглец выглядел каким-то купцом – яркий кафтан, шапка с меховым околышем, красные ичиги с загнутыми носами. Но к седлу его кобылы были приторочены колчан и лук, на широком поясе с одной стороны висела внушительная сабля, с другой – длинный нож.

– Урусут, – улыбнувшись, пояснил Туглаю верный товарищ Айдар.

– Вижу, – скривился юз-баши.

Тут беглец сделал вторую ошибку – обнажил оружие. Илыгмыш, а следом за ним и остальные, захохотали. Да, напугал, сейчас разбежимся.

– Эй, воин! – крикнул оглан. – Ты быстро скачешь, но медленно думаешь! Убери клинок, иначе именно им мы отрежем твою дурную голову!

Тот непонимающе переводил взгляд с одного монгола на другого.

– Кто-нибудь говорит на урусутском наречии? – спросил у спутников главарь.

Все только недоуменно переглянулись.

– Вяжите его! – произнес повелитель.

К юртам возвращались в хорошем настроении. Оглан не гневался, во время охоты забили множество дичи, которую к их прибытию уже освежевали и начали готовить. Какую-то варили, какую-то обжаривали на углях.

Пир обещал быть долгим, а Илыгмыш не желал отрываться от еды ради степного бродяги. Только из любопытства он хотел выяснить, зачем тому понадобилось заезжать в Дешт-и-Кипчак. Получив ответ на эту загадку, он собирался приказать перерезать наглецу горло – это надо, в присутствии оглана вынуть из ножен оружие!

Толмач отыскался быстро – у них давно поселился старый мусульманский проповедник, неизвестно кто именно – не то имам, не то дервиш, по имени Фаттах. Он не казался злобным, веру свою никому не навязывал, повелителю понравился, и никто его не гнал. Говорил араб на нескольких языках, но его ученость мутила Туглаю мозг, и арактырец старался с последователем Махаммада лишний раз не беседовать.

Несколько раз поклонившись главарю, толмач подошел к пленнику и посмотрел на того снизу вверх, а затем вновь склонился перед Илыгмышем, уже усевшимся на расстеленный на земле расторопными рабами ковер.

– Что ты делаешь в степи? – спросил чингизид.

Урусут молчал. Оглан едва заметно кивнул нукеру Ильдусу, и тот огрел пленника ременной плетью. Беглец вжал голову в плечи, метнул на Ильдуса злобный взгляд, но ничего не сказал.

– Какое глупое упорство! – вздохнул повелитель. – Как много легче умереть от одного удара клинком, а не от многочасовых разнообразных пыток!

Голодные охотники, мечтающие поскорее усесться к дастарханам за ужин, согласно закивали головами.

– Упрямый ты баран, – разочарованно произнес оглан. – Говори свое имя, откуда ты, кому служишь. С какой целью ты здесь, ты лазутчик или не лазутчик, может, ты заблудился, может, отбился от каравана, может, ты несешь устную весть своему хозяину, может, ты беглый преступник. Говори, не отнимай время, не обрекай себя на муки.

Тут пленник зачем-то выругался. Туглай не знал языка, но понял, что высказывание было очень грубым и неприятным. Покрасневший толмач, запинаясь, пояснил, что не станет переводить, но это плохие, очень плохие слова. Сотник удивился. Совсем молодой, совсем не умный чужеземец. Сначала побежал – поэтому лишился свободы. Затем обнажил саблю – заведомо лишился жизни. Теперь оскорбляет словом – значит, лишается возможности умереть быстро. Недалекие урусуты, разбили Мамая на Саснак кыры, и решили, что сейчас все степняки одинаково слабы. Ну и сравнение! Мамай – темник, вор чужих титулов и земель, выскочка из враждебного рода Кыят-Юркин, а Тохтамыш – чингизид, законный наследник Царя Царей, Потрясателя Вселенной! Все ваши княжества – улусы Великого Хана!