Лесная история - Ирина Велембовская

Тогда Логин Андреевич рассердился, закричал: «Себе возьми, коли надо!» Председатель махнул рукой, написал в здравотдел бумажку. Хотел и сейчас Логин Андреевич закричать на няньку, но смолчал, отвернулся.

Камиля унесли. Логин Андреевич все стоял у больничного крыльца, дрожащими руками поправляя на лошади съехавшее седелко, подтягивая чересседельник. Он явно медлил.

Нянька высунулась из окна.

— Одеялку-то забери, может, сгодится тебе на что. Парню твоему теперь казенное обеспечено: государство, оно не родная мать, а заботливо. Может, поглядеть напоследках хочешь на парня-то?

— Дура языкатая! — Логин Андреевич вдруг повернул к ней лицо, по которому бежали слезы. — Неси малого обратно сей же минутой! Я его забираю… Неси, говорю, а то убью!..

Что есть силы стегая лошадь, Широков вылетел с прииска. На повороте с тракта в лес увидел бегущую навстречу простоволосую, задыхающуюся Петровну.

Осадив лошадь, Широков спрыгнул и бросился к жене.

— Апронька! Вон он, вон лежит в тележке! Ведь я только в больничку его возил, чтоб доктора его оследовали… А ты думала!.. Эх, Апронька, Апронька!

Осень подступила незаметно. Пошли нудные, холодные дожди, поредела чаща; желтой бородой поникла, повисла трава; потом ударил первый заморозок, сморщился и осыпался янтарный шиповник. Голо, дико стало в лесу. В болоте, под горой на иголках льда ярким рубином горела клюква. Но скоро и ее прихоронил первый, чистый снег.

Прорубка ширилась, оголялись поляны; избушка Широковых оказалась совсем на юру, со всех сторон обдуваемая ветрами. Каждое утро Петровна тщательно загребала жар и подвигала качку с Камилем поближе к теплому щиту русской печи.

— Дядя Логин, вчера, слышал я, Мишка ваш с вечерним поездом приехал, — заходя в избу и отряхивая снег, сообщил бригадир, только что приехавший с прииска. — У сватов ваших на Песчанке сидит.

Петровна охнула, прижав руки к груди. У Логина Андреевича дрогнули брови. Не сказав ни слова, он накинул полушубок и вышел.

Часа через два он уже вез Мишку домой, не оборачиваясь, погонял лошадь.

Когда проезжали мимо магазина, Мишка предложил:

— Может, слезть, взять вина?..

— Как хошь, — угрюмо бросил Логин Андреевич. — Надо — бери, а я теперь редко балую…

Почти всю дорогу ехали молча. Уже близко были от дома, когда Широков, все еще не глядя на сына, спросил:

— Дак как, Михаил Логиныч?

— А что? — смутившись, отозвался Мишка. — Я ничего.

Дома он, пряча глаза, поздоровался с матерью, боком прошел к столу, стараясь не смотреть на качку с ребенком. У Петровны дрожали губы, кровь отлила от лица. Тарелки и миски дребезжали в ее руках, когда она подавала на стол.

Мишка ел, низко наклонившись над чашкой. Но, видно, материнское угощение плохо шло ему в горло. Отодвинув недоеденную похлебку, он поднялся. На его немного возмужавшем, но все еще розовом, круглом лице было разлито сильное смущение.

— Не знаю я, чего это вы затеяли… — теребя пальцами солдатский ремень, растерянно сказал он. — Зачем вы меня конфузите… и жизнь мою путаете?

— Не ты ли сам напутал? — не выдержал Логин Андреевич и, видя, что Петровна, закрывшись руками, наклонилась над ребенком, сурово сказал: — Ты, мать, не плачь. Слезьми твоими этого идола не прошибешь. Признает он, не признает, малого не кинем. Люди мы с тобой молодые, силы у нас непочатые, жилы не дерганые — уж как-либо сумеем воспитать. Да и люди поможут, не откажут… Знать бы, что такая его совесть, — кивнул он в сторону Мишки, — командирам написал бы; они ему завинтили, век бы помнил…

Долго не спал в эту ночь Широков. Хоть и высказался сгоряча, а самого брало невольное сомнение: внук ли это? Так надеялся он на прямой ответ сына, а тот жался, прятал глаза и ничего определенного не сказал. И в то же время, как увидел сегодня Логин Андреевич пухлые Мишкины щеки, словно девичьи, яркие губы, приметил ухмылку, — как будто стукнуло что-то: так же улыбался, надувая щеки, пятимесячный Камиль. «Наша порода, — с незнакомой доселе нежностью подумал Широков. — Свой, родимый ребятенок…»

Мишка побыл три дня дома, потом вечерами стал пропадать на прииске, возвращаясь поздно. Когда заковало льдом Злую, пошел работать на драгу «Эрнст Тельман». Теперь ее стало видно через оголившийся лес; словно черная гагара, маячила она на белой реке.

Первую получку Мишка всю до копейки отдал отцу. Со второй купил Камилю погремушку и резинового гуся.

— Взял бы на руки-то его, бирюк! — упрекнула Петровна, попробовав сунуть Мишке ребенка.

— Куда его… Еще обмочит… — смущаясь, отстранился Мишка.

— А ты-то мать не поливал? — зло хмурясь, спросил Логин Андреевич. — Иль сразу в сапогах да в шинели родился?..

Однажды в сумерках Мишка вернулся с драги. Матери в избе не было, в качке сопел ребенок. Не заметив на печи отца, Мишка швырнул рукавицы, скинул обледенелую робу и тихо подошел к качке.

Отодвинув положок, он наклонился над сыном. Камиль пустил ртом пузыри и радостно увякнул. Логин Андреевич прислушался, потом свесился с печи: Мишка играл с сыном, махал перед его носом огрубевшими от воды и ветра темными пальцами, мычал что-то ласковое, подмигивал, щурился.

«Проняло-таки», — усмехнулся про себя Широков.

Тем же вечером за ужином, словно невзначай, он спросил Мишку:

— Может, запишешь парня на себя? Довольно уж ему при живом отце в безродных числиться.

Мишка нахмурился, положил ложку. Растерянно переводя взгляд с отца на мать, сказал вкрадчиво:

— Папка, ведь я весь век один не проживу. А с ребенком за меня другая девка побрезгует пойти…

Логин Андреевич промолчал. Переглянувшись с женой, вышел первым из-за стола. Рвались у него с языка грубые, горькие слова, но на этот раз он сдержался: жалко стало и сына — до того растерянный, виноватый вид был у Мишки.

— Ладно, леший с тобой! — угрюмо сказал он. — Уж хоть найди ты себе какую путную, на человека похожую.

На рождество Широков гулял у знакомых старателей на прииске. Петровна с ребенком осталась дома.

Логин Андреевич выпил порядочно, но держался твердо. Для внука спрятал в карман два кренделька, кусок сладкой лепешки. Раньше других он собрался домой, помня, что жена одна: ждет, наверное, не ложится.

— Когда, сват, свадьба-то у вас? — провожая Широкова, спросила хозяйка.

— Чья это? — удивился Логин Андреевич.

— Да говорили по прииску, будто Мишка ваш начальника драги дочку Нюрку сватал.

«Вот те и на! — думал Широков, бредя по темной заснеженной улице. — Свои ничего не знают, а чужие уж рассудили».

Обозленный до крайности, накинулся он на другой день на Мишку. Кое-как сдерживая себя, спросил, верно ли. Тот глуховато усмехнулся, потом кивнул головой.

— А ты знаешь, кого берешь? Эта твоя Нюрка замужем уж без счету раз побывала… Еще девчонкой была, всю войну подолом трепала. Что отец шишка важная, так и дочь хороша? Чем она тебя приворожила? Ведь она тебе чуть не в матери годится!

Вмешалась и Петровна:

— Разве тебе такая жена нужна, Миша? Что бойка не в меру да красно выряжена, так ты думаешь, хороша тебе будет? Разве такая-то трепалка — мать для Коли? Вспомни-ка Газильку…

Мишка насупился, молчал. Слова отца задели его, стало больно, досадно. Но отступать не хотелось: вспомнил беззаботно-смелую Нюркину улыбку, будущих тестя и тещу, угодливо принимавших и угощавших. Непривычно сладко, хоть и неловко, было Мишке, когда после закуски с выпивкой поднимались Нюркины родители из-за стола и уходили в другую половину большого каменного дома, оставляя его одного с Нюркой, а та, словно невзначай, раскрывала свои комоды и ящики, доставая и небрежно раскидывая шелковое белье, платки, чулки… Да и лестным казалось Мишке взять, за себя дочь своего начальника; пожалуй, так и в драгеры скорее можно выйти, чем мерзнуть зимой на льду и мокнуть, сгружая с лодки на борт обледенелые дрова.

— Ты, папа, денег мне на свадьбу дашь? — спросил Мишка у отца, с которым долго перед этим не разговаривал.

— Где они у меня? — сурово отозвался Логин Андреевич.

— Из тех, что за дом получил…

Широков сложил кукиш, поднес его сыну под самый нос.

— Это видел? Про эти деньги ты забудь. У нас со старухой теперь имеется, на кого потратить. Я при всей моей слабости к вину оттудова копейки не пропил. Сотни две я тебе пожертвую с получки на твою матрену хотя она и того не стоит.

На свадьбу Широковы не пошли. Сам сват, начальник драги, приезжал на автомашине, звал, конфузливо улыбаясь. Петровна уж было сдалась, но Логин Андреевич сердито цыкнул, скосив глаза:

— Когда сватались, нас не спрашивали… Ну и приглашением не нуждаемся. Багаж женихов можете забрать, чем богаты, тем и рады: шинелька, две пары сапогов яловых, а уж шелковые рубахи да бостоновый костюм вы сами ему справите.