Прерванный полет «Боинга-737» - Александр Тамоников

— Порядок, — прошипел Бабур. — Темно и тихо.

— Сумеешь перебраться? — задрав голову, спросил снизу Махмуд.

— Я с детства по горам лазил.

Изловчившись, Бабур поставил вытянутую ногу на каменную кладку. Размашистый шпагат привел к тому, что шов на его брюках разошелся с отчетливым треском, и Махмуд непроизвольно прыснул.

Сверкнув на него глазами, Бабур переступил на стену и тихо выругался, отдирая железные колючки от штанины. Резкий крик ночной птицы, неожиданно прозвучавший в сыром неподвижном воздухе, заставил его покачнуться. Уже теряя равновесие, он прыгнул в сад за оградой и исчез из виду.

— Эй! — окликнул Махмуд, веселость которого как рукой сняло. Снова крикнула птица. Резко и зловеще, словно пророча беду. Он огляделся по сторонам и снова позвал: — Эй, ты как? Не разбился?

— Все нормально, — донесся из-за ограды голос товарища. — Земля рыхлая и мягкая, у нас такой сроду не бывало. Давай за мной. Быстрее, брат!

Махмуд решил не рисковать новенькими брюками, купленными только этим утром в лавчонке с красивым названием «Ориент джентльмен». Пройдя чуть дальше вдоль стены, он нашел выбоину в кладке, подпрыгнул и, зацепившись, сумел подтянуться настолько, чтобы ухватиться за распорку для колючей проволоки. Дальше было проще простого. Пару секунд спустя он стоял на гребне ограды, неудобно раскорячившись, чтобы не соприкасаться с коварной проволокой.

— Давай-давай, — помахал снизу Бабур.

Лучше бы он этого не делал. Махмуд прыгнул раньше, чем успел как следует рассчитать свои движения. Когда он переносил ногу через препятствие, железный шип впился в штанину. Его развернуло параллельно земле, он инстинктивно дернул ногой, освободился, но упал с трехметровой высоты на четвереньки.

— Эй, ты как? — спросил подбежавший Бабур, трогая его за плечо.

— Зачем торопил? — выругавшись, сердито упрекнул товарища Махмуд. — Посмотри теперь на мою рубашку! Вся грязная, как будто я из земляной норы вылез. А штаны? — Он сел, вытянул перед собой ногу и досадливо поцокал языком, обнаружив болтающийся клок ткани. — Я отдал за них двенадцать долларов. Кто мне купит новые? Может быть, ты?

— Рахима зашьет, — не слишком уверенно сказал Бабур.

— Рахима! — прошипел Махмуд. — Она только и знает, что пялиться на Карими. Глаз с него не сводит. Да и он ее дальше вытянутой руки никуда не отпускает. Думаешь, он позволит ей зашить мне штаны, а?

— Ладно, придумаем что-нибудь, — пробормотал в ответ Бабур.

— Так придумай! Попробуй!

Махмуд попытался соединить обрывки ткани, что у него, конечно же, не получилось. Он снова выругался.

Бабур нахмурился, потом его лицо просветлело.

— Там, — указал он на виллу, — найдется пять, а то и десять штанов. Хозяин богатый человек, раз живет один в таком большом доме. И штаны ему больше не понадобятся. Только саван. — И сам рассмеялся своей шутке, сделав это по возможности тихо.

— А если он толстый? — бурчал Махмуд, пока они пробирались сквозь сад, подныривая под ветки и обминая разросшиеся кусты, роняющие на мокрую траву белые лепестки и целые бутоны. — Или коротышка? Тебе хорошо, у тебя дырка не видна, можно так ходить, никто не заметит. А я? Люди будут принимать меня за босяка.

Бабур остановился и повернулся к нему:

— Хватит ныть! Очень скоро ты сможешь купить столько новых штанов, сколько пожелаешь. И не только штанов. Все будет. Все, что душа пожелает.

Напарник мечтательно улыбнулся. Его душа желала многого, очень многого. Большой мир, открывшийся ему сравнительно недавно, он воспринимал как голодный человек, попавший в дорогой супермаркет, где так и хочется набрать всего сразу.

Махмуд осиротел в двенадцатилетнем возрасте, когда оползень, вызванный проливными дождями, похоронил под собой родной кишлак. Все верхние дома исчезли с лица земли вместе с людьми, которые там находились. Услышав грохот, он бросил стадо овец и побежал обратно, но было поздно. Грязи навалило столько, что ни он, ни другие не сумели докопаться даже до крыш. А от второго обвала мальчика спасла необходимость идти искать разбежавшуюся отару. Поскольку два десятка чужих овец пропали без вести, пришлось спасаться бегством. Добравшись до перевала, задыхающийся и заплаканный, он услышал тяжелый гул, почувствовал, как вздрогнули камни под ногами, а позже узнал, что ни хозяина отары, ни кого-либо из бывших родичей и соседей в живых не осталось. Возвращаться, даже если бы Махмуд захотел, было некуда.

Какое-то время он скитался, подворовывал, нищенствовал, а потом решил зарабатывать на пропитание с оружием в руках. Деревенский пастушок стал боевиком естественно и незаметно, как древесная почка превращается в зеленый листок. На его пальцах появились несмываемые пятна от порохового нагара, на правом плече образовался рубец, натертый ремнем автомата.

Биография его старшего товарища была такой же лаконичной и драматической, хотя Бабур Субундар и слов-то таких не знал. Свой первый опыт войны он приобрел в семимесячном возрасте, когда в его дом в провинции Газни попала бомба, осколок которой порезал ему шею, но, слава Аллаху, не зацепил артерию. Второе ранение Бабур получил ровно десять лет спустя, когда работал на заправочной станции, подвергшейся ракетному обстрелу. Чудом выжив, он, подобно Махмуду, решил, что стрелять самому лучше, чем когда стреляют в тебя. В четырнадцать лет Бабур принял свое боевое крещение. С тех пор война сделалась для него такой же привычной и будничной, как для других мирная жизнь. Включение в особую группу, действующую за пределами нищего Афганистана, было для него фантастической удачей. Он был готов на все, лишь бы не возвращаться обратно. И от успеха сегодняшней операции зависела его дальнейшая судьба.

Идя первым, он пересек густой, как подлесок, сад и осторожно приблизился к длинному окну, занимавшему почти весь фасад. В освещенной комнате находился лысый мужчина в красной майке и белых шортах. Сидя на диване, он смотрел телевизор, подвешенный на стене. Картинки на экране чередовались, являя взору то бесстыжих поп-певичек, то строгих дикторов, то африканских хищников или футболистов, беззвучно носящихся по зеленому полю. Одной рукой лысый мужчина щелкал пультом, а другой периодически подносил к губам жестянку с пивом или каким-то другим напитком. Лица мужчины Бабур разглядеть из своего укрытия не мог, да и не особо нуждался в этом. Он видел перед собой покойника, который, не подозревая, что дни его сочтены, коротал время перед телеэкраном. Это было забавно. На что только тратят люди свою жизнь, дарованную им Аллахом.

Бабур вздрогнул, когда Махмуд тронул его за плечо и вопросительно поднял брови. «Что будем делать?» — безмолвно спрашивал он. Бабур показал глазами на дверь: проверь, мол, заперта ли. Махмуд кивнул и, пригибаясь, взбежал на крыльцо, умудряясь не произвести при этом ни единого звука.

Задачей боевиков было убить хозяина дома, чтобы обосноваться их группе, пока они находятся в Джабуре. Остановившись впятером в отеле или хостеле, они рисковали привлечь к себе внимание, а жить порознь было неудобно, поскольку отряд только тогда отряд, когда его бойцы вместе.

На эту уединенную виллу Махмуда и Бабура вывел командир, который получил наводку от тех, кто руководил операцией в целом. Непосредственных исполнителей совершенно не интересовало, кто эти люди и что они решат дальше. Для Махмуда и Бабура существовали только разрозненные, последовательные этапы — звенья некой цепи, оба конца которой были покрыты мраком. Общий замысел их не касался, они всего лишь солдаты, не обсуждающие приказы начальства. В данном случае им предстояли штурм и ликвидация противника. Довольно простая задача для мужчин, державших оружие в руках с раннего детства.

Стоящий у двери Махмуд медленно повел головой из стороны в сторону. Это означало, что дверь заперта. Разумная предосторожность со стороны хозяина. Но слишком незначительная, чтобы остановить двух сильных, отчаянных, бесстрашных убийц.

Передвигаясь на корточках, Бабур поднял голову, осматривая фасад дома. Он понятия не имел, что такое колониальный стиль, но видел колонны, подпирающие навес над крыльцом, и балкон, протянувшийся выше. По случаю жары дверь балкона была распахнута.

— Наверх, — показывая туда пальцем, прошептал Бабур, и голос его был подобен шороху листвы, которую лениво теребил ночной ветер.

Махмуд кивнул, достал из-под рубахи нож, стиснул его зубами и, легко вспрыгнув на перила, стал карабкаться по колонне вверх. Ни с первого, ни со второго раза у него это не получилось. Взобравшись на метр-полтора, он снова и снова соскальзывал на перила.

Мысленно обозвав его неуклюжим болваном, Бабур снова подобрался к окну и осторожно заглянул в комнату. Мужчина продолжал сидеть на прежнем месте, словно завороженный мельтешением телевизионных образов. Опустошив банку, он стиснул ее в кулаке и небрежно бросил на стол. Затем отложил пульт и поднялся. Его рот раскрылся в протяжном зевке. Похоже, он собирался отправиться спать.