Штам. Начало - Гильермо Дель Торо

— Мы даже не знаем, с чем имеем дело. Если забить в колокола и вызвать сюда истребители с военно-воздушной базы Отис, можно поднять панику по всему восточному побережью.

— Если там действительно бомба, они ждали до самого последнего момента.

— Может, они хотели взорвать ее непосредственно на американской земле?

— Не исключено, они только изображают из себя мертвых. Не выходят на связь. Подманивают нас поближе. Ждут появления прессы.

Один агент читал с дисплея коммуникатора:

— Самолет прилетел из берлинского аэропорта Тегель.

Второй говорил в свой:

— Мне нужен человек в аэропорту в Германии, который шпрехает по-английски. Мы хотим знать, не заметили ли они там чего-нибудь подозрительного, каких-либо нарушений системы безопасности. Также меня интересует, как у них строится процедура проверки багажа.

Третий приказал:

— Проверьте план полета и еще раз пройдитесь по списку пассажиров. Да, снова по всем фамилиям, без исключений. И на этот раз обратите внимание на вариативные написания.

— Есть, получил, — сказал четвертый и начал зачитывать с дисплея коммуникатора: — Бортовой регистрационный знак N323RG. Боинг 777-200LR. Последнюю транзитную проверку прошел четыре дня назад в аэропорту Атланта-Хартсфилд. Заменена сносившаяся заслонка в реверсере тяги левого двигателя и изношенная втулка подшипника в правом. Ремонт вмятины на каретке левого хвостового внутреннего закрылка отложен — не вписывался в график движения. В итоге выдана медицинская справка: самолет практически здоров.

— «Три семерки» — это ведь недавнее приобретение компании, правильно? Они добавились к флоту «Реджис» год-два назад.

— Максимальная пассажировместимость — триста один. В этом рейсе на борту двести десять человек. Сто девяносто девять пассажиров, два пилота, девять членов экипажа.

— Безбилетники? — Имелись в виду младенцы.

— По данным, которые у меня, — ни одного.

— Классическая тактика, — гнул свое агент, выдвинувший версию теракта. — Организовать нарушение порядка, дождаться тех, кто откликнется первым, собрать аудиторию для максимального эффекта и — рвануть.

— Если так, мы уже мертвы.

Агенты переглянулись. Чувствовалось, что им не по себе.

— Нужно отогнать спасательные машины. И, кстати, что за дурак топтался там на крыле?

Капитан Наварро выдвинулся вперед, удивив их ответом:

— Это был я.

— А-а… Ну ладно. — Агент кашлянул в кулак. — Это разрешается только техническому персоналу, капитан. Правила ФАУ.

— Я их знаю.

— Ну? И что вы там видели? Рассмотрели хоть что-нибудь?

— Ничего, — ответил Наварро. — Ничего не видел, ничего не слышал. Шторки всех иллюминаторов опущены.

— Вы говорите, опущены? Все?

— Все.

— Вы пробовали открыть люк над крылом?

— В общем, да.

— И что?

— Его заклинило.

— Заклинило? Это невозможно.

— Заклинило, — повторил капитан, выказывая перед этими пятью агентами еще больше выдержки, чем того требовало общение с его собственными детьми.

Старший отошел в сторону, чтобы поговорить по коммуникатору. Капитан Наварро посмотрел на остальных.

— Так что мы собираемся здесь делать?

— Вот мы и ждем, чтобы это понять.

— Ждем? Вы знаете, сколько пассажиров на борту? И сколько раз они уже позвонили по девять-один-один.

Один из агентов покачал головой.

— С этого самолета на девять-один-один еще не поступило ни одного звонка.

— До сих пор ни одного? — переспросил капитан Наварро.

— На сто девяносто девять человек — ноль звонков, — сказал другой агент. — Это плохо.

— Это очень плохо.

Капитан Наварро в изумлении уставился на них.

— Мы должны что-то сделать, и немедленно. Я не собираюсь ждать разрешения на то, чтобы схватить топор и начать крушить окна, если за ними умирают люди. В этом самолете нет воздуха.

Старший агент оторвался от разговора по коммуникатору:

— Резак уже везут. Будем вскрывать самолет.

Дарк-Харбор, Вирджиния

Чесапикский залив, черный и пенный в этот поздний час…

В застекленном патио большого дома, оседлавшего живописный утес, что высится над заливом, в специально сконструированном инвалидном кресле вольно сидел мужчина. Для его удобства — и для вящей скромности — лампы были притушены. Промышленные термостаты, коих только в этом помещении было три штуки, поддерживали необходимую температуру — ровно семнадцать градусов. Тихо играла музыка Стравинского. «Весна священная», изливавшаяся из скрытых динамиков, призвана была заглушить неустанное шух-шух-шух насоса диализной установки.

Легкий парок вырывался изо рта инвалида. Взглянув на него, сторонний наблюдатель пришел бы к выводу, что мужчина при смерти, и еще, возможно, подумал бы, что стал свидетелем последних дней — или недель — поразительно успешной, судя по семи гектарам поместья, жизни. Этот сторонний наблюдатель мог бы даже отметить иронию судьбы: при столь очевидном богатстве и высоком положении в обществе мужчину ждала та же участь, что и последнего нищего.

Вот только Элдрич Палмер в могилу не собирался. Ему шел семьдесят шестой год, и он не испытывал ни малейшего желания сдавать позиции. Даже на самую малую толику.

Известный инвестор, бизнесмен, теолог, доверенное лицо власть имущих, последние семь лет он каждый вечер тратил три-четыре часа на эту процедуру. Его здоровье и впрямь было хрупким, однако организм успешно сопротивлялся недугам. Врачи находились при Палмере круглые сутки, а своим медицинским оборудованием дом не уступал лучшим больницам.

Богатые люди могут позволить себе великолепное медицинское обслуживание, так же как они могут позволить себе и эксцентричность. Свои странности Элдрич Палмер скрывал не только от широкой общественности, но и от близких ему людей. Он никогда не был женат. Он не произвел на свет ни единого наследника. Главным предметом слухов и сплетен было то, каким же образом Палмер распорядится своим состоянием после смерти. В «Стоунхарт груп», его главной инвестиционной компании, у Палмера не было ни заместителей, ни преемников. Он не был связан — во всяком случае, открыто — с какими-либо фондами или благотворительными организациями, что резко отличало его от тех двух соперников, которые каждый год пытались обскакать его (и друг друга) в стремлении занять первую строчку списка самых богатых американцев по версии журнала «Форбс»: основателя «Майкрософта» Билла Гейтса и главы инвестиционной компании «Беркшир-Хатауэй» Уоррена Баффета. (Если бы журнал «Форбс» учел некоторые золотые резервы в Южной Америке и активы кое-каких теневых корпораций в Африке, Палмер утвердился бы на этой строчке единолично и навсегда.) Палмер даже не удосужился составить завещание — вещь, немыслимая для любого человека, обладающего хотя бы миллионной долей его богатства и влиятельности.