Стихотворения - Галактион Табидзе

Итак, Галактион Табидзе оказался свидетелем Октябрьских свершений в Москве и Петрограде, свидетелем «звездных дней» человечества. Так же как Александр Блок, Владимир Маяковский и Джон Рид, он увидел яркую вспышку света, озарившего мглу потрясенного мира, и поверил в торжество света.

…Но поэта ждала родина. Ольга должна была остаться в Москве, а его неудержимо тянуло в родные края, где все еще было впереди — и революция, и поэзия революции.

И вот поэт, который не мог не соотнести свершения революции в России с судьбой далекой родины, пишет свое знаменитое петроградское послание грузинским друзьям:

О, как же я хочу — хотя бы на деньИ к нам завлечь крылатую свободу,Расправить крылья под ее крылом!Какая злейшая несправедливость,Чтобы такому, господи, уделуНа белом свете, как моя отчизна,Не выпал революции удел!Оркестром вулканическим да грянетМоя мечтой озвученная лира!

В стихах Галактиона Табидзе, написанных на пути в Грузию из революционной России, впервые прозвучало имя вождя революции. В душу и поэзию Галактиона Табидзе вошел образ В. И. Ленина:

Воспоминаний толпа вслед за мною летела.Ленин, Москва, Петроград, Кремль… И в дрожанье и в стуке«Даланд» волну рассекал, и Черное море кипело…Взгляд затуманили первые слезы разлуки.

Мы не ошибемся, если скажем: «Корабль „Даланд“» Галактиона Табидзе был одним из первых по времени создания стихотворений в мировой поэтической Лениниане. Стихи эти были написаны как непосредственный отклик на революционные события в России, совершившиеся за три года до победы в Грузии социалистической революции. Они оказались закономерным выражением тех настроений и чаяний, которые испытывал в это грозное время грузинский народ. Позднее, уже в начале тридцатых годов, эти настроения и эти впечатления примут в стихах Галактиона Табидзе более конкретные и четкие очертания, романтическую символику стихов-свидетелей, стихов-очевидцев дополнят реалистическая хроникальность и рационалистическая обобщенность стихов-воспоминаний, стихов-умозаключений:

…Однажды ночью мы сквозь снегШагали — грудь дышала вольно,И вдруг пред нами, как во сне, —Виденьем небывалым Смольный.

Бессмертный Смольный той поры —И грозный меч, и молот ярый;Сплотилась с ним в один порывШестая часть земного шара.

…И, встретив пулеметный ствол,Зиявший дулом из расщелин,На окрик: «Кто вам нужен? Стой!» —Не дрогнув, я ответил: «Ленин!»

Первым поэтическим осмыслением встречи поэта с родиной стало «Возвращение». А вот и дневниковая запись по следам событий: «Я возвращался из России. Не успели мы подойти к потийскому причалу, как нас блокировали местные власти, не разрешая ступить на берег. Это длилось несколько часов. Наконец последовало разрешение. Я добрался до Тифлиса. Но и здесь, не прошло и двух дней, как ко мне в гостиницу на рассвете пожаловали агенты Министерства внутренних дел и стали обыскивать мой номер, особенно усердно копаясь в книгах и рукописях. Поскольку они ничего не нашли, я решил сам их одарить экспромтом:

Не взыщите, господа, что свобода рядом!Я вам сам скажу, когда грянет она градом!»[11]

Как видим, в меньшевистской Грузии Галактион Табидзе оказался в весьма напряженной ситуации. Первая радость, вызванная освобождением родины от самодержавного гнета, сменилась тревожными мыслями о будущем. Тысячи насущных для народа проблем ждали своего разрешения. Господствующий режим не в силах был справиться с положением и дать ответы не только на задачи, поставленные историей, но и на запросы дня. Назревал политический, экономический, военный кризис. Оживилось мещанство. Осуществление надежд на победу в Грузии (по примеру России) революции, надежд, высказанных поэтом в петербургском «Письме друзьям», оказалось отсроченным на неопределенное время. Трагические ноты пронизывают поэзию Галактиона Табидзе этой поры, и, как всегда, лишь тревога за судьбы родины, ощущение неразрывной связи с ней возвращают ему силы. В такой общественно-политической и нравственной атмосфере складывается окончательно вторая книга Галактиона Табидзе — «Артистические цветы» (июнь 1919 года). И только с учетом внутренней глубинной связи, своего рода «силового поля», возникшего между двумя полюсами — революционным двухлетием в России (1917–1919) и предгрозовым затишьем в Грузии, — можно понять истинный исторический смысл доброй половины вошедших в этот сборник стихов.

Летом 1918 года, когда Галактион Табидзе вернулся в Грузию, он застал родину фактически оккупированной. В июне почти вся Аджария отошла к Турции и в Батуми вступили немецкие войска. Тбилиси был наводнен иностранцами. Немцев к осени сменили англичане. Иностранные офицеры и солдаты бесчинствовали в городе, оскорбляя достоинство жителей. Правительствующие политиканы заигрывали по очереди то с турками, то с немцами, то с англичанами, то с французами, то с деникинцами, — лишь бы закрепить и углубить разрыв с революционной Россией. Галактион Табидзе пишет стихотворение «Заброшенный балкон», в котором иносказательно, но резко сатирически изображает эту тяжкую ситуацию. В эту пору поэту вспоминаются мудрые и скорбные стихи Важа Пшавела об орле, заклеванном воронами; и есть все основания предполагать, что именно в конце 1918 или, возможно, в начале 1919 года написано известное его стихотворение «Орлы уснули»; в нем ярко передано овладевшее поэтом ощущение медленного умирания, которое охватило его родину:

Орлы, прошу вас, не теперь,Нет, не теперь смежайте очи!Но спите — и огонь средь ночиПоходкой женской входит в дверь.

В дверь ваших гор и облаковКулак оранжевый стучится,И знает, что беда случится,Семейство прозорливых сов.

…С веселой алчностью ордыПлясал пожар, и птиц оравыВзлетели, и у вод АрагвыПоникли головой орлы.

Солнце свободы, восход которого еще недавно с таким ликованием приветствовал поэт, представилось ему теперь заживо захороненным:

Ловят глаза: за событьем событье,Болью и мукой полны голоса.Очи у мертвого солнца открыты!Светят у мертвого солнца глаза!

…Гиблый июнь неживая истомаЗаволокла у осенней межи.Снова я в Грузии, снова я дома,Но для чего, моя радость, скажи?

Но для чего предвещает тревогуНовая жизнь у родных берегов,Если пора собираться в дорогуТорною тропкой средь чуждых гробов?

Но солнце воскреснет. Орлы проснутся. Воронье разлетится. Вскоре поэт получит право и возможность повторить петербургские строки о музыке истории, о музыке революции.

…25 февраля 1921 года, с победой в Грузии Советской власти, вместе со страницей истории перелистывается и страница грузинской поэзии. На ней — одним из первых — значится имя и слово, подвиг и слава Галактиона Табидзе. Новая историческая реальность оказывается исходной для нового этапа в его творчестве. Он становится поэтическим глашатаем революции и новой жизни. На первых порах гражданские декларации поэта громче всего звучат в его литературно-публицистических выступлениях, соседствуя со светлой и гармоничной, благородно-тревожной и трепетно-артистичной лирикой (1921–1922 годы). Затем в стихах поэта вновь возникают памятные ему еще по революционному Петрограду мотивы разгулявшегося ветра, метели, бури («Ветры» 1923–1924 годов). Рождаются программные стихи-клятва «Поэтам Грузии» и стихи-реквием «Ленин». Вслед за ними пишется знаменитый «Пролог к 100 стихотворениям», открывший блистательную лирическую подборку, опубликованную в десятом номере журнала «Мнатоби» («Светоч») за 1925 год. Глубокое лирико-философское осмысление новой эпохи, щедрое многообразие настроений и переживаний, углубленных, утонченных, нюансированных, артистизм исполнения и блистательное великолепие формы, вместившей этот поток чувствований, раздумий, наблюдений, воспоминаний, мечтаний.

Так грузинская поэзия завоевывала все новые и новые высоты, так утверждались ее передовые гуманистические, гражданские, эстетические позиции. «100 стихотворений» во многом подготовили следующий этап в творчестве поэта, подытоженный прославленным его однотомником 1927 года, охватившим все лучшее, что было создано поэтом почти за два десятилетия. Он явился центральным событием в литературной жизни Грузии, доказательством закономерности и органичности того революционного творческого пути, который был избран одним из крупнейших поэтов эпохи…