Механист - Вадим Вознесенский

Треск фитиля в ушах, дюйм за дюймом пожираемого искрящимся пламенем, и осознание, что если прямо сейчас натянуть поводья и заставить скакуна сплясать разворот на месте, а потом что есть мочи пришпорить и без того взмыленные бока, то можно будет успеть. Назад. Сколько Вик ни думал после — так и не смог определиться, какая сила побудила его вернуться, желание, превозмогающее все — рассудок, инстинкт самосохранения и репутацию асоциального хищника. Нечто Предначертанное.

Он смутно помнил безумную гонку вспять, Приграничье, широко распахнутые карие глаза и золотистые кудри, щекочущие щеку. А потом удар в спину, вырывающий из седла, отдающийся в висках звенящим импульсом боли, встречу с землей в ватной тишине перегруженных барабанных перепонок и эхо бьющихся осколков покидающего сознания. В багровом тумане копыта возле лица, много-много, лес лошадиных ног.

Вику не довелось узнать, что сталось потом с той девчушкой. Интересно, как бы он поступил, повторись такое еще раз? Ни в чем нельзя быть уверенным…

Что же все стоят? Не проголодались за день работы? Как бы гоблины паек не сократили. Вик сжал кулаки — держись, это не худшая из переделок. А какая? Бывал он в ситуациях поопаснее, но и подготовлен был не в пример… Пустота внутри и ком в горле. Чего там медлят?..

Толпа вздохнула и еще больше подалась в стороны — в широкой арке прохода показались четыре фигуры. Мамона на миг замер, слегка опешив от увиденного. Все выглядело так, будто придворная свита в почтении внемлет восседающему во главе стола Вику.

С почти осязаемым щелчком мысли они выстраиваются в ряд и устремляются в нужном направлении. Понеслось.

Противники только раздумывают, как поступить в сложившейся ситуации, а узник уже вскакивает, бросает куртку на стол и раскручивает над головой заряженную камнем пращу. Незатейливое и эффективное оружие — в умелых руках. Вик отпускает удерживаемую большим пальцем петлю, и первый снаряд срывается к цели. Легкая слабость в ногах и подташнивание, предшествующие выбросу адреналина, прошли несколько мгновений ранее.

Бей первым, учил наставник, не вступай в полемику, не тяни время, не ищи слабых мест. Слабое место любой группы — предводитель или самый опасный ее участник. Не думай и не жди — бей первым.

Чавкающий хруст и пронзительный вопль в жмущейся к стенам массе. Давно Вик не тренировался с пращой, и сегодня случая не представилось. Как говорится — не то чтобы совсем не попал…

Они хотели быть зрителями? Здесь все — участники. Толпа устремляется к выходу, неуправляемая, обуянная паникой, затормаживая передвижение Мамоны. Узник какой-то частью сознания упрекает себя — не рассчитывал на такой эффект, а должен был — это дает дополнительное преимущество.

— Вперед! — орет предводитель, и все четверо начинают проталкиваться в сторону Старьевщика.

В руках блестят лезвия. Все же их сторонятся. Второй камень бьет в плечо бедолаге Северу. Чиркает. Плохо, особенно учитывая, что целился Вик в Вира, с его точки зрения, самого опасного сейчас, — Мамона прячется за спины.

Успеет ли метнуть в третий раз? Успевает — с треском ломается ключица у Глеба, и он катится по полу. Не Вир, но тоже неплохо. Расстояние сокращается. Четвертый камень — как последний патрон.

Вообще-то Вик даже не надеялся, что сможет воспользоваться пращой целых три раза. Нет, ее еще рано выбрасывать. Снаряд ложится в кожаное основание, которое стягивается узлом, получается нечто наподобие кистеня — груз на конце веревки. Куртка наматывается на руку, стол пинком переворачивается навстречу подбегающим противникам. Мамона, Вир и Север, последний перебинтованной правой придерживает левое плечо. Вир плавно перепрыгивает через кувыркающуюся столешницу, остальные чуть мешкают. Вир опасен — тягучие движения, ленивый взгляд и спокойная уверенность. Замах кистенем и удар голой ступней в колено. Хорошие были ботинки у Латына.

Вир, не морщась, принимает удар на голень и отклоняется от траектории кистеня. Вик не ввязывается. Вместо продолжения атаки — уход в противоположную сторону, наваха Севера скользит по коже куртки. Север медлителен, а Вир несколько тяжеловат — это спасает. Узник опрокидывает еще один стол и, пока все трое разворачиваются, наскакивает на раскрывшегося Мамону. Можно покончить с Севером, но пока его суета сковывает всю группу.

Мамона на ложный финт не покупается, и Вик, снова пытаясь уйти с линии, с разворота, наотмашь, на кого бог пошлет, свистит кистенем. Жжение в боку и липкое, теплое ощущение струящейся крови. Зацепили. Бир. Держать расстояние и не дать загнать себя в угол. Противники уже не толпятся — расходятся в стороны и пытаются взять в клещи. Мамона в центре. Снова движение в его сторону, в последний момент смена направления, перехват руки Севера, разворот на месте, для замаха не хватает места, короткое движение кастетом по горлу — хрип и пузыри крови. Вик толкает дергающееся тело в сторону Вира. Не прекращая движения, в глубоком выпаде, открываясь, бьет Мамону. В последнее мгновение тому удается блокировать плечом, он раздраженно шипит — чувствительно приложился. Вик мечется дальше, не забывая о постепенно оправляющемся от болевого шока Глебе. С Севером, пожалуй, все, но он толком за противника и не считался. Пока дыхалка не подводит — это хорошо.

Старьевщик переворачивает и опрокидывает все вокруг, что можно перевернуть и опрокинуть. На очередном заходе оказывается рядом с барахтающимся Глебом и прикладывается изо всех сил по затылку. Трещит. Хорошо. Подхватить его нож не удается — Мамона с Биром слаженно атакуют. Блок, уворот, снова блок — пропускает. Не нож — кулаком в челюсть. Жить будет. Снова Бир. Вик ухитряется пнуть ногой в пах Мамону и вновь откатывается. Два человека на миг замирают друг напротив друга, восстанавливают дыхание. Груз на конце кистеня описывает вокруг Старьевщика ритмичные восьмерки.

Хотите еще сюрпризов?

Вик резко отпускает веревку, и кистень врезается в голову не ожидавшего подвоха противника. Старьевщик лишается оружия, а Вир — ориентации. Сработало. Теперь нужно маневрировать, поставить Вира между собой и Мамоной и добить. Дело техники. Один на один с Мамоной — намного перспективнее, чем против четверых. Невдалеке поблескивает валяющийся нож Севера. Вик бросается к нему…

И там его встречает дубинка одного из охранников, до этого безучастно наблюдавших за событиями. Потом подсечка. Вик пытается восстановить равновесие, когда его настигает Мамона. Узник неловко отмахивается, а нож главаря музыкально перебирает по ребрам. Уже на земле Вик ухитряется чиркнуть кастетом под коленом. Противник спотыкается, но время упущено. Снизу вверх — залитое кровью лицо Вира, а потом его ботинок закрывает сектор обзора. Мир взрывается красно-белыми вспышками.

Кто сказал, что по голове бить не станут?

Вик пытается повернуться, но грубый носок ботинка возвращается неотвратимым маятником, и Старьевщик слышит, как крошится носовой хрящ, чувствует, как глаза наполняются кровавыми слезами. Неизвестно зачем, узник ведет ладонью по полу, случайно нащупывает гладкую рукоять и, прежде чем успевают выбить, вслепую, интуитивно, снизу вверх вонзает нож во что-то упругое. Это кричит не Вик — это кричит кто-то другой, град ударов на мгновение стихает, и узник почти поднимается, бросается из полуприседа на движение в багровом тумане, застилающем глаза. Опять нож рассекает совсем не воздух, но кто хрипит, не понять — сам Вик или невидимый противник. Потому что в это же время узник чувствует, как под лопатку, не встречая сопротивления, входит и стремится все глубже что-то обжигающе смертоносное. Время останавливается. Вялые импульсы будоражат успокаивающийся мозг, пытаясь донести информацию — Старьевщик где-то ошибся. Уже все равно. Ритмичное покачивание позволяет предположить, что его все еще бьют…

Глава 2

В глубокой темной пещере с обращенного острием вниз конуса гигантского сталактита срывается мутная капля. Во мраке не видно, какое расстояние ей необходимо преодолеть до дна, но слышно, как со звонким бульканьем она таранит водную гладь. Или, может быть, это была та, которая упала со сталактита тремя мгновениями раньше. А на острие уже набухает новая. Кап! Теряющиеся отражения звука убеждают — объем пещеры безграничен. Кап! Капля за каплей. Странно — эхо становится все гуще, басовитее, и теперь уже невидимый гонг глухо вибрирует диафрагмой под ударами обтянутого мехом жезла. В медленно, но неуклонно нарастающем ритме. Тьма. Умм! Удар за ударом. Они не слышатся, не фиксируются органами слуха — тактильно ощущаются, впитываются межклеточными мембранами. Порами, кожей, всем телом. Телом, наличие которого я только предполагаю. Нет рук, нет ног — есть некий, плавно растворяющийся в бесконечности, относительно разумный сгусток материи. Амебоподобно пульсирующий в такт ударам. Тьма. Так осознается смерть? Или это пульс стучит в висках? Теряющиеся в пространстве искры озноба. Смерть? Наверное, я улыбаюсь. Откуда тогда приходит боль? Покалывающие импульсы расходятся из черной дыры собственного Я и возвращаются вспышками спазмов. Гул ударов. «Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою». Ха-ха-ха. Акт творения. Попробовать открыть глаза? Их нет. Не так. Понятия «зрение» еще не существует, как не придумали пока «осязание», «обоняние» и еще что-то там. Даже «слух» только формируется. Из завораживающей монотонности откровением свыше проступают слова. Далекие и невнятные. Какофония хрипящих, повизгивающих шепотков. Становятся четче. Постепенно. О Боже, вы слышали прекрасный голос Ангела? Переливающийся, мелодичный и отстраненно равнодушный одновременно — голос высшего существа. С едва уловимым, немного тягучим акцентом.