Газета Завтра 456 (34 2002) - Газета Завтра Газета

В.Б. Илья Сергеевич, может быть, раздосадованный разрушением русской культуры, в какой-то мере решил сам для будущего создать как бы хранилище, резервуар, или же говоря современным языком, создать сайт, где бы хранились все лучшие течения и направления русской живописи. Этот сайт заложен и в его коллекции, и в его особняке, и в самой его живописи. Я думаю, только закончив потаенную работу над воссозданием всей генетической системы русской живописи, он перешел к своим глобальным проектам, как ты говоришь, русского Ада. Ведь этот же его альбом вкратце отвечает на вопрос: а что же такое русская школа в живописи, от древних времен до наших дней. Его тотальное одиночество — это одиночество хранителя, не могущего доверить до конца даже друзьям все свои тайны. И как сочетается это его одиночество с обилием людей, встречающихся с ним, с обилием дел важных и второстепенных, которыми он занят все 24 часа напролет. Один поток энергии Глазунова направлен наружу, и он освещает путь многим сотням тысяч его сторонников и поклонников, он борется с уймой врагов и побеждает. Второй же, не меньшей силы поток энергии, направлен вовнутрь, и он ведом только самому художнику, он творчески живет в этом втором, внутреннем потоке…

А.П. Не забудем о последнем проекте Глазунова — переделке Кремля. В последней его трансформации, сделанной уже на века по эскизам Ильи Глазунова, мы наяву почувствовали мечту художника. Не будь Ильи Глазунова, не было бы такого рафинированного эстетизма, такого ароматного воспроизведения царских дворцов. Он руководил и направлял эту работу. Он был рядом с Павлом Бородиным, он был рядом с Виктором Столповских, которые были его руками. Павел Бородин был его казной, Столповских был его строителем , а сердце кремлевских работ было глазуновским. Мне, советскому человеку, жаль исчезнувших красных залов Кремля. Эти залы были по-сталински пуританскими, по-деловому сдержанными. Там, в этих залах, вершилась реальная советская история. С внесением туда имперского, царского, романовского музейного колорита была убита живая красная история Кремля. Я, как певец красной империи, откровенно сожалею об этой потере. Но я жду, я знаю, что имперские глазуновские залы готовились им для будущих истинных державных властителей Кремля. Придет время — и в этих залах будут подписаны договоры о признании Босфора и Дарданелл русскими проливами. Я жду, когда на этот трон в горностаевой мантии, кажущейся сейчас реликтовой, сядет если не император, то мощный державный русский властитель. И он скажет, что Российское государство восстановлено в границах 1945 года. Или в границах 1916 года. И хлопнет своей властной рукой по малахитовому столу. Убежден, что новая русская история войдет в эти глазуновские залы, и они будут пахнуть не лаками, не сусальной позолотой, а трудом, хлебом, порохом, и там закатят пир в честь великой русской Победы! Если я доживу до этих лет, то пойму, что Илья Глазунов был прав, и прощу ему убийство красных залов Кремля.

В.Б. Ему прощать всем нам есть за что. И я бы посоветовал многим озлобленным на него людям хоть под конец жизни взглянуть, вглядеться внимательнее в его работы, в его кремлевские интерьеры, в его иллюстрации к Достоевскому. Пройти его дорогой жизни, всмотреться в светлые лица его учеников, чтобы понять: такому и Бог простит многое за его труды. Мне кажется, что когда Глазунов возвращается к себе домой, снимает свой костюм или мантию, то остается в тяжеленных веригах, которые он молча и одиноко несет через всю жизнь. И ключи от этих вериг потеряны, и нести ему их до конца дней своих. Никто из нас ему не помощник… Более того, мы все — тоже его вериги. Зайдешь к нему в любое время суток, хоть глубокой ночью, и найдешь по комнатам десятки людей, услышишь шумные обсуждения и важные переговоры… Зачем всё это всемирно известному художнику? Помню, уже через неделю после инфаркта он вытребовал меня к себе в Барвиху с какими-то срочными делами, но там были еще и другие люди: промышленники, банкиры, помогающие его Академии. Кстати, он удивительно умеет вытягивать на все эти великие дела немалые средства из влиятельных друзей, он заставляет служить России и Кобзона, и Лужкова, и Шохина… Он заставляет своей энергией вращаться вокруг себя сотни и тысячи людей. Это по-настоящему русский волхв и волшебник, не признающий поражений. Они ему не нужны, поэтому он их не замечает, молча обходит и продолжает делать свое русское дело. Зачем ему после его инфарктов все это надо? Они же мешают ему молча творить, колдовать в своей усадьбе-мастерской.

А.П. Да, он удивительно одинок. Несмотря на всю его общительность, на то, что дом его наполнен людьми и там можно встретить хоть мэра, хоть погорельца, хоть кокетливую кинозвезду,— на самом деле Глазунов абсолютно одинок. Он стоит один в своем аристократизме. Я вижу в нем одиночество, боль и легкое отторжение от всего присутствующего в уголках его губ, в манере говорить, в его изысканном жесте, которым он чуть-чуть дистанцируется от всего мира. Он сказал своим современникам всё, что мог сказать. Он нашел для этого язык, но не все поняли. Может быть, чем дальше, тем больше его одиночество, потому что он стоит на пепелищах двух империй. Он изобразил красную империю, как сатанинскую, но ее нет, а Сатана живет, его белой империи тоже нет, она тоже превратилась в прах. Будучи глубоко православным человеком, он до конца не понят и не принят иерархами нашей Церкви. Его Христос — голубоглаз. Его Христос движется по земле русской походкой. Когда его Христос произносит свою Нагорную проповедь, то, по-видимому, окает. Для Глазунова славяне, русские — это такой пра-народ, от которого произошло все доброе, светлое, наивное, верящее. Он видит в русских начало самой жизни, самой природы, самого мироздания. Этот тончайший мистицизм Ильи Глазунова остается непонятым очень многими. Он, казалось бы, традиционалист, но смело нарушает все традиции. Он хочет освободить традицию от шелухи, от поздних наслоений формы, вернуться к неоскверненной, незатоптанной традиции. Но одновременно — он авангардист. Его прорывы сквозь времена, его резкость, его мессианство — находятся в противоречии со всем окружающим миром. Когда я смотрю на Илью Сергеевича Глазунова, на его изысканную фигуру, на его милую улыбку, когда слушаю его замечания и тирады, когда гляжу в его глаза, у меня бывают моменты обожания. Мы редко видимся, но всё равно чувствуем друг друга на расстоянии. Присутствие Ильи Глазунова в моей жизни делает меня спокойным, уверенным, это близкий мне по духу человек, я даже чувствую себя его учеником…

ЧТО СКАЗАЛ БЫ КОРОЛЕВ?

19 августа 2002 0

ЧТО СКАЗАЛ БЫ КОРОЛЕВ? ("Круглый стол" с участием: Анатолия Богданова — секретаря межведомственной экспертной комиссии по космосу, начальника отдела Министерства промышленности, науки и технологий РФ, Павла Виноградова — летчика-космонавта РФ, Героя РФ, Валерия Вишнякова — заместителя председателя научно-общественного комитета "Новый мир", Геннадия Малышева — профессора МАИ, Владимира Рыбакова — специального корреспондента газеты "Завтра")

Владимир Рыбаков. Главная тема нашего "круглого стола" — отношение нашего общества к космонавтике и государственная политика в области освоения космоса. Хотелось бы не просто поговорить о трудностях, с которыми сталкивается сегодня космическая отрасль, но обсудить, если хотите, "идеологию космоса", нравственные и духовные аспекты. Ведь еще совсем недавно успехи в освоении космоса, наша пилотируемая космонавтика были одной из главных составляющих такой важнейшей духовной категории, как национальный престиж, национальная гордость. Космонавтика была любимым детищем Советского Союза. Принадлежность к космосу давала ореол романтизма любой смежной профессии.

Я хотел бы вспомнить такой случай. Где-то в 70-е годы один из секретарей обкома однажды заявил: "Вот, мужики, полеты в космос это такое дорогое дело, что вместо одной ракеты, каждому из вас досталось бы по бутылке, а может быть, по две". Реакция оказалась очень неожиданная: секретарю пришлось очень долго оправдываться перед начальством.

Сегодня космонавтика откатилась на самые задворки государственной политики. Из национальной сверхзадачи она все больше становится некой "дорогой затеей", тратиться на которую непонятно зачем и почему. Как грустно пошутил один мой товарищ, люди по отношению к космонавтике сегодня делятся на оптимистов и пессимистов. Пессимисты говорят, что хуже не может быть, потому что хуже уже просто некуда. А оптимисты говорят: "Нет, есть куда".

Валерий Вишняков. Нам стало известно, что Кудрин отослал президенту данные по намеченному объему госзаказа обороны на 2003 год. И вот этот намеченный "рост" оборонзаказа предусматривает по Кудрину восьмипроцентное уменьшение объема с компенсацией этих денег в 2004 году, а 2002-й секвестрировать на 10 процентов.