Хорошие девочки плачут молча (СИ) - Иванова Инесса

Эти вопросы не имели ответа, поэтому я гнал их прочь. Сей  час главное -- увидеть Марго и сказать ей, что уезжаю. В лицо сказать, не в сообщении. Надо сосредоточиться на этом. Всё остальное потом.

Расчёт мой был просты: Старицкий всегда берёт ложу бенуара. В партере, амфитеатре или сидя напротив у меня велик шанс, что не останусь незамеченным не только для  Марго.

А если буду в ложе балкона, Старицкому и мысли не придёт поднимать глаза на третий этаж. Кого он там не видел?

Осталось придумать, как подать знак Марго. Сообщение во время спектакля не годится, оно привлечёт внимание. От отца не ускользнёт волнение дочери.

Марго плохо удаётся скрыть эмоции в первую волну. Потом, когда она успокоится, всё будет иначе. По её непроницаемому взгляду и лёгкой полуулыбке никто и не догадается о том, какие бури бушуют в сердце.

Я открыл ключом первый ящик стола и достал её фотографию. В сотовом, конечно, хранить воспоминания удобнее, но велик риск, что однажды мой телефон окажется не в тех руках.

Была ещё одна причина. Я хотел любоваться ей в тишине, зная, что никто не заглянет за плечо. не потревожит. Не увидит ей теми глазами, какими смотрю я.

Это фото Марго было сделано перед отъездом в США год назад. Вот она сидит в ресторане, смотрит в камеру и смеётся. Улыбка здесь настоящая, не из вежливости или желания понравиться, не из усилий не испортить фото. Ей весело.

Это фото сделал наш общий знакомый фотограф-любитель, но с профессиональной фотокамерой. Я тогда купил у него все кадры, заставив уничтожить копии.

Марго он сказал, что карта памяти, на которую писались фото, испортилась. Случайно повредилась, и данные не сохранились.

Я запер эту флешку в свой стол и напечатал её фотографию. Одну-единственную. Чтобы как в жизни, где не бывает второго дубля. Есть только одна женщина и один мужчина.

Камера любила Марго. И я её любил, хотя до недавней ночи не смел себе в этом признаться. Гнал мысли прочь, успокаивая себя тем, что нам не быть вместе.

Любил на расстоянии. Кому скажешь, не поверят! Разве в наш век вседозволенности такое возможно? Наверное, я просто динозавр. Последний дракон, ждущий свою законную добычу. готовый ждать долго, сколько понадобиться.

Я запирал фото, чтобы никто не видел его. Не только потому, что боялся огласки, а чтобы никто не смотрел на её лицо в этот миг. В это мгновение она принадлежала только мне.

От ревности я не страдал. Потому что понимал, что у наших жизненных орбит разные траектории. Я ничем не показывал своего интереса, не видел её лица в глазах других женщин, иногда даже удавалось себя обмануть настолько, что я начинал верить: Марго для меня как младшая сестра. Именно этим обусловлено желание оберегать её и хранить от бед.

За те дни, что остались до вечера спектакля, я не придумал ничего лучше, чем написать ей сообщение. Накануне, уже поздно ночью, чтобы быть уверенным: оно застанет её в постели. Может быть, спящей.

Я представлял, как разметались по подушке её светлые волосы. Как она улыбается во мне и касается пальцами своих губ.

«Спокойной ночи, Марго. Слышал, ты будешь завтра в театре. Если вдруг станет грустно, просто подними глаза».

И всё. Впутывать третьих лиц в передачу записки не хотелось. Если о тайне знает кто-то третий, то обязательно узнают ещё несколько человек.

Марго умна, она сотрёт сообщение и поймёт всё правильно.

Я оделся и за два часа о начала представления уже был в театре. Деньги открыли вход там, где обычно он закрыт. Ещё немного купюр потребовалось на то, чтобы никто об этом не узнал.

Старицкий не был подозрителен от природы. Он не станет искать меня в толпе театралов, более того, думаю, ему и в голову не придёт, что я, такой холодный и расчётливый, способен на безумство ради женщины.

Я закрыл дверь на ключ, который мне выдал один из служителей богемы, и приготовился ждать. Предварительно воочию оценил вид на ложу бенуара, в которой как мне было известно, будет сидеть та, ради которой я здесь. Вид открывался прекрасный, при желании Марго не могла меня не заметить.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

На какой-то момент я засомневался, что она захочет обмануть отца хотя бы в малости и поднимется ко мне, но быстро откинул эту мысль. Я сделал ход конём, теперь дело за ней.

Через час с небольшим театр начал заполняться зрителями, но их всё не было. Когда до представления оставалось не более получаса, наконец, я увидел Марго. Она выглядела прелестно, хотя было в её облике что-то траурное.

Словно это чёрное платье было доспехом, сковывающем движения. Будто ей сложно дышать в нём. Платье обтягивало, как вторая кожа, мне хотелось снять его с неё и облачить во что-то воздушное, белое, невесомое.

А пока я сидел на втором ряду ложи. Со стороны, если вдруг Старицкий решит посмотреть вверх, он меня не увидит. И лишь когда дали третий звонок, в зале погас свет, а на сцене под аплодисменты поднялся занавес, я пересел ближе.

Первый акт смотрел попеременно то на сцену, то на неё. Несмотря на полутемень, я замечал, как Марго никак не может найти место для своих рук.

То они лежали на коленях, то в следующую минуту уже  цеплялись за мягкую обивку балкона. И всё же она смотрела на сцену. Не на меня. Ни вверх, ни по сторонам.

На сцену и свои беспокойно-мятущиеся руки.

 Лишь перед самым антрактом Марго сказала что-то отцу и вышла. Я тоже отошёл вглубь ложи. Смотрел на сцену, как Змей из пещеры смотрит на белый свет. Придёт-не придёт?

Наверное, нет. Она ни разу не подняла глаз, или я того не заметил.

До сегодняшнего вечера я верил, что смогу не взволноваться, если Марго проигнорирует меня. А теперь чувствовал, что хочу её видеть. Хотя бы на пару минут.

И всё же в дверь постучали. Коротко, три раза. Это мог быть кто угодно. Служитель театра, кто-то из администрации с просьбой вернуть присвоенный ключ, человек Старицкого, желающий сказать, чтобы я немедленно убирался вон.

Это мог быть кто угодно иной, а не Марго. Стук повторился, и, не мешкая больше ни секунды, я отправился открывать.

* * *

Марго

— Это я, — зачем-то вырвалось, когда он открыл дверь. Выпалила и замолчала, потому что слова застряли в горле.

— Заходи, я рад, что ты пришла.

Чёрт, я же столько всего приготовилась сказать, а теперь стояла и смотрела в его стальные глаза. Онемевшая, ошалевшая от радости внезапной встречи. Оттого что звёзды сошлись в этот вечер для нас.

Ведь её не должно было быть. И вот свидание состоялось. Я только молила бога, чтобы Миша не передумал, чтобы всегдашняя его рассудительность и осторожность не победила желание увидеться, а что будет после, не загадывала. Казалось, всё скажется, сбудется, смолчится само собой.

Мысли смешались, превратились в оборванную паутину, нити которой развеваются по ветру. Сейчас оборвутся и они, тогда настанет конец. Михаил подумает, что я не рада встречи и пришла только из чувства долга.

Он отвернулся и запер дверь на ключ. Два оборота. Значит, нам никто не помешает. Хотя, что я такое о себе думаю? Я же в театре! Мне скоро надо будет уходить. Длительное отсутствие встревожит отца, он заподозрит неладное, и Михаилу не поздоровится. Меньше всего я хотела подставить под удар его. Того, чьи объятия подарили мне ни с чем не сравнимое чувство полёта.

— У меня мало времени. Скоро будет антракт, — выдохнула я наконец, обретя дар речи, но когда он повернулся ко мне, подошёл близко и положил руки на мои плечи, в груди что-то оборвалось, зазвенели натянутые струны души, и я уже больше не хотела разговаривать.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Пусть смотрит на меня так, любит меня. Хотя бы ещё один вечер! Пусть недолго, воспоминания останутся на моей коже, их не сотрёт никто из тех, кто будет после.

— Марго, я хотел сказать тебе лично. Я уезжаю в Чехию. Буду работать в посольстве. Это года два, может быть, три.