Высшая школа имени Пятницы, 13. Чувство ежа - Татьяна Богатырева

И – замер так, не обращая внимания на слезы в глазах белобрысого и хриплые просьбы отпустить.

– Раунд! – с опозданием в секунду заорал Марат. Чуть позже, чем к бойцам бросились предводители.

Дон успел чуть раньше Поца, зыркнул на него бешено, предупреждая: вякнешь – убью на месте. И закрыл собой Леона.

– Отпусти его, – велел тихо и очень спокойно, заглянув в прозрачные глаза.

Там была Валгалла. Снежная, безумная, вечный пир и вечный бой.

На приказ Леон не отреагировал, только там, в Валгалле, ярче засверкали кубки и клинки и громче заиграл вагнеровский оркестр, а Дон порадовался, что не стал его трогать, – черт знает, как берсерк отреагирует.

– Леон. Отпусти. Он безопасен, – повторил Дон.

– А? – Валькирии сложили крылья, Вагнер затих, а Леон его наконец увидел и разжал пальцы.

Ариец выдохнул и со стоном уронил полувывихнутую руку на землю – на что Леон снова напрягся, а Поц рванулся к ним. По счастью, Димон с Витьком его крепко держали.

– Все уже, ты победил, драка окончена. – Дон положил Леону руку на плечо, осторожно погладил. – Слезай с него, Харальд Мохнатый[20]. Киллер.

Леон улыбнулся, теперь уже осмысленно. Скатился с побежденного врага, принял протянутую Маратом рубашку. А Дон поднял его руку, как на ринге, и крикнул:

– Киллер!

Офигелый класс нестройно поддержал. Поц скривился и сказал, как плюнул:

– Неплохая разминка. Пора поиграть всерьез, моя сладкая девочка. – И подмигнул Дону.

– Я помню, что ты любишь, – солнечно улыбнулся Дон. – Поверь, не разочаруешься.

Гонг.

Шум крови в ушах: сердце гонит адреналин. Обзор сужается до одного только Поца. Все прочее пока не имеет значения.

Медвежья, подлая Поцова ухмылка. Шаг вперед.

Две секунды боя – больше нельзя, медведь заломает.

Этих двух секунд Дон не осознавал, тело все сделало само. Как Сенсей учил: видеть цель, не думать о препятствиях, слушаться инстинктов. Победить.

Дон и не думал. Ни о чем. Даже видел и осознавал как-то обрывками.

Вот – Поц, у него вывихнуто плечо, ссадина во всю щеку, хриплое согласие, твой класс, пидор гребаный.

Вот – он сам, с победной улыбкой оглядывает класс: приветствуйте вашего «короля-солнце»!

Адреналин из ушей, руки не попадают в рукава рубашки.

И снова Поц, баюкает руку, которую уже вправил ему Ришелье… когда только успел?

Гул крови стихает, тело перестает быть невесомым, а реальность – дискретной.

Поц матерится сквозь зубы. Не успокоился. Злится и мечтает о реванше.

Зря не сломал быдлу руку его же, быдла, безопасности ради.

Не будет спокойного года. Ничего еще не закончилось. Но это – потом, завтра. А сейчас…

– Что встали? – Дон обнимает за плечи Ришелье, мудрый кардинал не будет спрашивать, почему у его короля руки дрожат. – В классе пополнение, жара, мороженое растает! Кто со мной?

Все с «королем-солнцем», победителем чудовища, кроме самого Поца, братцев-сантехников и Арийца. Даже Витек, умница, подгреб к Ришелье, глядит в глаза и что-то такое умное спрашивает про приемы. Голливуд, елки. И павлин, то есть теперь – Киллер, отстал, идет к Димону…

Хруст, вопль, тихий ледяной голос Киллера. Что-то о нечестной игре.

Да что с вами делать, благородные сеньоры, мать же вашу! На секунду расслабиться нельзя!

Оторвавшись от надежного плеча Армана дю Плесси, Дон в три шага оказался рядом с Киллером, отпихнул от него Поца – в больное плечо, ясен пень, вежливо он не понимает, и уже приготовился ломать-таки ему руку…

Но Поц, против ожидания, на него не бросился, а уставился куда-то в сторону с неописуемо-растерянным выражением морды. Эта растерянность была такой неуместной и искренней, что Дон тоже обернулся – и встретился взглядом с товарищем Твердохлебовым.

Вот же леший! Не примерещился!

Физрук глядел безо всякого выражения, как медведь, и привычно ковырялся в зубах щепочкой. Увидев, что внимание подопечных на нем, тихо бросил:

– Шпильман, Селиванов. – И сделал скупой жест в сторону школы, а Киллера окинул долгим внимательным взглядом.

Под этим взглядом даже Дону стало неуютно и остро захотелось спрятаться. Но вместо того он прямо посмотрел физруку в глаза, мол, я знаю, что сделал, и если надо – отвечу. Я, а не мои ребята.

Физрук выплюнул щепку и, развернувшись на пятках, неспешно пошел в сторону школы, уверенный, что его поцаны следуют за ним.

А Дон обнял Киллера за плечи и повел прочь. Позади сквозь зубы матерились Поц и Димон, не понимая своего счастья: все живы, никто не загремел ни в больницу, ни в тюрягу. Подумаешь, вывихнутое плечо, сломанный палец и разборки с Твердохлебовым! Фиалки!

Нелирическое отступление номер раз

Болело плечо.

Но и хрен бы с ним, с плечом, терпеть боль Миша умел. Дома учил брат, в школе – Твердохлебов.

Хуже, что болели глаза. Противная резь заставляла щуриться, часто смаргивать, а может, и не резь? Просто ветер?

Да, наверное, ветер, а вовсе не обида… он же не обижен, что проиграл? И главное, кому?! Каким-то задротам-ашкам! Мафия, фу ты ну ты, курам на смех… И выиграли-то они нечестно, просто он, Миша, отвлекся на Маринку, а Ариец, наверное, тоже отвлекся. А эти ботаны воспользовались!

Сволочи!

А Твердохлебов их поддержал! Не своих бойцов, – не зря ж класс «Б»! – а этих пижонов! Своим устроил выволочку, даже не попытался понять, что нельзя было иначе! Арийцу повезло, его Твердохлебов отпустил, а вот самому Мише и Коляну с Димоном влетело по полной. Дружить они должны с ашками! Вы вдумайтесь только, дружить! С этими… этими…

Тьфу!

От расстройства Миша даже за сигареты схватился.

Вот же… пригодились все-таки. На самом деле он не курил, среди бойцов это не поощрялось, посадишь дыхалку – и что с тебя толку? Но не в затяг – не считается, и потом, у ашек при виде сигарет становились такие морды!

Вот только спички не зажигались, и руки дрожали. Но это потому, что плечо было вывихнуто!

С треском сломалась третья спичка. Пятая.

Миша скрипнул зубами, смял коробок в кулаке, на миг представив, что это пижон Горский.

Коробок хрустнул.

Отбросив его метким щелчком в урну, Миша хотел уже выплюнуть так и не зажженную сигарету, но внезапно осознал, что рядом кто-то есть. И не просто рядом, а на той же лавочке в Таврическом саду, куда сам Миша спрятался… то есть отступил. На заранее подготовленные.

Блин.

Нет никаких заранее подготовленных! И тыла нет. Брат, как узнает о поражении, будет сначала ржать, а потом…

Рядом покашляли. И тут же перед Мишей оказалась зажигалка. Нормальная такая, потертая зипповская зажигалка. И держал ее нормальный мужик, не белоручка, сразу видно.

Миша молча прикурил. Так же молча вдохнул сухой горький дым. Потом только обернулся к мужику, протянул руку:

– Михаил.

– Ярослав, – ответил мужик, пожав руку. Крепко, с понятием.

Мужик был в возрасте, лет под сорок. Чернявый, с бородкой. В потрепанной косухе. Не хачик, точно – лицо не такое, и говорит по-русски без акцента. И по мозгам ездить не стал. Тоже закурил, по-настоящему, Мише даже стыдно стало, что он не затягивается.

Затянулся.

Обожгло легкие, запершило в горле, резь в глазах только усилилась.

Мужик посмотрел понимающе.

– Проблемы?

Миша пожал плечами, затянулся еще раз. Легче пошло, хоть все равно гадость редкая. И чего говорят, что сигареты успокаивают? Чушь. И на вкус – говно.

А мужик хмыкнул, выбросил свою сигарету – щелчком, точно в центр урны – и поднялся.

– Поехали, пацан, покажу одно хорошее местечко. – Повертел на пальце ключи от байка, поглядел изучающе. – И не кури ты эту дрянь. Не поможет.

Подумалось: будет предлагать дурь? Или в притон повезет? Жаль, а на вид нормальный мужик…

– Никакая дрянь не поможет, пацан, – продолжил мужик. – Даже не пробуй. А вот переключиться полезно. Поехали.

Миша пожал плечами. Выбросил сигарету – все равно ни хрена не помогает действительно.

Кивнул.

Почему бы и не поехать. Все равно делать нечего. Колян с Димоном ушли, Ариец небось дома отлеживается, а остальные… тьфу!

Не думать об остальных – трусах и предателях – отлично помог байк. Ярослав гнал так, что думать не получалось вовсе. Только держаться и жмуриться от встречного ветра.

Остановились только на полпути к Петергофу, под неоновой вывеской какого-то клуба. В первый момент Миша не понял, какого именно, – с вывеской возились рабочие, что-то там меняли, так что видно было лишь первые три буквы: «Пар…»

Кольнуло нехорошее предчувствие. Вообще вся эта нечаянная встреча была какой-то слишком своевременной…

Но Ярослав обернулся, стянул шлем и улыбнулся так понимающе, что Миша вмиг почувствовал себя трусливым пижоном. Улыбнулся в ответ, слез с байка и, разумеется, пошел в клуб. В конце концов, ему давно уже не десять, чтобы докладывать старшему брату, где он пил лимонад и какую девчонку дергал за косичку.

Название на двери оказалось знакомым. «Парадиз». В этот клуб брательник велел не соваться никогда и ни за что. И не только в этот – еще в десяток по Питеру.