Женитьба Лоти - Пьер Лоти

Не могу передать тебе, с каким странным чувством я встречаю здесь свои отроческие воспоминания. Ощущение такое, что я попал в страну детства. Все эти пейзажи мною уже видены, все имена известны, все люди настолько подобны персонажам моих детских снов, что иногда я вынужден ущипнуть себя – уж не сплю ли я? Удивляюсь, как двенадцатилетним мальчиком, грезя об Океании, я угадал ее такой, какой нашел ныне.

Покопайся в бумагах, оставшихся после Джорджа, может быть, найдешь выцветшую фотографию: хижина на берегу моря под высокими пальмами, в густой зелени. Это его дом. Он и сейчас цел.

Мне показали его, я сразу же его узнал.

С отъездом брата дом опустел, обветшал, начал разрушаться от морского ветра, стены заплела вьющаяся ваниль… Но его до сих пор называют домом Руери – это таитянское имя Джорджа.

О Джордже здесь помнят, особенно королева. Ради него она и меня приветила и, кажется, полюбила.

С тобою, сестра, Джордж наверняка был откровенен. Ты, конечно, знала, что все четыре года на чужбине он жил с таитянкой, своей возлюбленной.

Меня считали ребенком и ничего об этом не говорили, я сам обо всем догадался. Я даже видел у него на столе письма на незнакомом языке, ее письма… Теперь я этот язык немного понимаю и даже говорю на нем.

Возлюбленную Джорджа зовут Таимахой. Она живет на соседнем острове; мне бы хотелось ее повидать. Я не раз собирался разыскать ее, но что-то меня останавливало. Имею ли я право ворошить остывший пепел, проникать в сокровенные тайны брата, на которые смерть набросила священный покров?!

XXII

ОБ УСТРОЙСТВЕ ОБЩЕСТВА И ФИЛОСОФИИ

Таитяне подобны детям: так же капризны, переменчивы, по любому пустяку способны сердиться, легко отходчивы, смех и слезы всегда рядом. Между тем они безукоризненно честны и простодушны…

Они мечтательны и поэтичны, склонны, к созерцанию; тонко чувствуют природу – и радость и печаль ее…

Туземцы суеверны: они страшатся лесных дебрей и темноты, а более всего – злых духов и призраков, обитающих там.

На Таити обожают ночное купанье. Девичьи компании при лунном свете плещутся в дивно-прохладных лесных прудах. Но если крикнуть: «Тупапаху!» – купальщицы разбегаются как полоумные.

Тупапаху – странное слово, жуткое и непереводимое: так зовут татуированные призраки, которые наводят смертельный ужас на всех полинезийцев.

В Океании понятия не имеют, что такое труд. Природа дает все необходимое для прокорма этого беспечного племени: для всех плодоносят хлебные деревья, дикие бананы и прочие экзотические растения. Посему живут эти взрослые дети, как птицы небесные, не заботясь о хлебе насущном, в полной праздности и вечных грезах. Они и не подозревают, что в нашей прекрасной Европе столько бедняков изнемогают в нужде и тяжкой работе ради пропитания…

XXIII

ОБЛАЧКО

Вся веселая компания собралась на берегу ручья в Апире. Мы валялись на траве, а Тетуара – она в этот день была в ударе, – объедаясь апельсинами и кокосовыми орехами, рассказывала нам одну байку за другой, в духе Рабле.[34]

С ее трескотней сливался полуденный стрекот цикад.

В этот самый час на другой стороне земного шара мои далекие друзья мерзли и кутались в плащи, выходя из парижских театров в ледяной туман зимней ночи…

А здесь покой и истома: по верхушкам деревьев порхает легкий ветерок, весело пляшут солнечные зайчики, до бесконечности умноженные легкой сеткой мимоз и гуаяв.

Вдруг я увидел, что к нам приближается девушка в длинной тунике цвета морской волны; черные волосы заплетены в аккуратные косы, на голове – жасминовый венок…

Под полупрозрачной тканью туники просвечивала нежная девичья грудь, не знавшая корсета, и роскошное парео – белые цветы на красном фоне…

Никогда еще я не видел Рараху такой красивой и такой довольной собою.

Она подошла. Ее встретили с восторгом. Право, она была на диво хороша, и застенчивое кокетство красило ее еще больше.

Смущенно и робко присела она рядом, потупила глаза, щечки ее зарделись… Так ведет себя напроказивший ребенок: вдруг откроется его проступок?

– Знает кошка, чье мясо съела! – донесся ехидный голос из кустов, и красавицы недобро захихикали.

Я удивился. Беспощадная Тетуара вставила колкое словцо:

– А материал на платье – китайский!

Казалось, смеялись кусты, вода, небо… Бедная Рараху едва не расплакалась…

XXIV

ТО ЖЕ ОБЛАЧКО

– Материал китайский! – сказала Тетуара. Ядовитый намек не шел у меня из головы… Действительно, к этому зеленому газовому платью я не имел отношения. Старики Рараху жили в панданусовой хижине, сами ходили полуголые и, конечно, не могли расщедриться на такую роскошь. Мне стало не по себе.

…Таитянки презирают китайских купцов из Папеэте. Нет большего позора для здешней женщины, чем принять ухаживания китайца.

Но те богаты и хитры и соблазняют туземок богатыми подарками и красивыми тряпками…

Я ни словом, ни намеком не поделился ужасными подозрениями с Джоном: он бы проклял бедняжку. Мне хватило ума обойтись без упреков и сцен: я просто затаился и наблюдал…

XXV

ОБЛАЧКО НЕ УХОДИТ

В неурочное время – в три часа дня – пришел я к нашей купальне под гуаявами на ручье в Апире. Неслышно подкрался, раздвинул ветки и – остолбенел.

Какой ужас! В нашем укромном местечке в прозрачной воде сидел старый голый китаец. Он чувствовал себя как дома. Седую косичку ловелас по-бабьи обмотал вокруг лысой макушки. Тщательно мыл он в нашем ручье костлявое безобразное тело, шафранно-желтое. И это бесстыдство, хотя и через густую листву, освещало солнце! И свежая чистая вода для него журчала так же просто и весело, как и для нас!

XXVI

Я продолжал наблюдать. Напряженное любопытство приковало меня к одному месту. Мне не терпелось узнать, что будет дальше.

Ждать долго не пришлось. Легонько зашуршали ветки, зазвучали нежные голоса – появились девочки.

Китаец выскочил из воды, как черт из табакерки, и побежал одеваться: наверное, стыдился выставлять напоказ свое безобразие. На ветвях болталась его одежда – множество балахонов, надеваемых один поверх другого.

Пока девочки подходили, он успел натянуть пару балахонов.

Впереди шествовал кот Рараху. Увидев китайца, он возмущенно зашипел, выгнул спину и, задрав хвост, повернул назад.