Середина земли - Артур Кинк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Это дом моей бабки. Она померла давно. Но не на диване, не ссы. В огород вышла, за курями убрать и удар её хватанул.
– Соболезную.
– Не. Благодарю! Дожила до восьмидесяти. В уме была. Варенья-соленья закатывала, сэм гнала. Сама в доме прибиралась, хлеб пекла, курей держала. Во время войны на заводе в Москве работала. Добрая была. Мать меня гоняла метлой по всей деревне, за двойки. А бабка защищала. Достойная смерть, достойного человека. Некоторые лежат. Страдают. Под себя, прости господи, серут и ссут. Нечистую силу своей болью кормят. А если человек зла в душе не таил и доброту свою делил со всеми, ему и помирать легко. Ну так, о чём я. Колодец на три дома ниже. Вёдра в подполе. Баньки нет. Посудка чистая в шкафу. Розетка рабочая только на кухне. В шкафу удлинитель лежит. Если что приходи, я живу в третьем доме. Это пятый. Печь если буш топить, меня позови. Если меня не будет. Иди в первый. Там Мишаня живёт. Он тебе подсобит. Самодеятельностью не занимайся, а то хату спалишь! Вопросы есть?
Вопросы были только у меня. Антон был увлечён разглядыванием деревенского убранства. Мы вернулись обратно в запущенный двор, и я спросил:
– Выехать отсюда как?
– Жека, извини моя, но только в субботу. У нас тут ни у кого машины нет. Маршрутчик ездит. Толян. Он кого надо в город возит. Утром в Романовку. До заката назад. Нам в принципе ничего не нужно. Всё своё.
– Мне отметку нужно поставить о прибытии. Я военный.
– А я, почему-то так и подумал. Видно, по тебе. Стрижка. Выправка, как перед генералом. Ну ничё поделать нельзя. Через нас автобусы не ходят. Богом забытый край.
– Ни богом, а государством.
– Мы не жалуемся. Кто хотел, тот уехал. А кто остался, тот живёт. Не каждый для жизни на земле слажен. Если кто проезжать будет, я сразу к тебе. Сам я, в армейке не был, но понимаю. У вас там как в тюрьме. Две тысячи с вас, мужики.
– А панельки те в конце? Они жилые? – спросил Антон.
– Не. Их ещё до меня построили. При Андропове. Думали тут колхоз сделать. Ветхое снести, общежития поставить. С удобствами. А потом забили. Земля сырая слишком. Подтопляет часто. Даже картошка не растёт. Хотели китайцам продать. В конце девяностых. Рапс да рис сеять. Те приехали, поглядели-походили и обратно. Не понравилось чего-то. Вот и посуди. Толи Бог бережёт. То ли знать не хотит. В домах тех ни воды, ни канализации нет. Один мусоропровод поставить успели. Вы, мужики, туда не шарьтесь. Там всё старое. Гнилое. Плиты обваливаются. Аварийка.
– Да. У нас пол страны таких авариек.
– И в них ещё и люди живут.
– Да у нас на вторчике стоят и то хуже!
– Хорош трепаться, Жека! А то как бабки в передаче у Малахова. – пробурчал Антон, закатив глаза.
Андрей взял свои две тысячи за месяц, оставил ключи и ушёл, гремя ведрами.
Антон, не распаковывая вещей, достал ноутбук и принялся переносить наброски из тетрадки. Я прошёлся по дому, проверил печь, замки, окна. Антоха уже настрочил добрых две страницы. Я встал за его спиной и, украдкой, прочитал немного.
«В ведениях нет ни прошлого, ни будущего. Ни добра, ни зла, ни страха. В них лишь точка, куда ты сам должен привести себя любыми путями. А в этой точке ты уже найдешь. Прошлое. Будущее. Зло. Страх.»
Книга, внутри книги, должна была повествовать о темнокожем шамане, который получил во сне предзнаменование, и чтобы оно исполнилось, должен был идти на войну, на стороне тех, кто поработил его семью и народ.
Пока шаман и южане воюют, герой из первой книги, что пишет о злоключениях темнокожего парня, начинает ехать крышей. Галлюцинировать, слышать голоса, общаться с лесными духами. В деревне начинают странным образом гибнуть люди и прочие вытекающие мистического триллера.
Все книги Антона о сумасшедших, психушках, маньяках, тайных обществах и культах. Все они мрачные, пугающие и иногда даже омерзительные. Я больше люблю научную фантастику или военную тематику. Маньяки и психопаты меня не привлекают ни в книгах, ни на экранах, ни тем более в жизни. Но ужастики всегда будут в моде. Пока авангардистов сменяет модернисты, а модернистов – постмодернисты и метамодернисты, ужасы цветут, пахнут, продаются и радуют народ от мала до велика.
Антон замер и оглядел стол. Привычных атрибутов в виде стакана виски и полной пепельницы не было. Он молча встал и направился к выходу. Я не стал мешать его думам и просто пошёл за ним. Мы вышли на дорогу, спустились до дома Андрея. Наш новый знакомый как раз возвращался с полным ведром воды.
– Че каво? – спросил он на местный лад.
– А магазин тут есть? Бухла купить.
– Какой магазин? До ближайшего десять километров. И то там одна просрочка. Это тебе в десятку. К бабе Гале. Она сэм гонит. Берёт недорого. Только она глуховата. Кричи ей погромче.
Туман здесь не рассеивался, и чем ближе мы поднимались к сопкам, тем гуще он становился.
Забор у бабки был крепкий и выкрашенный небесно-голубой краской. Во дворе было чисто и пусто. Ни сорняков, ни грядок, ни теплиц. К забору жалась пустая конура. Дорожка к крыльцу была протоптана и на ней уже стоял один местный. Приплюснутый нос, маленькие крысиные глазёнки, волосы-пакля. Рожа опухшая, красная, само тело бледное и постозное, в красных полосах от расчёсывания. Он имел много схожих черт с женщиной, что мы встретили на дороге и я решил, что они родственники. Он стучал прутом старухе в окно, когда завидел нас.
– Здарова. – сказал он, равнодушно оглядев нас и продолжил своё занятие.
– Антон. – мой друг протянул незнакомцу руку.
– Тихон. – он продолжал невежливо держать руку в кармане и озираться то на меня, то на Цупсмана.
– Здороваться не учили?
– У меня чесотка, – буркнул Тихон, показав свою расцарапанную и распухшую ладонь, и тут же спрятал в карман. – Вы откуда будете?
– С
