Контактер - Светлана Ягупова

Солнце припекало. Потянуло к воде, и ноги сами вынесли его к пруду. Аромат буйно цветущей сирени ударил в ноздри чем-то забытым, близким. Даже качнуло от этого запаха, память выбросила перед ним дом в облаке сирени, тоненькую женщину с черной гривкой за плечами и крохотную малышку со слегка раскосыми, как у него, черными глазами. В поселке, где жили его жена и дочь, сирень цвела люто, яростно. Видел это цветение всего две весны, потом сорвался, опять угодил в клетку, и, как вскоре выяснилось, навсегда потерял семью - от него отказались и уехали куда-то на край света, чтобы даже адреса не нашел.

Так и запечатлелась та житейская полоса будоражащим ароматом цветущей сирени и домашними запахами. Если бы не детская кроватка, к которой он бросался всякий раз, когда оттуда слышалось жалобное покряхтывание или требовательный крик, давно бы покинул этот дом, куда его прибила отчаянность. Безделушки на комоде, ковры под ногами и на стенах, мерное тиканье старинных ходиков с маятником на длинной цепочке, бумажные ромашки в пластмассовой вазе - все раздражало своей неподвижной прочностью. Тяжело, но и счастливо пришлось ему в то время. Ноги напряженно рвались в привычный бег, а сердце не отпускало, тянулось к кроватке с существом, так лихо перенявшим его облик. Подолгу стоял над девочкой в беззвучном изумлении, будто заглядывая в собственную потайную: вот, оказывается, какие у него были глаза в раннем детстве, вот как смешно дрыгал он голенькими, с нежной гладкой кожицей ножками, морщил нос и позевывал. И какое же это чудо, что он вдруг раздвоился и теперь живет не только в образе грубоватого, пропахшего табаком и чаем мужчины, но и в этом хрупком обличье безгрешного дитяти, улыбающегося каждому, кто хорошо посмотрит на него.

Жена не могла нарадоваться, наблюдая за его превращением в домовитого хозяина: помогал стирать пеленки, убирал в доме, ходил на рынок. Особенно с большой охотой прогуливал малышку. Завернув в легкое байковое одеяло, брал на руки, отвергая коляску, и, надежно прижав к себе теплое тельце, часами бродил по парку. Удивленно прислушивался: что это с ним? Все стало не главным, подчинилось одному - желанию постоянно видеть рядом крохотное созданье с чертами собственного, еще не распустившегося, не расцветшего лица. Даже от гибельной чарки отвернулся. Жена не имела над ним той власти, какая была у девочки. Но стоило ей подрасти, встать на ноги и показать малейшую независимость от отцовских рук, как его вновь захлестнул хмельной загул, толкающий на странный, экзотический промысел, уравнивающий его с банальными ворами.

Размышляя о том времени, он машинально стянул с себя одежду и не заметил, как оказался в окружении мальчишек, только что гонявших на поляне мяч.

- Гля, какой разрисованный!

- Дяденька, ты что, из-за решетки?

- А может, из Африки?

- А ну, брысь! - цыкнул он на пацанву, зажмурился и ринулся в воду. Лишь когда тело вошло в водную остуду, опомнился и пожалел, что не устоял - надо бы сдержаться, не рисковать, поскольку только что выпил в буфете вокзала рюмку коньяку. Но было поздно: кровь энергичными токами запульсировала в висках, по телу пробежала судорога.

Пистолетный выстрел произвел бы меньшее впечатление, чем телефон: зазвонил так внезапно, так спасительно, что она подскочила на стуле.

- Вас нет дома, - раздалось из детской.

Но трубка уже была в руке. Не зная, кто говорит, Стеклова собралась отбарабанить, в какую обстановку угодила, когда парень быстро вошел в комнату. На другом конце провода удивленно алекал чей-то женский голос, но она не узнавала его. Парень смотрел на нее с цепкой настороженностью, и это сдерживало.

- Слушаю, - сказала не своим голосом, невольно подчиняясь взгляду пришельца.

- Таня? Таня? - допытывалась трубка, и Стеклова наконец поняла, что это Березова. - Что случилось, Татьяна? Болеешь?

- Да.

- Что с тобой?

- Да так...

- Я чуть позже забегу. Ты свободна?

- Да! Да! - обрадовалась она и положила трубку.

- Придет? - спросил парень таким тоном, будто говорил: "Все ясно".

- Может, придет, а может, нет, - вызывающе сказала она. Разговор с подругой обнадежил и придал уверенность.

- Что будем делать дальше? - Она потянулась за сигаретами и отбросила пачку - та была пустой. - Может, наконец расстанемся? Вы отдохнули, что еще?

- Не могу же я выйти на улицу в таком непристойном виде. - Кивнул на рубашку в кровавых пятнах. - Мне бы постирать ее, высушить и зашить. А может, у вас найдется что-нибудь взамен?

Она пожалела, что совсем недавно израсходовала фланелевую рубашку мужа на половую тряпку - сунула бы сейчас, и будь здоров. Готовая на все, лишь бы этот тип скорей сматывался, проговорила, стараясь сохранить в голосе твердость:

- Снимайте, простирну. Как раз солнце с ветром, высохнет быстро.

Он послушно разделся, оставшись в майке с глубоким вырезом, и Стеклову покоробило от татуировок на его груди.

- Не обращайте внимания, - улыбнулся он. - В тех краях, откуда я, подобная живопись в моде. Но это вовсе не значит, что я не уберег от наколок душу.

- Что же это за края? - процедила она. - Где находятся? На какой планете? Впрочем, расскажете потом. - Она перехватила у него батник и поспешила в ванную.

Насыпала в тазик "Лотос", замочила рубаху. Пока она здесь, парню ничего не стоит пошарить в серванте. Как в плену. Кто знает, что ему придет в голову. Вот сейчас перешагнет она порог комнаты, а он, чего доброго, огреет чем-нибудь тяжелым по голове. Может, это не его пятна? Может, кого ухлопал? Что, если выйти на балкон и крикнуть кого-нибудь?

Стирала деловито, не спеша, оттягивая время. Возвращаться в комнату вдруг стало боязно до тошноты. "Господи, как в дурном детективе", прошептала она. Отжав рубашку, принялась за платье и Юркины штаны. Потом с тазиком в руках, точно в холодную воду, вошла в гостиную. Стараясь не выдать страха, деловито зашагала на балкон.

Парень сидел за столом и что-то писал.

- Уж не мой ли очерк дописываете? - на ходу усмехнулась она, удивленная этой мирной картиной.

- Именно так, - буркнул он, не отрываясь от стола.

"Это еще можно пережить", - подумала она. Развесила белье на веревке и перегнулась через перила. Внизу сидели две пожилые женщины с детскими колясками, на правом балконе седьмого этажа Вася Кругликов возился с телеантенной. Мирная картина слегка успокоила.

- Не обижайтесь, но очерк у вас, как столовский сухарь, - сказал парень, когда она вернулась с балкона. - Все вроде нормально, однако нет ярких деталей, глазу не за что зацепиться. По дорожке птицефермы ваша героиня идет, "как по солнечному лучу". Ах, как красиво! А не надо красивостей. Вы скажете, что не забыли упомянуть ее мозолистые ладони? И это надоело, потому что было, было, было. А вот напишите, чем она живет помимо фермы. Неужели с детского возраста лишь о том и мечтала, чтобы возиться с курами? Нет, я не спорю, этот труд важен, почетен, нужен. Но что он дает душе человека? Как удовлетворяет материальные потребности, я догадываюсь. А вот душевные? Я не об элементарном удовлетворении, которое должен приносить любой труд. Я о том, как он развивает душу человека. Двадцать лет среди куриного помета и квохтанья... Сам превратишься в курицу.