ПТУшник - Иннокентий Белов

придется звонить приятелям, спрашивать, чтобы позвали к телефону и договариваться о встрече. Читать газеты с большим налетом идеологии, смотреть "Время" и "Международное обозрение".

Этот обязательный просмотр чуда советского телевидения — программы "Время" в училище реально отрывал от интересных дел, типа чаепития с цельным батоном, купленным в булочной около Балтийского, очень вкусным, когда свежий, да еще со сливочным маслом. Приходилось все бросать и тупо сидеть на баночке, табуретке по-морскому, по тридцать пять — сорок минут, слушая диктора с правильной дикцией. Еще старшины, как мифические церберы, читать и даже разговаривать не давали, это же священнейшее мероприятие для каждого комсомольца или члена партии, из которого он узнает, как жить, строить и защищать наш справедливейший общественный строй.

Ну, и для кандидатов в члены партии большевиков, таких у нас всегда много имелось по профилю заведения.

Варя отрывается от разглядывания поцарапанной где-то ноги, наверняка, на ледяной горке во дворе досталось вчера и тоненьким голоском говорит:

— А я уже поела блинов! Вот как! Пока ты спал.

Забыл уже, любит она у меня поважничать и поучить старшего на шесть лет брата.

Раньше тискал ее, пока не запищит, а теперь вот, пожалуй и не стану, да и мать нервировать нашими ссорами ни к чему. Вот, уже первое ощутимое последствие других мозгов в моей голове, и не самое такое плохое для жизни.

— Ну и умница! — хвалю ее, понимая, что буду относиться к ней теперь гораздо лучше, а не как к надоедливой маленькой сестре. Теперь, как к своей маленькой дочке, пожалуй.

Одевшись в такую советскую футболку и тренировочные штаны, такие, с коленками, я задумался о неказистости своей повседневной одежды.

— Придется родителей раскрутить на несколько десятков рублей, а то и пару сотен, чтобы выглядеть немного лучше остальных приятелей. И себя прежнего.

На Ульянку или Гостинку съездить что ли? С компанией побольше, чтобы не кинули.

Не сказать, чтобы я как-то выделялся в прежней жизни в худшую сторону среди примерно одинаково одетых сверстников в младших и средних классах. Все носят одинаковые вещи советского производства. Все же, у нас не Москва здесь, родители не у всех катаются в загранкомандировки, в общем-то, ни у кого и не катаются.

Хоть и живем близко к Ленинграду, особо крутых мажоров вокруг пока не видно.

Да и не одинокая мать меня воспитывает, выбиваясь из сил на трех работах, как у остальных попаданцев в СССР, чтобы исторгнуть, то есть, вызвать горькую слезу сочувствия из читателей.

Даже не детдомовский я согласно канону, вполне нормальная семья у нас.

Одно обстоятельство тут, правда, следует учитывать, родители сами из деревни, у них нет понятия модной или красивой вещи. Главное, чтобы она, эта одежда и обувь, имелась в наличии, а какая она на самом деле — не так важно.

Это после трудно-голодных сороковых-пятидесятых послевоенных годов в советской колхозной деревне.

Мать часто вспоминает, как нетерпеливо ждала по весне первый клевер, чтобы бабушка могла запечь его в какое-то блюдо и немного набить пустой живот. Года так до пятьдесят пятого ждала с нетерпением.

А отец, как поработал во Львове на стройке год и вернулся в деревню перед армией уже в костюме и пальто, как настоящий мужчина. Только, за три года службы вырос из всех купленных вещей, такая вот незадача, все братьям перешло младшим.

Поэтому — одежда для них просто одежда, как для не избалованных жизнью в прошлом деревенских людей.

В общем, они в таком деле совсем не секут и доверять покупку шмоток им лучше не стоит, это я точно знаю.

Впрочем, возможно, это было в той реальности, а я попал в другую и здесь все окажется не так.

Но, может быть, это я тогда не присматривался в таком возрасте?

Хотя, конечно, фирменные джинсы или импортные кроссовки на общем сереньком фоне советского быта сразу бросаются в глаза вместе со своими обладателями. Но, это время, насколько я помню, начнется в девятом классе, я сам начну носить в школу вызывающие ярко-оранжевые джинсы, которые пошьет мама из какого-то фирменного, чуть ли не французского, вельвета. И буду бояться про себя, что кто-то из учителей выгонит меня с урока за вызывающий вид, хотя, такого ни разу не случится. Так и оранжевый вельвет особо под партой не видно, если не тянуть руку чтобы вызвали к доске.

А ровно через год в ОРС советской торговли нашего города выкинут внезапно много, целых шесть тысяч пар западногерманских фирменных джинсов, со странным названием F.US. Родители купят в большой очереди две пары, отцу и мне. Продавать их станут не так и дешево, как принято в Советском Союзе, ровно по сто рублей. В классе, кажется, у шестнадцати человек такие окажутся, очень сильно пропитанные и пахнущие, как никакие другие. Немного старой спермой, как мне показалось тогда, когда их достали из фирменной упаковки.

Долго я буду их носить, пока на третьем курсе военной системы не сварю в хлорке, когда начну танцевать рокабилли в кафе "Аленушка" на Фрунзенской, после чего они станут ярко-белого цвета, мать ушьет их до коротких трубочек, как положено настоящему стиляге. После этого они протянут еще пару лет и благополучно развалятся после первого брака. Или во время его.

А потом вся молодежь в мое время в таких точно коротких, ушитых брючках начнет ходить. Да, все возвращается, рано или поздно. Вот и я вернулся зачем-то обратно…

Эти воспоминания посещают мою и так озадаченную голову, пока я сижу в туалете, фантастически маленькой уборной типового советского дома, блочной пятиэтажки с балконами. Пока умываюсь и чищу зубы, потом мочу волосы и укладываю их расческой перед зеркалом и, наконец, захожу на кухню. Фена в доме нет, а я так к нему привык, привык быстро сушить голову. Придется приобрести в новой жизни.

Здесь пахнет блинами, тонкими и упругими, настоящим сливочным маслом, я наливаю чайной ложкой в них черничное варенье, заворачиваю в свертки и глотаю. Смотрю на мать в это время и нахваливаю блины.

Ей сейчас сорок один год, я уже и забыл, как она выглядела тогда, сорок лет назад.

Вполне молодая и энергичная женщина и мне становится хорошо, что я снова вижу это своими опять молодыми глазами.

Наевшись блинов и определившись точно, что сегодня третье января восемьдесят второго года, я начинаю собираться на улицу.

Нам, школьникам, еще отдыхать до одиннадцатого января, а родителям уже завтра на работу.

— Пойду погуляю с Жекой Козловым! — кричу я матери, заматываясь в шарф