Царица проклятых - Энн Райс

Суть в том, что он так и не составил для себя мнения и не определил свое отношение ко всему происходящему. Он знал только, что события его забавляли и завораживали. Стоит ли говорить, что у него и в мыслях не было мстить Лестату за то, что он раскрыл все секреты. Именно на это, несомненно, Лестат и рассчитывал. Впрочем, кто знает. Быть может, Лестата и в самом деле это не интересовало и не беспокоило. О том, каковы были мысли Лестата, он знал не больше тех дурачков из бара.

Для него гораздо важнее было другое. Впервые за множество лет он вдруг обнаружил, что способен думать, руководствуясь категориями прошлого и будущего, что стал проявлять больший интерес к современному миру и лучше понимать его. Те, Кого Следует Оберегать, превратились в миф, в вымысел далее для их собственных потомков! Давно канули в Лету те времена, когда жестокие и свирепые существа из рода пьющих кровь разыскивали их святилище и жаждали напиться их дающей силу и могущество крови! Никто в это больше не верил. Никто ими не интересовался.

Именно в этом и состоит суть нынешнего века. Населяющие мир смертные более практичны, чем когда бы то ни было, они отрицают даже малейшую возможность чуда, даже намек на что-либо сверхъестественное. С необыкновенной смелостью и отвагой они строят свои основополагающие этические теории только на фундаменте материальных истин и физического мира.

Двести лет пролетело с тех пор, как они с Лестатом обсуждали те же самые проблемы на островке, затерянном в Средиземном море, мечтали о божественном мире, построенном на морали и нравственности, мире, в котором единственной непреложной догмой станет любовь к ближнему. О мире, к которому сами мы не принадлежим. И вот теперь такой мир стал почти что реальностью. И вампир Лестат посвятил себя поп-искусству. Он отправился туда, куда должны были, наверное, отправиться все старые демоны прошлого, и теперь поведет за собой все проклятое племя, включая и Тех, Кого Следует Оберегать, хотя они, возможно, об этом никогда не узнают.

Мысль об этом заставила его улыбнуться. Сама идея того, что совершил Лестат, не просто вызывала у него благоговейный трепет, но казалась и самому ему весьма соблазнительной. Ему, как никому другому, хорошо было известно, что такое непреодолимое желание известности и славы.

Следует признаться, что его чрезвычайно восхитило его собственное имя, начертанное на стене бара. Он смеялся, но смех его был вызван тем удовольствием, которое он испытал.

Пусть Лестат создает свою вдохновенную драму – да, именно так он назвал бы все это. Лестат, этот неистовый и неукротимый актер бульварного театра старых времен, теперь поднялся к вершинам и занял весьма высокое положение в это прекрасное и невинное время.

Однако прав ли он был в своем утверждении, когда говорил тому юнцу в баре о том, что никто не в силах уничтожить принца Проклятых? Все-таки это явное преувеличение. Пустая декларация. А правда состоит в том, что любой из нас так или иначе может быть уничтожен... И, конечно же, даже Те, Кого Следует Оберегать... В этом нет никаких сомнений.

Они все, конечно, очень слабые, эти неоперившиеся юнцы, «Дети Тьмы», как они себя называют. От того, что их становится все больше и больше, силы их отнюдь не увеличиваются. Но старые вампиры – это совсем другое дело. Ах, если бы Лестат не упомянул хотя бы имена Миля и Пандоры! Но разве не существуют и еще более старые представители рода пьющих кровь, о которых даже он сам ничего не знает? Он вспомнил о предостережении, начертанном на стене: «...древние существа... откликнутся на его призывы и медленно двинутся сюда...»

Ему вдруг стало холодно... хотя на какое-то мгновение показалось, что он видит перед собой джунгли – зеленые и зловонные, окутанные нездоровым и душным теплом. Однако видение исчезло так же внезапно, как и возникло, не оставив никаких объяснений, подобно тому как появлялись и исчезали многие сигналы и предупреждения, получаемые им прежде. Он уже давным-давно научился заглушать несмолкающий поток голосов и заслоняться от бесконечной череды образов, которые возникали в его голове благодаря силе его разума. И все же время от времени нечто неистовое и отчаянное, словно громкий крик, неожиданно прорывалось сквозь все поставленные им заслоны.

Как бы то ни было, он провел в этом городе слишком много времени. А ведь ему казалось, что он не намерен, что бы ни случилось, вмешиваться в ход событий. Он вдруг рассердился на себя за неуместное проявление чувств, за свою слабость. Ему захотелось оказаться дома. Слишком долго он находился вдали от Тех, Кого Следует Оберегать.

А сейчас ему нравилось наблюдать за оживленным потоком людей, за несущимися плотной вереницей по мостовой сияющими автомобилями. Его не раздражал даже полный ядовитых паров воздух большого города. Он был ничуть не отвратительнее, чем воздух древних Афин, Антиохии или Рима, где повсюду, куда ни взгляни, лежали кучи отбросов и все вокруг было пропитано мерзким запахом голода и болезней. Нет, ему все-таки очень нравились чистенькие города Калифорнии с их выкрашенными в пастельные тона домами. Он готов был вечно бродить среди их ясноглазых и вечно куда-то спешащих обитателей.

Однако ему пора возвращаться домой. Концерт состоится уже совсем скоро, и тогда, если он захочет, он сможет встретиться с Лестатом... Как это чудесно – не знать в точности, что станешь делать в ближайшее время не быть более осведомленным, чем те, остальные, которые даже не верят в то, что ты существуешь на самом деле!

Он пересек Кастро-стрит и быстрым шагом двинулся по широкому тротуару Маркет-стрит. Ветер стих, и воздух стал, можно сказать, теплым. Он еще ускорил шаги и даже стал насвистывать что-то себе под нос, как это делал Луи. На душе у него было хорошо. Он чувствовал себя человеком. Перед дверью магазина, в котором продавались телевизоры и радиотехника, он остановился. Со всех экранов – больших и маленьких – на него смотрело лицо Лестата.

Звук был приглушен, он прятался где-то внутри приборов. Немое изображение, представление, состоявшее только из жестов и движений, вызвало у него улыбку. Надо будет, конечно, постараться купить все, что нужно, и послушать. Однако разве не удовольствие сама по себе возможность видеть все эти ужимки принца Проклятых, наблюдать, как он кривляется и дергается в лишенном милосердия безмолвии?

Камера отъехала назад, и фигура Лестата, играющего на скрипке и словно бы стоящего в пустоте, стала видна в полный рост. Время от времени вокруг него смыкалась полная звезд тьма. И вдруг, словно вход в святилище Тех, Кого Следует Оберегать, распахнулись створки дверей – да это было именно так! И взору зрителей предстали Акаша и Энкил, точнее, загримированные под них актеры – пара египтян с белоснежной кожей, длинными черными шелковистыми волосами и множеством сверкающих драгоценных украшений.

Ну конечно! Почему он сам не подумал о том, что Лес-тат представит все именно таким образом – зрелище было поистине завораживающим. Он подался вперед и прислушался. До него донесся голос Лестата, и он смог разобрать слова:

Акаша! Энкил!

Храните ваши тайны!

Храните молчание!

Это лучше, чем открыть правду!

Скрипач закрыл глаза и полностью отдался во власть музыки. И в этот момент Акаша медленно поднялась со своего трона. Скрипка выпала из рук Лестата. Словно в замедленном танце, она вскинула руки и обняла Лестата, потом привлекла его к себе и склонилась над ним, чтобы напиться его крови, одновременно прижимая его зубы к своей шее.

Все это выглядело намного лучше, чем он мог себе вообразить, – умно и с большим искусством. Теперь ожила фигура Энкила – он пробудился от сна, и движения его напоминали движения механической куклы. Он вышел вперед, чтобы вернуть себе свою царицу, отшвырнув Лестата так, что тот рухнул на пол. На этом фильм закончился. Спасение Лестата Мариусом в него не вошло.

– Что ж, стало быть, мне не суждено стать телевизионной знаменитостью, – тихо прошептал он и едва заметно улыбнулся. Он направился к входу в полутемный магазин.

Молодая девушка ждала его возле двери, чтобы впустить внутрь. В руках у нее была черная пластмассовая видеокассета.

– Здесь все двенадцать, – сказала она, У девушки были гладкая темная кожа и большие карие глаза с поволокой. В серебряном браслете на ее запястье играли блики света. Он не мог отвести от нее взгляд. Она с благодарностью взяла деньги и даже не пересчитала их. – Они гоняли их не меньше чем по дюжине каналов, и мне удалось записать все. Я закончила только вчера днем.

– Вы прекрасно справились с работой, – ответил он, – и я вам очень благодарен. – С этими словами он вытащил еще пачку банкнот.

– Пустяки, – сказала она, явно не желая брать с него дополнительную плату.

«Ты должна их взять».