Человек в этом мире — большой фазан - Герта Мюллер

Виндиш слышит крик кукушки. Он вдыхает запах птичьих чучел, проникающий сквозь потолок. Единственная живая птица в доме — кукушка. Своим кукованием она раздирает время. А от чучел лишь вонь.

Скорняк захохотал. Задержал палец на абзаце в конце письма. «Женщины тут ни на что не годны, — читал он, — готовить не умеют. Моей жене приходится резать кур для домовладелицы. Эта дама отказывается есть печенку с кровью. Желудок и селезенку она выбрасывает. Только курит целый день да разных мужчин к себе подпускает».

«Лучшая немка, однако, там ничего не стоит рядом с самой негодящей швабкой», — заключил скорняк.

Волчий корень

Сова больше не кричит. Она села на крышу. «Старая Кронер, должно быть, умерла», — думает Виндиш.

Прошлым летом старая Кронер оборвала цвет с бондаревой липы. Липа — на кладбище слева. Там трава. В траве цветут дикие нарциссы. И болотце там. Вокруг болотца — могилы румын. Они едва выступают. Вода их тянет под землю.

Бондарева липа сладко пахнет. Пастор объявил, что румынские могилы к кладбищу не относятся. У румынских могил другой запах, не такой, как у немецких.

Бондарь прежде ходил от дома к дому. И повсюду носил с собой мешок, наполненный маленькими молоточками. Он набивал обручи на бочки. За это его кормили. И позволяли спать в сараях.

Наступила осень. Зимний холод уже виднелся сквозь облака. Однажды утром бондарь не проснулся. Никто не знал, кто он, откуда родом. «Таким вечно на месте не сидится», — говорили в деревне.

Ветки липы свисают над могилой. «Можно обойтись без лестницы, — радовалась старая Кронер, — и голова не закружится». Сидя в траве, она обрывала липовый цвет и складывала в корзину.

Всю зиму старая Кронер пила липовый чай. Вливала себе в глотку чашку за чашкой. Липовый чай стал ее страстью. Но в чашках была смерть.

Лицо у старой Кронер сияло. Люди замечали, что оно словно цветет. И помолодело. В омоложении крылась немощь. Лицо будто омолаживалось перед смертью. Будто делаясь моложе, молодеют до того, что тело рушится. До того, что становишься не рожденным.

Прежде старая Кронер всегда напевала одну и ту же песню: «Там, за воротами, липа у колодца». Теперь она ее дополнила. Пела новые слова с липовым цветом.

Когда старуха пила чай без сахара, песня грустнела. Напевая, она гляделась в зеркало. И видела цветы липы у себя на лице. На животе и на ногах она чувствовала раны.

Она рвала в поле волчий корень и варила. Коричневый отвар втирала в раны. Раны разрастались и пахли слаще и слаще.

Старая Кронер вырвала в поле весь волчий корень. Все больше она заваривала липового чая и все больше варила волчьего корня.

Запонки

На стеклозаводе Руди был единственным немцем. «Он там единственный немец во всей округе, — рассказывал скорняк. — Поначалу румыны удивлялись, что после Гитлера еще остались немцы. „Все еще есть немцы, — говорила секретарша директора, — и даже в Румынии“».

«На стеклозаводе — свои преимущества, — рассуждал скорняк. — Руди неплохо зарабатывает. У него хорошие отношения с человеком из тайной полиции. Тот — высокий блондин. Глаза голубые. Похож на немца. Руди сказал, что очень знающий. Разбирается во всех видах стекла. Руди подарил ему стеклянные запонки и заколку для галстука. Это себя оправдало. Он нам крепко помог с паспортами».

Человеку из тайной полиции Руди передарил все стеклянные изделия, какие у него были. Стеклянные цветочные горшки, гребни, кресло-качалку из голубого стекла, чашки, тарелки, вдобавок картины из стекла и ночник с красным абажуром.

Сделанные из стекла уши, губы, пальцы рук и ног Руди в чемодане привез домой. Он их разложил на полу по кругу и разглядывал.

Напольная ваза

Амалия — воспитательница в детском саду. Она работает в городе и приезжает домой по субботам. Жена Виндиша встречает ее на вокзале, помогает нести тяжелые сумки. Одна сумка у Амалии с продуктами, другая — со стеклом. «Это хрусталь», — говорит Амалия.

Все шкафы заполнены хрусталем, расставленным по цветам. Красные бокалы для вина, голубые бокалы для вина, бесцветные стаканчики для шнапса. На столах громоздятся фруктовые вазы из хрусталя, цветочные вазы и корзинки.

«Дети дарят», — отвечает Амалия, когда Виндиш спрашивает: «Откуда у тебя это стекло?»

Месяц уже Амалия рассказывает о напольной хрустальной вазе. «Вот такой высоты, — Амалия прикладывает руку к бедру. — Темно-красная. Сбоку танцовщица в белом кружевном платье».

У жены Виндиша глаза загораются, когда она слышит о напольной вазе. Каждую субботу она повторяет: «Твоему отцу не понять, что такой вазе цены нет».

«Прежде всех устраивали обычные вазы для цветов, — бурчит Виндиш, — а теперь подавай напольные».

Когда Амалия в городе, жена Виндиша говорит о напольной вазе. Лицо у нее улыбается. Руки обмякают. А пальцами она водит по воздуху, словно хочет погладить чью-то щеку. Виндиш знает: за напольную вазу она бы ноги раздвинула. Как ее пальцы в воздухе обмякают, так бы и ноги раздвинула.

Он ожесточается, когда жена заводит разговор о напольной вазе. Вспоминает послевоенное время. Как люди после войны говорили: «В России она за кусок хлеба ноги раздвигала».

Тогда Виндиш думал: «Она красивая, а голод болит».

Между могил

Виндиш возвратился из плена в деревню. Деревня была вся в ранах, нанесенных убитыми и пропавшими без вести.

Барбара умерла в России.

А Катарина из России вернулась. Она хотела замуж за Йозефа. Но Йозеф погиб на войне. Лицо у нее было бледное. Глаза запали.

Как и Виндиш, она видела смерть. Как и Виндиш, прихватила с собой жизнь. И Виндиш быстро сцепил свою жизнь с Катарининой.

Поцеловал Виндиш Катарину в первую же субботу в израненной деревне. Прижал Катарину к дереву, ощутил молодой живот и круглые груди. И они пошли вдоль огородов.

Белыми рядами стояли надгробные камни. Железные ворота заскрипели. Катарина перекрестилась и заплакала. Виндиш знал, что она оплакивает Йозефа. Виндиш закрыл ворота. Он плакал. Катарина знала, что он плачет по Барбаре.

Катарина легла в траву за часовней. Виндиш наклонился к ней. Она потянула его за волосы и улыбнулась. Он задрал ей юбку и расстегнул штаны. Лег на нее. Катарина захватывала пальцами траву и часто дышала. Виндиш глядел поверх ее волос. Надгробные камни сверкали. Их била дрожь.

Катарина села и натянула юбку на колени. Виндиш стоял рядом и застегивал брюки. Кладбище было большим. Виндиш понял, что смерть его обошла. Что он дома. Что эти штаны здесь, в деревенском шкафу, его дожидались. Что на войне и в плену ему было неведомо, где деревня и сколько ему осталось.

У Катарины в губах был стебелек. Виндиш потянул ее за руку: «Пошли отсюда».

Петухи

Пять раз пробили колокола церковных часов. Виндиш чувствует холодные шишки на ногах. Он выходит во двор. Поверх забора движется шляпа ночного сторожа.

Виндиш идет к воротам. Сторож держится за телеграфный столб и говорит сам с собой: «Где же она, где прекраснейшая среди роз». На мостовой сидит его собака. Она дожирает червяка.

«Конрад», — окликает сторожа Виндиш. Сторож поднимает глаза. «Сова сидит в лозняке за стогом сена, — говорит он. — Старая Кронер умерла». Он зевает. Изо рта у него разит шнапсом.

В деревне кукарекают петухи. Кричат хриплыми голосами. В клювах у них ночь.

Ночной сторож держится за забор. Руки у него грязные. Пальцы искривлены.

Трупные пятна

Жена Виндиша стоит босая на каменном полу. Волосы растрепаны, будто по дому гуляет ветер. Виндиш увидел гусиную кожу у нее на икрах. И шершавую кожу щиколоток. Втянул запах ее ночной рубашки. От рубашки пахнуло теплом.

Скулы на лице у нее отвердели и дергаются. Рот раздирает крик. «Когда ты домой притащился? В три я глядела на часы. А сейчас пять пробило». Она машет руками в воздухе. Виндиш смотрит на ее палец. Слизи на нем нет.

В кулаке Виндиш сжимает сухой яблоневый лист. Ему слышно, как жена кричит в передней. Она хлопает дверью. С криком идет на кухню. На плите звякнула ложка.

Виндиш встал в дверях. Жена замахнулась ложкой. Заорала: «Паршивый потаскун. Я твоей дочери расскажу, чем ты занимаешься».

Над чайником вздулся зеленый пузырь. Над пузырем ее лицо. Виндиш подошел. Ударил в лицо. Она замолчала, опустив голову. Плача, поставила чайник на стол.

Он сидит перед чашкой чаю. Пар ест лицо. Мятный запах плывет в кухню. В чашке Виндиш видит свои глаза. В глаза ему с ложки сыпется сахар. Ложка замерла в чае.

Виндиш делает глоток. «Старая Кронер умерла», — говорит он. Жена дует на свой чай. У нее маленькие, красные глаза. «Да и колокол звонит», — кивает она.

На щеке у нее красные пятна. Это след от руки Виндиша. Это от дымящегося чая. Это проступили трупные пятна старой Кронер. Звон колокола проникает сквозь стены. Звонит лампа. Звонит потолок.