Игрушка для генерала - Ульяна Соболева

— И не ходи за мной!

Она отшвырнула меня от себя и скрылась по направлению к центральному входу в серое здание жилых отсеков.

Ночью я не могла уснуть, я знала, что он еще не уехал, он в том здании, которого я боялась больше всего в своей жизни, в том самом, где меня пытали и погружали в пучину боли и ужаса…скорее всего, по его приказу.

Я легла в постель и наконец — то, закрыв глаза, смогла смаковать каждое мгновение этого вечера. Перебирать по крупицам, отсеивать самое драгоценное, чтобы спрятать в шкатулку памяти и иногда вытаскивать, любоваться. В темноте, в тишине.

Но я так и не уснула. Внутри поднималось дикое желание увидеть его еще раз. Жадное, безумное. И я не могла сказать себе «нет».

Они уедут на рассвете и, если я спрячусь, укроюсь в ночном мраке, никто меня не заметит. Никому нет дела до нас. Понимала, что это рискованно и опасно, но соблазн был настолько велик, что у меня сводило скулы. Мысль о том, что следующий раз будет только через год, придавала моему желанию окрас отчаяния.

Быстро оделась и юркнула по коридору вниз. Вылезла через окно на первом этаже и побежала в сторону безымянного корпуса, затаилась за кустами, дрожа от холода, пряча руки в натянутых по самые кончики пальцев рукавах пальто.

Лучше бы я этого не делала. Лучше бы лежала в постели и перебирала свои «драгоценные» воспоминания, потому что то, что я увидела, перевернуло все. Разделило мою жизнь на до и после.

С корпуса выносили людей, их швыряли прямо на обледенелую землю в нескольких шагах от меня, и я с ужасом узнавала в них тех, кого сегодня якобы отобрали. Хотя в них уже вряд ли можно было узнать людей. Истерзанные, избитые — они походили на куски мяса.

А потом надзиратели вытащили ту самую девчонку — ДР24, ее не бросили к остальным, ее потащили за волосы ко второму корпусу. Волоком по обледенелой земле, я видела, как она упирается ногами, слышала, как кричит и умоляет. Пригнувшись к земле, я юркнула в приоткрытые ворота, прокралась за ними и застыла, увидев наяву все то, что мне показывали на экранах в том страшном корпусе.

Ее насиловали надзиратели. Все шестеро. Они драли ее на части, били ногами, швыряли к стене, ставили на колени, каждый тянул на себя истерзанное женское тело. Я слышала их брань и ее крики, звуки ударов, ее захлебывающиеся стоны и, стиснув пальцы, зажмурив глаза, понимала, что оцепенела, что внутри меня зарождается сумасшедшая волна ярости и боли, что меня душат слезы.

Они оставили ее спустя час, а я все это время сидела в кустах, кусая губы до крови, чувствуя, как схожу с ума от ужаса и жалости. Они больше не были для меня безликими, на которых нельзя смотреть…у них появилось лицо. Ее лицо, искажённое от боли, опухшее, с кровоподтеками, разодранным ртом, заплаканное. И я никогда не забуду рычание надзирателей, глумящихся над ее телом. Вот и обратная сторона секса…грязная и уродливая.

— Соси, сука. Давай раздвинь ноги пошире! Никто! Ты, сука, никто! Ты сдохнешь, и всем на это наплевать! Твой грязный рот должен сосать, а не разговаривать, иначе тебе отрежут язык!

Мне хотелось закрыть уши руками и кричать до хрипоты, чтобы они остановились.

Ее вынесли за руки и за ноги, швырнули за территорию сектора.

С этого момента у нее больше нет даже номера.

Я пробралась обратно за ворота, увидела, как она встает с земли, как шатается, как ее скручивает пополам в страшном приступе тошноты, и она рвет в снег. А потом заметила меня и отрицательно качнула головой, пошла в сторону горы…моей горы, а я за ней, размазывая слезы, стараясь не упустить из вида голые ноги, залитые кровью. Я не знала, зачем шла следом…во мне возникло какое-то непреодолимое желание обнять ее. Вот так сжать двумя руками до хруста и не выпускать. Я чувствовала, что это необходимо.

ДР24 взобралась на вершину, к обрыву, остановилась на самом краю. И только тогда я поняла, что она хочет сделать, когда из-под ее ног мелкие камни полетели вниз, и она посмотрела на небо.

— Не надо! — прошептала я. — Не надо, пожалуйста!

ДР24 обернулась ко мне, балансируя на носочках, и я задохнулась, увидев в ее глазах отражение смерти. От нее веяло холодом, льдом…у меня появилось ощущение, что никто и ничто уже не держит ее здесь.

— Нет никакой жизни за Островом, ВВ13! Только смерть! Все они мертвы! И ты умрешь! Я сегодня, а ты чуть позже! Мы все мертвецы! Все!

Я, тяжело дыша, смотрела на нее и чувствовала, как все тело покрывается ледяным потом, как он стекает между лопатками, как шевелятся мои волосы.

— Они убьют вас! После задания или до! Никто не выживает! Почти никто! Так какая разница, когда? Вы все у них в списках мертвых! Все!

Мне хотелось закричать, что она лжет! Вне Острова нас ждет иная жизнь, ДР24 ошибается, и… Но я не могла произнести ни слова.

— Все вы — мертвые! Запомни — все!

Распахнула руки и шагнула назад. Я закрыла рот обеими ладонями, чтобы не закричать. Услышала глухой звук падения тела на камни внизу пропасти и вздрогнула, чувствуя, как по щекам текут слезы. Утром ее найдут надзиратели и выкинут за Овраг.

Глава 5

Нет страшнее врага, нет никого беспощаднее, хладнокровнее, изощрённее в способности поломать все что есть, столкнуть за край, накинуть петлю на шею, изменить до неузнаваемости твою жизнь, чем ты сам. Я думала о том, что сказала ДР24 перед тем, как упасть с обрыва. Я прокручивала эти слова бессчётное количество раз и понимала, что хочу знать правду. Хочу понять, зачем это всё, иначе сведу себя с ума. Я так жадно желала, чтобы она соврала, чтобы заблуждалась или оказалась чокнутой истеричкой… но у меня было то самое пресловутое чувство, когда точно знаешь, что самые худшие твои опасения — они верные. Знала на уровне подсознания. Мы не просто так изолированы от мира, нас не просто так держат за колючей проволокой под током, тренируют по двенадцать часов в день, проводят опыты, и не зря сюда привозят на вертолетах новеньких, значит, есть спрос, а спрос не бывает на то, чего слишком много. Это как в столовой по пятницам дают пирог с ванильным кремом, зачем-то его готовят в ограниченных количествах, и