Кумир - Стив Сомер

— Я же сказал, Лу, мы посмотрим.

В этот момент зазвонил внутренний телефон. Президент нажал кнопку:

— Да, Кэтрин?

— Спикер О'Доннелл, сэр.

Президент посмотрел на кнопки селектора: ни одна не светилась.

— По какому аппарату, Кэтрин?

— Он здесь в приемной, сэр.

Президент выключил селектор и посмотрел на Бендера:

— О'Доннелл? В такое время? Что, ты думаешь, ему надо?

Бендер чиркнул спичкой:

— Стервятники обычно налетают, пока труп не остыл. При этих словах Сэм Бейкер понял, что его ожидает: целый день принимать политических мудрецов и маклеров с одним-единственным предложением — долой Истмс-на, да здравствует Фэллон. И ему надо будет сидеть и слушать их, кивать головой, признавая их правоту. Но только он один мог принять окончательное решение насчет отставки Истмсна. И только он один будет потом жить с пятном на совести.

Лу Бендер тем временем зажег сигару, медленно вращая ее между пальцами. Затянувшись, он выпустил струйку удушливого дыма.

— Давай не будем миндальничать. Одного мученика для этой кампании хватит…

8.50

Долгие годы Салли Крэйн работала ради того, чтобы обеспечить популярность выборным должностным лицам, создать им "имидж", то есть заставить публику увидеть в своих избранниках те или иные завидные качества. На этом пути были у нее и победы, и поражения. Одни ее надежды воплощались в жизнь, другие рушились.

Но того, что она пережила за последние сутки, она не испытала за всю свою жизнь.

Когда санитары спустили Терри со ступеней Капитолия к поджидавшей машине "скорой помощи", она уцепилась за стальной каркас носилок и побежала рядом. Вокруг себя она видела плачущих людей. Какая-то пожилая женщина бросила на носилки свои четки, когда процессия, сопровождавшая Терри, двигалась по улице.

Сперва агенты спецслужбы не хотели пускать Салли в машину. Но она держалась за носилки изо всех сил и сердца их смягчились.

Пока "скорая помощь" неслась по улицам Вашингтона, предваряемая сиренами полицейского эскорта, врачи трудились над раной Терри, прочищая и обрабатывая ее. Они начали делать внутривенное вливание — по инструкциям, которые им давали по радио из военного госпиталя. Салли держала Терри за руку, пока он не потерял сознание. Когда это произошло, один из врачей прижал голову Салли к своей груди и не отпускал ее всю дорогу до госпиталя.

В реанимации Терри ждало сразу шестеро врачей, чтобы тут же отвезти его в операционную. Пятьдесят пожилых ветеранов из местного отделения Американского легиона — активисты избирательной кампании в голубых козырьках и с лентами цвета своей партии, которые прибыли (некоторые в инвалидных колясках) предложить свою кровь, записывались в очередь, споря, кто пришел первым и кто имеет больше заслуг, чтобы удостоиться чести стать донором. Через десять минут прибыл священник из вашингтонского епископата и сообщил Салли, что папа собирается отслужить мессу во здравие сенатора у себя в Риме во время вечерни. Вместе с ним приехали две монахини, отправившиеся наверх в часовню: там они собирались пробыть весь день и ночь, молясь об исцелении страждущего.

Ничто из предыдущего опыта Салли не приучило ее к тем проявлениям человеческой любви, готовности к самопожертвованию и бескорыстию, с которыми она сейчас столкнулась. Она сидела теперь одна в небольшой комнате ожидания, глядя из окна вниз на беззвучно снующие по улице машины. В одиннадцать явился хирург, полковник медицинской службы, с сообщением, что операция закончена. Рана Терри была болезненной, он потерял много крови, но жизненно важные внутренние органы, слава Богу, не пострадали. Ему необходим отдых, но за жизнь его опасаться не приходится. Салли поехала домой переодеться. Когда к полудню она вернулась обратно в госпиталь, ей позволили повидать его.

Двери палаты, где лежал Терри, охраняли армейский сержант и капрал. Сравнив внешность Салли с фото на ее удостоверении и сверившись со списком, они пропустили ее.

Палата была освещена тусклым оранжевым светом утреннего солнца, с трудом пробивавшимся через закрытые занавеси. Армейская санитарка, сидевшая у постели Терри, молча встала, уступив свое место Салли. Тишину в комнате нарушало лишь негромкое равномерное тиканье кардиомонитора. В массивной кровати, снабженной к тому же какими-то хитроумными механизмами, Терри выглядел маленьким и беспомощным: простыня, казалось, вообще никого не накрывает. В нос ему вставили катетер. Лицо его было почти пепельным, влажным и холодным.

Какое-то время Салли просидела у кровати, тупо уставившись на нее. Затем она протянула ладони и сквозь простыню нащупала тело Терри. Опустив голову на руки, она погрузилась в забытье.

Она не слышала, как, сменяя одна другую, входили и выходили из палаты сестры, наведывались врачи. Всю ночь она просидела в одной позе: с опущенной головой, с раскинутыми, как у просительницы, руками, пальцы которых там, под простынями, чувствовали пусть слабое, но теплое биение жизни. Не слышала она и прибытия шумной оравы репортеров на следующее утро. И только когда Терри пошевелился и ее пальцы ощутили это движение, Салли приоткрыла глаза. Какое-то мгновение она не отдавала себе отчета, где находится. Затем резко выпрямилась: прямо на нее смотрели глаза Терри. Тут Салли разом вспомнила все, где она и что с ней. Она повернула голову в сторону двери, из-за которой доносились приглушенные голоса репортеров.

— Они тебя разбудили! — Салли привстала.— Пойду попрошу полицию, чтобы их убрали из коридора.

Терри пошевелил губами, словно желая что-то сказать: губы были сухие и потрескавшиеся, говорить ему было трудно:

— Не надо… ходить… сейчас.

Она подошла к раковине, смочила кусок марли и мягко приложила его ко рту Терри. Он с облегчением облизал губы.

— Как я… в порядке?

— Тебя сошьют и склеят.

— А это что… серьезно?

— Нет.— Она опять села рядом.— Все будет о'кэй.

По его лицу вдруг пробежала тень тревоги.

— Но как… как это могло случиться?

Она взяла его руку в свои ладони.

— Не знаю. Не могу понять.

Прошло еще немного времени, в его глазах промелькнула та озорная искорка, какая бывает у мальчишек (такой мальчишка, она знала, сидит в нем самом).

— А что газеты? Как они это называют: счастливая случайность? Перст судьбы?

Салли сжала его руку так крепко, как будто, ослабь она свое пожатие, он навсегда уйдет от нес.

— Они называют тебя героем!

Он приподнял другую руку и, прикоснувшись ладонью к ее щеке, улыбнулся с мягкой иронией:

— Неужели?

Она прижалась лицом к его успокаивающей ладони и — впервые за долгое время — разрыдалась.

9.05

Как раз в это время президент, положив локти на стол, подался всем корпусом вперед, внимательно прислушиваясь к тому, что говорили двое сидевших перед ним мужчин.

Один из них, в темном костюме, лысый энергичный живчик, был адмирал Уильям Раух, директор ЦРУ. Другой, в твидовом пиджаке, крепыш ирландец — директор ФБР Генри О'Брайен. Люди эти не слишком симпатизировали друг другу. В простенке между окнами, не принимая участия в разговоре, но и не устраняясь вовсе, стоял Лу Бендер.

— Но откуда вы взяли, что это Петерсен? — наконец спросил Раух.

О'Брайен обратился к своему блокноту. Типичный полицейский, всю жизнь прослуживший в полиции, он оставался им и сейчас. Его отличительными чертами были методичность и пунктуальность, а его богом — факты. Собеседников это порой выводило из себя.

— Наши агенты получили точное подтверждение. Две секретарши видели убийцу в северном крыле здания возле лестницы номер шесть, ведущей на чердак.

— ФБР ошибалось и раньше,— сухо заметил Раух.

— Хватит, Билл. Они раздобыли его фото из архива.

— Одно на двоих?

— Два! Он был агентом ЦРУ целых пять лет.— О'Брайен захлопнул блокнот.— Короче, это ваш человек!

Раух вжался в кресло.

— Был. Пока не начал собственное дело.

— Но почему? — поинтересовался президент.— Как это случилось?

Раух пожал плечами.

— Наркотики. Деньги. Откуда нам знать, почему эти парни так себя ведут?

— Совесть? — спросил из своего угла Бендер.

Раух взглянул на него через плечо.

— В случае с Петерсеном это исключается.— Он обернулся к президенту:— Безупречный убийца.

— На кого он работает? — тут же спросил президент.

Раух развел руками.

— Так, ясно. А где он сейчас?

— Мы найдем его! — твердо заявил О'Брайен.

Чуть слышно, будто говоря сам с собой, Бендер произнес:

— А хотим ли мы этого?

В комнате воцарилась тишина. О'Брайен в замешательстве заморгал глазами и посмотрел на Бендера так, словно не был уверен, что тот действительно задал свой вопрос.

— Я просто размышлял вслух, Генри! — бросил Бендер.— Меня заботит: а что подумают наши друзья в Латинской Америке, узнав, что Мартинеса убрал бывший сотрудник ЦРУ?