Лучший способ спрятаться - Екатерина Майская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Проводя контрольное касание Юлианны, теперь я делала это не реже раза в неделю, я узнала, что они планируют заманить Ирину в сарай на окраине поместья и там запереть на ночь. Если до отбоя ее не будет в комнате — карцер ей обеспечен. Тем более, что сдавать «подруг» она не будет, потому что … Просто потому что не будет.
Скорее всего просто промолчит, а потом попробует отловить в парке и объяснить, что за все в этой жизни надо платить. За подставы в том числе.
Быстро сбежав от «подруги», я села на лавочку и попыталась вспомнить свое видение и раскрутить его до начальной точки, чтобы определить где и когда, я могу перехватить соседку. Пользуясь этими обрывками, я просто забрала ее в библиотеку позаниматься. И забирала еще три дня подряд пока не почувствовала, что событие не случится. А если вдруг передумает и все-таки случится — то не в ближайшее время. Пока занимались в библиотеке, алгебру удалось подтянуть не только Ирине, но и себе. Еще одно интересное последствие применения дара — знания по алгебре, полученные тяжелым трудом в попытках избежать увиденного мною будущего.
Было очень сложно держать тайну о своих способностях в себе. Иногда хотелось просто закричать: люди, что вы делаете??? Остановитесь! Но потом был бы вполне резонный вопрос, а откуда вы, уважаемая Ариадна, это знаете? Увидели? Приснилось? А больницу для душевнобольных не хотите посетить? В качестве экскурсии? Вдруг понравится?
Пару раз у меня возникало желание рассказать о своем, судя по всему родовом даре, поделится, обсудить. Первый раз — с одной воспитательницей, до того, как я узнала, что она вместе с завхозом продают часть продуктов, выделенных на наше питание, а деньги забирают себе. В другой раз, чуть не проговорилась директрисе, когда пыталась донести мысль, что не все продукты, деньги на которые она выдает, достигают нашего, да и ее тоже, стола. Но карцер, а потом и пара интересных сцен, намекающих на то, что молчание — это не просто золото, а прямо государственный золотой запас, отбили у меня это желание.
Еще один раз я хотела рассказать все Ирине, незадолго до своего семнадцатилетия и визита опекуна. Он всегда приезжал перед или сразу после дня рождения и даже привозил подарки: в детстве — конфеты и куклы, в более старшем возрасте — конфеты и принадлежности для рисования: краски, кисточки, бумагу. Это только в шестнадцать я узнала, что это ничего ему не стоило, поскольку магазин принадлежал моей семье. Но до этого — я была ему очень благодарна за эти подарки. Все это было и в пансионе, но качество… В общем, не очень. Так что можно сказать, я его даже ждала, поскольку за год все, кроме кисточек, успевало закончится.
К тому времени, я уже очень устала все время гонять свои знания в голове. Надеялась, что меня выслушают и помогут разложить все мои страхи и сомнения по полочкам. Может тогда они не будут такими страшными? Может я зря себя пугаю? Да и вариант сумасшествия никто не отменял. Очень нужен был спокойный и даже расчетливый взгляд со стороны.
Как-то вечером, я уже почти решилась рассказать этой молчаливой девушке, которая очень хорошо умела слушать и очень не любила говорить, про свой дар. Не всё. Так, забросить удочки. По уже появившейся привычке, я сначала решилась на контрольное касание.
Я теперь всегда перед принятием важных решений привыкла касаться человека. Взяв ее холодные пальцы в свои (странно, почему они у нее такие ледяные, даже летом), я вдруг увидела возможное будущее, как ее и меня похищают. Причем ее потом убивают, потому что лишние свидетели похитителям не нужны, а мой дар — нужен. Значит кому-то она про это расскажет… Вздрогнув я убрала руки.
— Так, о чем ты хотела поговорить?
— Можешь мне помочь? Можешь отвлечь воспитателя или директрису, который будет присутствовать во время моей встречи с опекуном, и самого опекуна?
— А зачем тебе?
Так, а теперь надо аккуратно и очень достоверно соврать. А с этим у меня беда. Мне все время кажется, что когда я вру — у меня это на лице написано. Крупными буквами.
— Надо. Хочу засунуть ему в карман записку, которую он найдет позже. Не хочу, чтобы директриса знала, а то замучает предположениями, что я там написала. А то и в карцер посадит для профилактики.
Врать оказалось не сложно. Уж лучше это, чем ее труп с разбитой головой у меня на руках.
В пансионе за год все привыкли, что я иногда застываю на несколько секунд, задумавшись. И что перчатки я снимаю редко. А для господина Венюкова это будет подозрительно, может он знает про родовой дар. Не зря в прошлый раз он приехал не в день рождения, а на день позже.
Еще и усиленно допрашивал, что за поверенный приезжал, что передал, что показывал. Пришлось сказать почти честно: имени не помню (только фамилию и адрес), визитки нет (сожгла на кухне, после того как выучила все, что там было написано до названия типографии, где они печатались), показал документы и их же увез на хранение (действительно, сама отдала), сказал, что часть документов передаст после восемнадцатилетия (правда я сказала, что заберу сама, чтобы в пансион не привозил). Не соврала? — Не соврала. Не договорила, но не соврала.
Я уже почти привыкла жить, закрывшись ото всех: далеких и не очень близких. Близких у меня почти не осталось. Были люди, к которым я относилась хорошо, но открыться… Может быть потом… Когда-нибудь…
Когда меня не предадут и когда это будет безопасно для того, кому открываются.
А пока мне надо было знать, что ждать от опекуна.
* * *
Господин Венюков явился через два дня после дня рождения. 17 день десятого месяца Зарева приходился на рабочий день, а опекун то ли был, то ли изображал чиновника на императорской службе и приезжал только по выходным. Доходов с моего состояния, по словам поверенного, на много не хватало. А запросы у опекуна судя по всему были не маленькие. Это при том, что минимум половина этих доходов шла на мое образование и проживание в пансионате, поэтому опекун так и не ушел с государевой службы.
Продать, заложить или передать во временное владение что-то из моего наследства, он не мог до достижения мною 16 лет вообще никак, с 16 до 18 с моей