Шалости нечистой силы - Татьяна Гармаш-Роффе

Теперь из ее дневного распорядка были изъяты два часа, а из бюджета – кругленькая сумма, прочно зарезервированная для престижного оздоровительного комплекса и дорогой косметички. Ирина Львовна подумывала отдаться со временем в руки пластических хирургов, но для начала хотела сделать все, что было в ее собственных силах.

Оказалось, что в ее силах не так уж мало: на теле намеком обозначилась талия; лицо, правда, от похудания пострадало: опустевшая кожа стала обвисать, и у косметички немели руки от длительных массажей, похлопываний и поглаживаний. Но маски, кремы, примочки и прочие хитроумности все же потихоньку делали свое дело, и спустя некоторое время Анатолий с удивлением обнаружил, что супруга его вдруг засветилась молодостью, хоть и не первой.

Двадцатидевятилетний Роман быстро взял снисходительно-покровительственный тон со своей немолодой возлюбленной; та, ощутив себя вдруг маленькой девочкой, опекаемой молодым заботливым любовником, стала быстро сдавать одну позицию за другой. Вот уже Роман допущен к делам ее фирмы, вот уже Роман стал афишировать их отношения (и как же это было приятно, страшно, неприлично; но душа пела, когда они появлялись рука об руку, и все видели, сколь нежен и внимателен к ней молодой красавчик!), вот уже Роман занял прочное место хозяина в ее душе и в ее делах…

Разумеется, Ирина Львовна приписывала столь восхитительно-лестное отношение к ней молодого человека исключительно своим многочисленным достоинствам. В число оных было щедро включено и ее «умение держать себя с людьми» – то есть ее надутая важность и высокомерная властность, – и ее «умение делать дела» – то есть пользоваться авторитетом и щедрой поддержкой мужа, – и ее денежный достаток, и ум, и обаяние, и «породистость» (не могла же она, как ни обольщалась, признать за собой красоту, которой за ней не водилось даже в молодости!) – чего только не напридумывает себе женщина, желая оправдать в своих глазах неравный союз…

Анатолий стал казаться старым. Анатолий стал казаться выдохшимся. У Анатолия начало пошаливать сердце – бизнес в России быстро изнашивает организм. Анатолий уже не мог соответствовать ее сексуальным запросам. То ли дело молодой любовник!..

Как известно, людям свойственно принимать желаемое за действительное, и Ирине Львовне, ослабившей надзор за мужем (вернее, полностью утратившей к нему интерес), было невдомек, что Анатолий вовсе не производил впечатления ни старого, ни выдохшегося или сексуально несоответствующего на Веру…

Вере он превосходно соответствовал во всем. Веру он понимал с полуслова, с четверти мысли, с молчания – будь то ее желание или ее суждение. С Верой он был восхитительно нежен и предупредителен в любви – так, как никогда не был ни один из тех мужчин, которых она знавала до Анатолия. До встречи с ним Вера уж стала было подумывать, не податься ли в лесбиянки – не по природной склонности, нет, а в поисках медленной нежности и понимания в чувствах: рассказывали, что лесбиянкам это свойственно…

Анатолий дал ей именно то, что она искала, – неторопливые и упоительные ласки, абсолютное знание ее тела, на котором он, подобно музыканту, мог играть вдохновенно и бесконечно, извлекая нужную им обоим ноту… И с тех пор, как жена ослабила свой неусыпный контроль за его времяпрепровождением, Анатолий с упоением предавался этому великолепному секс-блюзу с Верой.

Он начал подумывать о разводе. От него не скрылось, что Ирина Львовна завела шашни с молодым менеджером: закусившая удила супруга не слишком заботилась о конспирации. «Ну что ж, – думал Анатолий, – мы квиты. А главное, это облегчит расставание», – убеждал он себя.

Он долго решался. Он был скорее консерватором, не любил избавляться от старых вещей, дорожил старыми друзьями… С Ириной он как-никак прожил двадцать семь лет, и перечеркнуть их…

Его это ломало.

Конечно, у нее любовник, но… Двадцать семь лет…

Детей у них не было, так что не было лишних глаз, которые могли бы посмотреть на него с укором… Но все же… Двадцать семь лет…

Вера, подслушай она этот внутренний монолог, сказала бы, что заклинанием «двадцать семь лет» Анатолий красиво обставляет свою психологическую зависимость от собственной супруги – то, что на обывательском языке называется «быть под каблуком». Но Вера никогда не заводила с ним разговоров на эту тему, и ничто не мешало Анатолию крутить во все стороны «двадцать семь лет» и считать себя сентиментальным консерватором.

Решился он вскоре после Нового года, когда вдруг почувствовал, что Вера устала не на шутку от их нелегальной и супертщательно скрываемой связи. Он испугался. Он ждал со дня на день разговора, в котором Вера скажет: «Все, Толя, я больше не могу. Расстанемся».

Терять Веру? Нет, это слишком дорогая цена за двадцатисемилетний союз со вздорной и меркантильной Ириной. Вере нужна семья, да и не девочка она, чтобы заниматься конспирацией… И она любит его, любит так, как Ирке и во сне не снилось, – Ирина не умеет любить, она умеет только пользоваться, что и делала все двадцать семь…

Короче, доводы самого убедительного свойства вдруг хлынули в его сознание, как штормовая волна, и вынесли, отступая, весь мусор оттуда.

Он приготовился к разговору. У Ирины любовник, это мощный аргумент. У него, конечно, тоже любовница, но Ирина об этом не знает – очко в его пользу. Он отдаст жене ее фирму, и ей нечего будет возразить. Ирина оценит этот жест!

Но он просчитался. Если бы он посоветовался с Верой, она бы ему объяснила: человек, который пользовался тобой (как и всеми остальными) всю жизнь, никогда и ничего не ценит и не оценит. Ирина будет только пытаться и дальше тебя использовать, до самого конца, до крайнего предела своих возможностей; она будет бороться за каждую копейку, за каждый погонный сантиметр вашего общего материального пространства… Но Анатолий с Верой не посоветовался: хотел преподнести ей радостный сюрприз.

Ирина выслушала его молча. И только под конец сухо промолвила: «Я подумаю над твоим предложением».

Она действительно задумалась, крепко задумалась. Развод – ерунда. Она могла бы выйти замуж за Романа. Ирина Львовна сладко жмурилась, представляя себе, какой фурор произведет сообщение об их свадьбе в обществе. Она и Роман… И платье она себе закажет у Юдашкина… Или у кого-нибудь из французов…

Дура, одернула она себя. О чем думаешь? Сейчас другое на повестке дня: развод. Безусловно, Ирина при разводе получила бы немало, но… Далеко, ох, далеко не все, что могла бы получить. Слишком много скрытых от государственного ока сумм и прочих ценностей водилось в этой семье и в бизнесе, а роскошная квартира в центре принадлежала официально родителям Толи. Он, конечно, повел себя вполне прилично: предложил купить ей квартиру, обещал без споров отдать все ее драгоценности, машину и «ее» фирму со всем тем, что успел в нее вложить. Но Ирина Львовна прекрасно отдавала себе отчет в том, что без постоянных финансовых вливаний и точных советов мужа фирма перестанет существовать через несколько месяцев. И сладкий Роман не спасет ее – не та весовая категория в бизнесе.

Тут Ирина – слишком поздно! – поняла, что опасная Верочка так-таки выиграла битву за ее мужа, опрометчиво отпущенного в свободное плавание. А то с чего бы он стал вдруг заводить разговор о разводе? За этим разговором стоит другая баба, вот что! И скорее всего, эта баба – Вера. Никаких доказательств у Ирины не было, теоретически этой «бабой» могла оказаться любая другая прохиндейка, но… Ирина чувствовала всем своим нутром: Вера. Подлая Верка. И ясно, что ради молодой кандидатки в жены влюбленный старый дурак Толя не станет играть в великодушие и не уступит Ирине ничего сверх уже предложенного списка. А ведь у Ирины Львовны, помимо прочего, теперь была еще и веская статья расходов: Роман…

Вот Ирина и призадумалась, горемычная. Как ни раскладывай, как ни крути, а все получалось, что при разводе она окажется в убытке. С Романом поделилась своей заботой: тот ничем не смог утешить. Имущество по закону – пополам, но Анатолий ей и без того предложил половину; а имущество неучтенное – оно и есть неучтенное, и закон здесь бессильно молчит… «Вот только, – сказал Роман, – если бы ты ненароком стала вдовой… Тогда бы ты получила все ».

Ирина даже испугалась такого поворота мысли. «Уж не убить ли ты мне мужа предлагаешь?» – робко, боясь обидеть своего божественного Романа таким предположением, спросила она.

«Зачем убивать? – Роман ничуть не выглядел обиженным. – Просто не торопись с разводом. Потяни, покапризничай с квартирой… У него ведь сердце больное, ты говорила? Глядишь, и сам концы отдаст…»

Любовь за десятку

…Следовало проснуться. Сон был невыносим, он наглухо заковал его, поместил в тесное, темное пространство, жесткое и неудобное, как гроб. Тело затекло и страшно болело, тупо ныла голова. Следовало немедленно проснуться!