Падший ангел - Марго Арнольд

– Что же стало с твоей матерью? – спросила я, чувствуя головокружение.

– Ее повесили, – просто ответила Люсинда, – и если когда-нибудь хоть один мужчина посмеет меня ударить, им придется повесить и меня.

Это был первый и последний раз, когда мы говорили с ней о чем-то личном, но впоследствии я поняла, что Люсинда не шутила. Десять лет спустя ее действительно повесили за то, что она отравила своего любовника лорда Краудера. Я хотела выступить на суде со свидетельскими показаниями в ее пользу, но Белль сказала, что это все равно ничего не изменит: цыганская кровь, которая придавала Люсинде такой неповторимый шарм, обернулась своей худшей стороной, и теперь ни один мужчина не сможет чувствовать себя с ней в безопасности. И все же долгое время меня не покидало чувство вины.

Июль 1795 года. Этот месяц запомнился мне двумя, казалось бы, не связанными друг с другом событиями. Во-первых, я заметила, что Белль и Люсинда имели две встречи tete-a-tete,[3] на которые я приглашена не была. Я восприняла это довольно болезненно, поскольку привыкла считать себя фавориткой Белль. Спрашивать об этом ее мне не позволила гордость, поэтому однажды я поинтересовалась у Люсинды, о чем же у них шла речь.

– Белль рассказывала мне, как заниматься любовью с мужчиной, – угрюмо ответила она. И добавила: – В постели.

Я была смущена. Само собой предполагалось, что в течение первого года знания подобного рода мне не понадобятся, но все же, почему Белль обошла меня, тем более в таком важнейшем для нее вопросе? Я должна была выяснить это, поэтому на следующий день, оказавшись в кабинете Белль, заговорила на эту тему:

– Почему ты не рассказала мне ничего из того, о чем вы говорили с Люсиндой – о том, как заниматься любовью?

Посмотрев на меня с некоторым подозрением, Белль ответила:

– Я и не собираюсь делать этого.

– Но почему? Ведь ты же рассказала Люсинде!

– Люсинде я должна была рассказать об этом потому, что она ненавидит мужчин. А ты – нет.

Я даже подпрыгнула от удивления.

– А какая тут разница?

– Долго объяснять, – устало отмахнулась Белль, – но… в общем, мужчины довольно скоро понимают, что ты – женщина, предназначенная для любви, а не для ненависти, ведь и то, и другое существует в отношениях между мужчиной и женщиной. И когда они почувствуют, что ты создана для любви, они сами захотят научить тебя, поскольку ты будешь принадлежать им. Если же я заранее обучу тебя премудростям нашего ремесла, мужчины почувствуют себя одураченными и выместят это на тебе. Поверь мне, дорогая, я знаю, что говорю, и ты должна доверять мне.

– И ты не собираешься научить меня ничему из этого? – в изумлении спросила я.

– Ничему, – твердо ответила она. – Абсолютно ничему.

В то время я очень обиделась на Белль, теперь же я понимаю, что она имела в виду.

Второй случай произошел под конец месяца. За неделю до этого Белль сообщила, что собирается «выпустить нас в свет» – мы должны были появиться на трех предстоящих балах. Нам, как воспитанницам Белль, предстояла возможность впервые увидеть и, в свою очередь, показать себя всему лондонскому полусвету и половине подлинного света столицы. И вот однажды Белль взяла меня за руку и отвела в свою комнату. Там, разостланные на диване, лежали три самых восхитительных платья, какие мне только доводилось видеть. Первое было из белоснежного шелка с муслиновой накидкой, такое легкое и воздушное, что казалось одеянием ангела. Второе – тоже шелковое, но небесно-голубое, под цвет моих глаз. Третье платье переливалось серебром, а накидка у него была светло-серой.

– Твои бальные платья, – просто сказала Белль.

От восторга я совсем потеряла голову и едва не довела до безумия несчастную портниху, пританцовывая и выделывая различные пируэты, пока она подгоняла на мне все эти наряды. Однако радость моя мгновенно испарилась, стоило мне увидеть платья Люсинды. Для первого бала, где я, по словам Белль, должна была появиться в белом, Люсинде приготовили изысканный наряд: кроваво-красное с белым платье, откровенно подчеркивавшее все изгибы ее стройного тела и придававшее ей сходство с прекрасной ленивой тигрицей. На втором балу мне предстояло выйти в голубом, а Люсинде – в ярко-желтом. Этот цвет удачно оттенял ее смуглую кожу, а рыжие волосы девушки горели на желтом фоне подобно снопу огня. Для третьего бала у меня было приготовлено серебряное платье, а у Люсинды – золотое, в котором она походила на некое божество, вылитое из драгоценного металла.

Как ни прекрасны были мои платья, я понимала, что рядом с Люсиндой буду выглядеть серенькой школьницей. «Возможно, – мелькнула у меня мысль, – Белль уже догадалась, что я не собираюсь в дальнейшем следовать по пути, уготованному ею для меня, и это просто способ изысканной мести? Ведь не может же она не понимать, что Люсинда в своих роскошных нарядах прикует всеобщее внимание, а меня на ее фоне ждет полнейшее фиаско».

Белль, видимо, догадалась, что со мной происходит, и за день до первого бала тихонько отвела меня в сторону.

– Тебе кажется, что я поступила несправедливо в отношении ваших нарядов, не так ли?

Я не ответила, и она попыталась зайти с другого конца.

– Предположим, ты видишь Люсинду впервые в жизни. Как бы ты описала ее?

Покопавшись в уме, я извлекла на свет несколько недавно выученных слов:

– Я бы сказала, что она выглядит экзотичной, загадочной – как существо из какого-то другого мира.

Белль удовлетворенно кивнула.

– Ты видишь ее теми же глазами, какими на нее будет смотреть свет. А теперь взгляни в зеркало и скажи, что ты видишь в нем.

Обернувшись к зеркалу, я увидела лицо, пусть и знакомое, но все же совершенно отличавшееся от того, каким оно было год назад. Став округлым и белоснежным, в обрамлении черных как смоль локонов, оно производило ошеломляющее впечатление. Рот у меня был небольшой и красиво очерченный, Белль научила меня умело накладывать на губы кармин – так, чтобы они эффектно выделялись между ямочками по обеим сторонам рта. Глаза – самое красивое, что было в моей внешности, – глубокого синего цвета, широко расставленные, сияли под густыми темными бровями и длинными шелковистыми ресницами. В общем, это было лицо милой, молодой, но вполне обычной девушки, о чем я и сказала Белль.

Она нетерпеливо передернула плечами.

– Хорошо, в таком случае я сама расскажу, какой тебя видят окружающие. А видят они девственную юность, губы которой сулят страсть, а в глазах светится возвышенное. К тому же твои плечи и грудь очень соблазнительны, обрати внимание – ведь платья намеренно сшиты так, чтобы подчеркнуть их привлекательность. Так что можешь быть уверена: половина мужчин на балу просто глаз от тебя не оторвет. А после первого котильона, я полагаю, по крайней мере полдюжины каталеров уже будут дышать мне в шею, пытаясь побольше выведать о тебе.