Свой ключ от чужой двери - Инна Бачинская

– А дамы в шляпках?

– Бывшие коллеги Милорда Дубенецкого. Характеризуют его исключительно положительно – и преподаватель прекрасный, и товарищ замечательный, всегда выручит, поможет, вот только женился неудачно. Лия была… как бы вам это сказать… хотя о мертвых нигиль… как это?

– Аут бене, аут нигиль [4], – подсказал Федор.

– Ага. Была, говорят, не особенно старательной студенткой. – Коля хмыкнул. – Кто бы сомневался – с такими внешними данными! Все выложили, вот уж кого не надо было за язык тянуть! Не забыли даже про отбитого у Лары Бекк жениха.

– Лия отбила жениха, а Лара у нее свидетельницей? – удивился Савелий. – Она что, простила ее?

– Когда это было! Эта Лара все время плачет. Вообще, ревмя ревут все, кроме Нонны. Характерец еще тот.

– А Лара… что, такое горе?

– Откуда я знаю, может, за компанию. Что ты имеешь в виду?

Федор пожал плечами:

– А что Дубенецкий?

– Твой Дубенецкий страшно перепугался – нервничал, заламывал руки, заикался. На вопросы не отвечал, юлил… параноик.

– У него же горе! – встрял Савелий. – Двойное!

– Как это? – не понял Коля.

Федор ухмыльнулся.

– Ну… с одной стороны, она его бросила, а с другой стороны… умерла.

Коля только вздохнул, окинув Савелия соболезнующим взглядом.

– Почему они разошлись?

– Не знаю почему. Не сошлись характерами. Не удивлюсь, если он сбежит!

– Ты думаешь, он виноват? – испугался Савелий.

– Не знаю. Может, и виноват. От таких неврастеников никогда не знаешь чего ждать. А кроме того, он уверен, что мы его подозреваем, нервы сдадут.

– Бедный Дубенецкий, – вздохнул Савелий. – Хоть любимая работа есть… Говорят, он основатель фонда…

– И тут облом! – с удовольствием сказал Коля. – Накануне свадьбы жених выпер его из фонда по моральным соображениям, как он заявил. Третий должен уйти, говорит.

Впечатлительный Савелий ахнул:

– И что теперь?

– В каком смысле? Не возьмет ли он его обратно? Не возьмет, Савелий. Я бы не взял.

– Яд – женское оружие, – заметил Федор.

– Но это же не яд! Может, она не от этой травы умерла, – сказал Савелий. – Аллергию может вызвать все, что угодно.

– Вскрытие показало наличие препарата, который ни в чем больше не нашли, – объяснил Савелию Федор. – Значит, был злой умысел, который привел к смерти. Ее напоили этим снадобьем, а уж была смерть следствием аллергии или яда… это уже вторично.

– Был-то был, но… – Коля пожал плечами. – Как-то несерьезно. Как можно было всерьез рассчитывать, что жертва умрет… от этого? Не знаешь, что и думать.

– И что ты намерен делать?

– Прощупаю всех еще раз, кто, где, с кем стоял, о чем говорили, ведь видел же кто-то, не мог не видеть… Был яд, был человек.

Они еще долго обсуждали смерть Лии, рассматривали фотографии и строили версии.

– Все считают… ищите женщину, – вспомнил Савелий.

– Раз считают, поищем, – пообещал Коля, довольно мирно на удивление. – Хочешь к нам консультантом?

Глава 4

Старая любовь

Ноги сами принесли меня к знакомому дому. Сейчас, как никогда, мне нужен был живой теплый человек рядом. И, удивительное дело, единственным человеком, к которому я мог прийти, оказывается, была Соня Ивкина. Больше податься мне было некуда. Мы в свое время дружили с Сонечкой. Единственная женщина, с которой мне было интересно. Все интересно – и теоретическая грамматика, и сонеты Шекспира, и международная политика. Мы могли проговорить всю ночь напролет. Я, конечно, свинья, но, с другой стороны, я ей ничего не обещал. О будущем даже разговора не было. А тут Лия. Года через два после нашей с Лией свадьбы Сонечка стала встречаться с каким-то работягой и даже вышла за него замуж. Но еще через год или два они расстались. Работяга пил и дрался. Ей не удалось его перевоспитать. Иногда я испытывал страшное желание навестить Сонечку, но каждый раз спрашивал себя, а что я могу ей предложить? Дружбу? Да и стыдно было.

Сейчас я шел знакомой дорогой к бывшей подруге. Усталый, измученный путник шел припасть к целебному источнику. Сонечка, с ее светлой головой и умением все расставить по своим местам, была нужна мне как никто другой. Я шел излить душу, позволить себе роскошь быть откровенным без боязни быть ложно понятым. Я не видел ее почти четыре года, с тех пор, как ушел из института. В моих воспоминаниях она была хрупкой, нежной и почти красивой. Пепельные волосы, серые глаза, острый подбородок. К сожалению, Сонечка не пользовалась косметикой. В ней было мало собственных красок, и немного румян и губной помады ей бы не повредило. От нее веяло монашеской кельей и ослепительно-холодной чистотой вечной девственницы. Она обладала замечательным неженским умом, умением выявить суть событий, отделить главное от второстепенного. И это было именно то, чего мне сейчас недоставало. Я хотел рассказать ей все и услышать в ответ, что она об этом думает.

Как мне хотелось услышать слова… не утешения, нет! Я хотел, чтобы Сонечка, которой я верил безмерно, как древние греки верили пифии, сказала мне – успокойся! То, что произошло… это был несчастный случай, сердечный приступ, марсианская болезнь, которая нападает на человека внезапно, протекает бессимптомно и коварно убивает во время свадьбы, или… еще что-нибудь столь же фантастичное и достоверное. Что угодно, только не насильственная смерть!

Потому что, если смерть моей жены насильственная (что само по себе страшно!), то я – подозреваемый-фаворит. Я – единственный, кто имел мотив. Дохловатый, правда, мотив, но у других и такого нет. Брошенный женой неврастеник-интеллигент, выставленный из фонда неудачник, преданный другом лопух. Открыто дело, следствие ведет знаток-следопыт Коля, старлей Николай Как-его-там, который, имея меня в руках, в силу классовых соображений и не почешется искать настоящего убий… не хочу даже произносить этого слова! И все-таки не верю! Не верю! Кому была нужна смерть моей жены Лии? Кому она стала поперек дороги? Одураченному любовнику? Которому? Оскорбленной сопернице? Которой из них?

Мне как воздух нужна была тощая Сонечкина грудь, облаченная в удобную жилетку. Причем блеклые стати моей старинной подружки на расстоянии виделись ярче и объемнее. Воображение – великий художник, ни на миг не выпускающий из рук кисти.

Я нажал на знакомый звонок. Внутри квартиры мелодично тренькнуло. Раздались торопливые шаги – у Сонечки была стремительная походка, она не ходила, а бегала. Я, растроганный, стоял – весь ожидание. Дверь распахнулась, и Сонечка предстала передо мной в старом линялом халатике и жутких тапочках на босу ногу. Бледное личико, красные веки – видимо, читает по ночам.

«Ты?» – «Я!» – «Проходи».

И я прошел. Простая обстановка, много книг, беспорядок. Я уже и забыл о вечном беспорядке, царящем в ее квартире. На письменном столе – компьютер, учебники, засохший бутерброд на салфетке и чашка, возможно, забытая еще с вечера. Книги везде, даже на подоконниках и диване. Книги и журналы.

Я отодвинул книги и уселся в уголок дивана на свое некогда излюбленное местечко.

– Привет, – сказал беззаботно. То есть мне показалось, что беззаботно. На самом деле далеко не беззаботно.

– И тебе привет, – ответила Соня, устраиваясь в кресле напротив дивана, выжидательно глядя на меня. Как человек прямой, она не нуждалась во всяких «как ты?», «как дела?», «как, вообще, все?» – предпочитала сразу перейти к делу. Конечно, она была в курсе. Весь город был в курсе и полнился слухами и сплетнями, причем из самых достоверных источников. Других у нас просто не бывает.

– Плохо? – спросила Сонечка.

– Очень плохо! – честно ответил я. – Ты даже не представляешь себе, до какой степени плохо.

– Кофе?

– Давай!

Она вышла. Я проводил ее взглядом. Тонкие бледные ноги, из-под халатика торчит край ночной рубашки – рано еще, лишь слегка после двенадцати. Нечесаная и, скорее всего, неумытая. Это только Лия могла, едва продрав глаза, тянуться рукой за зеркалом и губной помадой. Нормальные женщины этого, как правило, не делают. Но и шляться в ночной рубашке за полдень тоже, знаете ли… как-то…

Предательское воображение мое, притворившись слепоглухонемым, уползло в глубины организма. Выворачиваться наизнанку мне перехотелось. А хотелось немедленно убраться подальше. Но как, чтобы не обидеть?

Я с благодарностью принял чашку с кофе, отпил. Кофе был хорош. Это она всегда умела. Сделал задумчивое лицо. Еще отпил. Нахмурился. Сонечка, наблюдая за моими маневрами, спросила прямо:

– Хочешь поговорить?

Сказать «Уже нет» я не посмел. Только кивнул – да, мол, хочу. За тем и пришел. Поместив чашку с кофе на правое колено, я задумчиво помешивал в ней ложечкой. Чашка в конце концов упала на пол, разбилась, и кофе красиво растекся. Я вскочил и преувеличенно засуетился. Бросился в кухню за тряпкой, собрал осколки, стал вытирать кофейную лужу. Сонечка не двинулась с места, как сделала бы на ее месте любая другая… Стоп! Сонечка не была любой другой нормальной женщиной. Она была… просто другой. Равнодушная к тряпкам, косметике, дамским разговорам, нелюбопытная, обладающая жесткой мужской (вы мне льстите!) логикой, хваткой, организаторскими способностями и… и…