Задолго до победы - Михаил Александрович Каюрин

что благополучно закончился бой, что они остались живыми, могут снова видеть друг друга, говорить и смеяться. В этот момент им вовсе не хотелось думать о предстоящем бое, о возможном ранении или даже гибели. Сейчас друзья радовались подаренному им мигу жизни и от души наслаждались им.

— Хочешь сухарь? — спросил запасливый Гриша и полез в карман.

— Давай, не откажусь.

— Держи, — Надеждин поднял руку для броска.

— Постой, не бросай, ползи лучше ко мне, — остановил друга Александр. — Погрызём вместе, поболтаем. Самураев пока не видно.

Григорий оглянулся по сторонам, потом выбрался из окопа, и, пригнувшись, переметнулся в просторное укрытие Удалова.

— Неплохо ты здесь устроился, — отметил Григорий. — Залёг, как медведь в берлоге.

— Окоп для солдата — это, Гриша, походный дом, — поучительно сказал Александр. — В нём должно быть предусмотрено всё, до последних мелочей. И стол, и кровать, и туалет. Солдат не может знать, сколько времени ему предстоит в нём провести.

Григорий испытующе смотрел на друга, ждал подвоха. Но на лице Александра не было и намёка на насмешку. Хрустнув сухарём, он спросил:

— Ты, Санко, дурку гонишь, или как?

— Какую дурку, Гриша? Представь себе: идёт затяжной бой — головы не поднять, а тебя вдруг приспичило по большому. В твоём узком колодце не присесть, не согнуться. Куда денешься? Выскочишь из окопа и выставишь задницу под пулю неприятеля или навалишь в штаны для позора? — в глазах Александра запрыгали чёртики.

— Выдумщик, — усомнился Григорий. — Когда такое может случиться? Да и таких колодцев, о которых ты рассказываешь, никто из солдат не роет. Глупости ты говоришь, Сано.

— Ты в своём окопчике предусмотрел, где нужду справлять?

— А как же! Подкоп сделал, приямок вырыл. Не один ты такой умный.

Парни помолчали, дожевали сухари.

— Когда войне конец, как думаешь? — неожиданно спросил Григорий.

— Скоро, Гриша, очень скоро. Осталось придавить ногтем японскую вошь ещё пару раз, как сегодня, и не будет эта гнида больше кусаться. Тут до Маньчжурии рукой подать — за день добегут до границы.

— Хорошо бы, — с какой-то непонятной грустью проговорил Надеждин. — Только вот настырные эти самураи, смерти не боятся, дерутся отчаянно. За рекой у них собраны большие силы, сопротивляться будут долго.

— Фигня всё это, Гриня, — весело сказал Александр, легонько ударив друга кулаком в грудь. — Сколько бы кобылка не прыгала, а быть ей в хомуте. Попомни мои слова: через месячишко мы с тобой будем сидеть в одном из лучших ресторанов Улан-Удэ и пить водку за победу!

— Главное, проскочить бы, да пера не обронить, — с грустью промолвил Надеждин. — Сколько людей полегло здесь только за несколько часов! А сколько ещё бойцов останется лежать в этой степи?

— Что-то ты, дружище, совсем скис, — с недовольством заметил Александр. — Уж не помирать ли собрался?

— Не-е, Сано, на кладбище всегда успеется. Мне ещё нужно хохлушку отыскать, детей ей настрогать, затем состариться, и только после этого думать о смерти, — немного повеселев, усмехнулся Григорий.

Друзья балагурили до тех пор, пока не послышалась усилившаяся канонада.

— Кажись, погнали японское стадо на нас, — проговорил Надеждин, прислушиваясь к разрывам снарядов за холмом. — Надо готовиться к встрече. А то ещё застукает комвзвода за вольность — обоим прилетит на орехи.

Григорий перебрался в свой окоп. Через полчаса из-за холма показались первые разрозненные группы самураев. Они двигались прямо на позиции роты Климова…

***

Григорий Надеждин не погиб ни в этом бою, ни в последующих атаках позднее. Смерть миновала его и 20 августа, когда их полк на рассвете подвергся массированной бомбардировке с воздуха. И даже через три дня, в последней решающей схватке, он уцелел.

Это был самый жестокий бой из всех предыдущих, в которых ему с Александром Удаловым довелось участвовать. В этот день, как потом выразился сам Григорий, состоялось схождение в ад. Переправившись через Халхин-Гол, полк Слотина включился в запланированную операцию по окружению японской дивизии на восточном берегу реки.

Работала авиация противника, бомбы ложились очень кучно, взметая на воздух выхваченную разрывом землю вместе с телами красноармейцев. После налёта авиации заработала советская артиллерия. Больше часа стоял грохот и свист. Земля дрожала непрерывно, будто её лихорадило, как живой организм. А потом, под мелодию «Интернационала», вырывающуюся из громкоговорителей, установленных на бронемашинах, поднялась озверевшая пехота и ринулась за танками сметать ненавистных самураев. Яростный крик «Ура!», взметнувшийся над степью в начале атаки, не смолкал до окончания боя. Кольцо окружения сомкнулось.

Бои по уничтожению окружённой группировки японцев продолжались до конца августа. Потери были большими, исчислялись несколькими тысячами погибших солдат с обеих сторон. После каждого боя степь пестрела трупами.

Командир полка распорядился сформировать похоронную команду. В её составе пришлось поработать и Удалову с Надеждиным. Раненых вытаскивали санитары с поля боя в дневное время под огнём, убитых хоронили по ночам. Это был настоящий конвейер погребения.

Могилы выкапывали огромные по размерам и очень глубокие. Землю выгребали наверх в несколько приёмов, перебрасывая её с одного бокового настила на другой. Захоронение советских солдат велось отдельно. Погибших красноармейцев укладывали аккуратно, ровными рядами, на холмике устанавливали памятный столбик со звёздочкой.

Самураев сбрасывали на четырехметровую глубину, как кули с мусором, землю над могилой разравнивали с нескрываемой злостью, не оставляя следов погребения.

***

Радостное известие о заключении перемирия пришло в полк с запозданием на день.

Узнав, что войне с Японией конец, половина взвода красноармейцев решила искупаться в реке. Побросав на берегу одежду и оставшись в чём мать родила, красноармейцы плюхнулись в воду и стали дурачиться. Через некоторое время Пашка-Рыжик начал надсмехаться над сибиряком Кречетовым, который плавал, по его мнению, как топор.

— Сам ты топор! — рассерженно проговорил Кречетов. — Я, да будет тебе известно, не раз переплывал Ангару, причём, туда и обратно, а это почти два километра.

— Трепаться мы все мастаки, — барахтаясь в воде, проговорил Рыжик с недоверием.

— А я и не треплюсь, — стоял на своём сибиряк. — Сказал, что переплывал — значит, переплывал. Мне врать незачем.

— Тогда докажи! — не унимался Пашка-Рыжик. — Слабо переплыть Халхин-Гол наперегонки со мной? Или у тебя кишка тонка?

— Это у тебя она тонка, — пробурчал Кречетов. — А я сто метров проплываю на одном дыхании. Халхин-Гол — это всего лишь ручей по сравнению с моей Ангарой!

— Спорим, что я первым окажусь на том берегу? — провоцировал Пашка сибиряка Кречетова.

— Спорим. На что?

— На пять подзатыльников.

— Не-ет, меня устроит один публичный пинок в твою тощую задницу, — категорично заявил Кречетов. — Это более доходчивый способ донесения истины для таких, как ты.

Руки спорщиков пришлось разбить Удалову, который в этот момент случайно оказался рядом. Парни