Истории неоднозначных преступлений - Андрей Николаевич Толкачев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И обратно — в Зимний Будапешт! Чтобы замерзнуть еще сильнее! Куда? На берега Дуная.
Мы знали куда шли.
Ботинки мужские, туфли женские, башмачки детские — они стоят там круглый год. Уже каблуки стоптались. Обувь демисезонная. Но люди были в ней зимой, зимой — между 44-м и 45-м. Сняли, чтобы больше не обуваться, никогда. Потому что их казнили.
Из гетто привозили на набережную, на грузовиках, как ненужную мебель. Затраты только на бензин. А чтобы не тратить патроны и не долбить замерзшую землю для могил — делали «связку» из 50–60 человек и стреляли только в одного. Он падал в воду и тянул за собой всех остальных. Холодные воды и сильные течения завершали казнь. И каждый из казненных знал, что война вот-вот закончится, как же умирать в такое время…
Ты за руку возьми меня покрепче,
Чтоб мы не потерялись под водой.
Вдвоём с тобой спастись нам будет легче.
Мы спрячемся за сильною волной.
Гера Шторм
Десятки тысяч людей, практически ежедневно вставали здесь на казнь, вплоть до 18 января 45-года — когда Советские войска вошли в Будапешт и освободили гетто.
…Вот прошла молодая пара, юноша и девушка, скорее всего студенты. Он хорохорится и шутит, она — вежливо улыбается. Наверное, так и должно быть у молодых. А река должна быть для того, чтобы впадать в море, а не топить невинных. А набережная для того, чтобы гулять, а не казнить невинных.
Но вот девушка краем глаза поглядывает на выстроенную обувь. 6о пар — трудно не заметить. Они тут в любую погоду. Они превратились в железо. Зачем людей перед казнью разули? Нашлась весьма прозаическая причина: более новую обувь нацисты собирались продать.
Как такое стало возможным?
Казни проводила венгерская Партия скрещённых стрел, которой как раз и руководили те двое «милых людей», что на первых двух фотографиях. политик Ференц Салаши и детский врач Йожеф Гера. Они были венгры и казнили своих соотечественников.
Есть потрясающее фото, где главный палач стоит на той самой набережной Дуная.
Он в думы погружен. Но не поводу как избавить мир от такого негодяя как он… Салаши скорее строит планы, великие планы.
Но история — это мстительная дама. У нее свои планы. Главари партии уже в 1946 году предстали перед судом, поцеловали крест и были повешены.
История показывает, что таким и после смерти не дождаться покоя. Тело первого фараона, придумавшего такой вид казни — Рамсеса II (он приказывал топить младенцев) перезахоранивали четыре раза.
Сегодня по Дунаю плывут беспечные льдинки. И ты ловишь себя на мысли, а может быть будапештский анонимус, живший, как говорят источники, предположительно во времена правления короля Белы III (правил с 1172 по 1196 года) все знал, и уже тогда готовился написать об этих зверствах. Потому он в объемном капюшоне, накинутом на голову, со спрятанным лицом, книгой и пером в руках?
Мне тоже хотелось спрятать глаза от того, что я принадлежу к Homo sapiens.
Немного отогрелся в пафосной кафешке «Первый пештский дом штруделей», где мы благодарно отведали ретэш.
Никогда не поверю, что это слоеное чудо приготовила не та девушка в пышной блузке с вышивкой под жилетом, и яркой юбке с фартуком, которая его принесла. Она была в красивом наряде, наверное, спешила на чардаш, но штрудель не испортила. Ее бабушка и дедушка, к счастью, не попали в будапештское гетто, или попали, но их не успели казнить.
Несмотря на то, что со мной была спутница, мне хотелось пообщаться с одной будапештинкой. Девушка сидела в роскошных джинсах, на самом краешке каменной круглой лавки и играла со своим псом. Меня не заметила — так была увлечена. Я так с ней и не поговорил. Возможно, из-за одного обстоятельства: она была бронзовой, как и ее приветливый четвероногий друг.
А к детским ботиночкам все приходят люди, и привязывают бантики.
Неслышный стук Каблучков в сторону Умшлагплац
Дорогу на Умшлагплац люди обступили с двух сторон. Давно, с раннего утра. Было не холодно и можно было ждать выхода детей. Охранники Варшавского гетто уже суетились под воротами. Только бетон дороги был равнодушен к происходящему.
Стоял светлый день 5 августа 1942 года — время, когда ребенку можно беззаботно бегать по улице, звать друзей, и мама до вечера не кинется искать. Но это когда нет фашизма.
— Дети!
И тишина. Они появились в пелене утреннего света. Ровный строй маленьких людей вынырнул из-за железных ворот гетто, как фантом, что задержался на дороге — вот-вот он вскоре слетит с нее, как с заледеневшей тропинки. Даже несмотря на то, что по обочине стоят немецкие солдаты.
Варшавское гетто погрузилось в тишину, будто для того, чтобы расслышать стук детских каблучков, чтобы разобраться, это дети идут или нет, вдруг это всем только кажется, что кого-то вывели.
…Дети шли слабым, но уверенным шагом, в шеренгу из двух пар, им хотелось не издавать звуков, оттого стук каблуков по бетону становился похож на звон колокольчиков. Сколько детей — столько и колокольчиков. Примерно двести детей, значит и звон двухсот колокольчиков.
Впереди строй скомкался вокруг одного человека. Это доктор и учитель Януш Корчак. Он все время наклоняется к малышам и что-то им говорит, говорит, говорит, говорит… Из обрывков фраз потом уже другие поколения узнают: он на ходу самым маленьким детям рассказывал сказку о Короле Матиуше.
До гетто он успел построить Дом сирот, умудрился сотням юных воспитанников дать дорогу в жизнь, создал уникальную систему воспитания, написал 20 томов книг, художественных и образовательных, вместе с детьми успел создать детскую Конституцию…
Накануне он записал: «Я должен убедить детей в том, что мы едем на экскурсию, за город». Когда утром раздалась команда: «Alle Juden raus!», он спокойно сказал всем собираться и взять синие рюкзачки.
Его, шедшего впереди трудно опознать — учитель будто растворился в детях — на руках крохотная девочка, еще одного ребенка он ведет за руку, все остальные рядом, будто стараются к нему прижаться.
— Да нет, люди! Не надо их разглядывать. Они ранним утром, когда собирались на смерть, улетели к необитаемому острову, как герой его сказки Матиуш.
