Искусство кройки и житья - Булат Окуджава

За барьером сидел молодой незнакомый лейтенант. Он повертел мои бумаги и спросил бесстрастно:

- Проспались?

- Я не спал,- сказал я, просительно улыбаясь.

- Лавка жесткая? - брезгливо усмехнулся он. Через окно виднелся перрон. Там стояли пассажиры. Цветы распускались на газоне. На вывеске было написано: "Хлеб"...

- Я всю ночь думал, что неправильно поступил,- сказал я. Он протянул мне мои бумаги!

- А теперь? - спросил я, не веря.

- Пить надо меньше,- сказал он,- идите.

...От вокзала до понтонного моста я добежал за какие-нибудь десять минут, ни разу не оглянувшись. На берегу Оки на свежем бревне сидел Сысоев. Я присел рядом, тяжело отдуваясь. Мы молчали. Он рисовал на песке веточкой домик. Доканчивал, стирал и вновь начинал, но уже с большим совершенством. Я стал рисовать тоже.

Так текло время. Попутных машин не было. Желающих ехать прибавлялось.

- Ты что, Семен Кузьмич, испугался? - спросил я, не поворачиваясь к нему.

- Зачем испугался? - сказал он сквозь зубы.- Вовсе и нет... Вот машину жду. Мы снова помолчали.

-- А чего вам там говорили? - вдруг спросил он, стирая очередной дом.

- Ничего,- сказал я,- вернули бумаги и все...

- Ух ты, и все,- засмеялся он,- фамилию-то, небось, записали?

- Ну и что? - спросил я шепотом.

- А ничего,- сказал он,- теперь узнаете...

- Да ведь там дежурный сменился,- заспешил я,- лейтенантик какой-то, он и не спрашивал ни о чем. Идите и идите, я и пошел... Я сначала испугался, знаешь, как подумал, что вот о родителях спросят, то да се, ну, думаю, конец...

- Это почему же конец? - спросил он, презирая меня.- Что ж, у нас разобраться не могут? Больно вы рассуетились, словно виноваты...

- А что это ты на "вы" со мной? Мы ведь не один день знакомы,- удивился я.

- Да уж и не больно-то мы и знакомы,- сказал он, оглядывая дорогу,- я вас и не знаю-то толком...

Я не успел ответить, как подкатил грузовик - спасительный экипаж, который увезет меня от этих мест подальше будто бы в недосягаемые пространства. Все забрались в кузов, и я уселся на какой-то мешок, и лишь один Сысоев продолжал дорисовывать дом...

- Давай скорее! - крикнул я без надежды.

- Вы едете и езжайте,- сказал он, не поднимая головы,- а у нас и в Калуге дел по горло.

И я уехал.

Наша дружба с Семеном Кузьмичом оборвалась. Он меня в гости не приглашал, да и я не навязывался. О коже он не вспоминал. Я не спрашивал. Потом мне удалось выяснить у одного знающего человека, что все равно хранили мы шкурки неправильно, и за такой срок без обработки они должны были сгнить непременно. Это известие меня окончательно утешило. О деньгах я не пожалел. А может быть, окажись я тогда на вокзале в черном кожаном пальто, неизвестно, где бы я сейчас находился. А тут корявый пиджачок, какие были на всех, стоптанные башмаки... Чего с меня взять? Верно ведь?..

Октябрь, 1985

У меня, в общем, счастливая литературная судьба. Она сложилась из многочисленных трудностей, препятствий, конфликтов - это ли не счастье? Судьба меня закалила, многому научила и в то же время не лишила способностей выражать себя теми средствами, которыми меня наделила природа. Хорошо или плохо я ими распорядился - не мне судить. Во всяком случае, я очень старался. Если бы я умел обольщаться на свой счет, я бы считал, что мне предстоит теперь написать самую значительную свою вещь. Но, к счастью, я научился не обольщаться...

Булат Окуджава