Бог спит. Последние беседы с Витольдом Бересем и Кшиштофом Бурнетко - Марек Эдельман

А поскольку социализм победил, социалистическое движение как идея угасло. Но победный канон сохранится. Вероятно, в разных вариантах. Например, моей дочке, живущей во Франции, не нравится Саркози. Ей хотелось, чтобы государством управляла социалистка. Ну ладно, но сама она, между прочим, поднялась по служебной лестнице — была директором, а стала обер-директором, — так что пускай не умничает, никто ее не притесняет. У нее другая беда — она целый час добирается до работы, но тут виноваты размеры города, а вовсе не социализм или фашизм, Саркози или де Голль.

— Так что же сейчас осталось сделать социалистам?

— Практически немного. Они должны оберегать свою веру, потому что всегда найдутся люди, пышущие ненавистью. С ними надо постоянно быть начеку. Поэтому прогрессивное движение всегда должно находиться в оппозиции к правящим верхам. От власти в голове начинается кавардак, поэтому нужно следить, чтобы она доставалась хорошим людям, которым ты доверяешь и которые разделяют твои идеи. Если у вас общие идеи, а у них вдобавок есть административный аппарат и они не одурели от власти, возможно, все будет в порядке. Но если власть вскружила им голову, если она становится сама для себя идеологией, быть беде.

— Вы говорите, что для вас в Бунде самым важным были дружеские отношения между людьми. А в христианстве важнейшая из заповедей — «возлюби ближнего твоего, как самого себя». Это ведь одно и то же.

— Была у меня ассистентка — такая же католичка, как вы. Она мне говорит: «Между социализмом и католицизмом нет разницы — по сути, и там, и там одни и те же десять заповедей». А я ей на это: «Верно, заповедей столько же, но практика разная».

А потом она развелась с мужем, еще трижды выходила замуж — такая вот примерная католичка.

Надо посмотреть иначе: десять заповедей — это одно, а деятельность Церкви — совсем другое. Декалог — не собственность католиков, он вообще не является чьей-то исключительной собственностью. Десять заповедей — общечеловеческие наставления. Их принес людям Моисей, то есть они появились, когда мир еще только рождался — мир цивилизованный, которому известна письменность. Декалог давал рецепт, как жить, служил тому, чтобы люди друг друга не поубивали. И эти десять заповедей нужны человечеству до сих пор. Конечно, все эти истории про Моисея и его скрижали — миф. Но такая мораль должна была победить, и это не миф, а правда.

Или вспомните историю бегства евреев из Египта: как Господь Бог заставил Красное море расступиться, и они перешли через него посуху, и так далее. Это, конечно, тоже легенда, но легенда прекрасная: слабые вдруг становятся нравственной опорой мира. В египетских поверьях, например, и речи нет о защите слабого. Это началось только с Моисея.

— Почему именно тогда?

— Потому что слабые евреи, чтобы выжить и чтобы мир не погиб, придумали такой рецепт. Они не из практики его взяли — тогдашней практике этот рецепт противоречил, — а мудро придумали. Все же рассказы на эту тему — только красивые выдумки, не более того.

Но правда в том, что слабые придумали для всего мира великолепный рецепт в форме Декалога. Благодаря этому мир вообще может существовать и развиваться.

— Вы продолжаете верить, что мир может исправиться?

— Не знаю. Может быть, через десять, пятьдесят или сто лет ужасная человеческая природа немного исправится. Может, ненависти станет чуть меньше.

Человек всегда ненавидел и ненавидит всех других существ. Он их уничтожал и в конце концов подчинил себе всё. Происходившие в человеческом организме мутации ни к чему хорошему не привели. Изменения должны пойти в другом направлении. Этому поспособствует цивилизация. Природу человека меняет культура, меняет наука, меняет всеобщее образование. Меняет и то, что люди видят: можно слетать на Луну и вернуться обратно. Ведь за пределами Земли, все эти галактики, — уже Божий мир. Однако человек до них добирается.

И оказывается, что Господь Бог — не всё.

— Но это не должно свидетельствовать против Господа Бога.

— Это свидетельствует о том, что главное — человек и его разум.

Ведь дело обстоит не так: если Господь Бог хочет меня убить, я подставляю голову. Неправда, человек не подставляет голову, он убегает.

И где же здесь Божий промысел? Это нормальная реакция: человеческий вид пытается спастись. Вот в чем его сила.

Посмотрите на религиозность в концлагерях. Разве человек, которого мучают, бьют, который умирает с голоду, может верить, что так и должно быть, ибо этого хочет Господь Бог? Нет-нет. Этого хочет другой человек — плохой человек, продукт неправильной мутации.

— Но ведь именно в концлагере отец Кольбе[18] по религиозным мотивам отдал жизнь за другого человека.

— Не надо обобщать: среди нескольких миллионов, прошедших через Освенцим, нашелся только один отец Кольбе. Впрочем, и тут не все до конца ясно: у человека, добровольно идущего на смерть, могут быть разные мотивы. Один готов умереть, потому что больше не в силах жить, другой потому, что у него есть любимая женщина и он жертвует собой ради нее, третий — под влиянием какого-то импульса.

Был в гетто паренек, который закрыл рукой живот своей невесты — она была на восьмом месяце беременности, — когда увидел, что латыш целится ей в живот из винтовки. Пуля оторвала этому парню кисть. Ребенок не выжил, его потом все равно убили. Но она выжила.

Да ладно, это не важно…

Чем перед Господом Богом провинились девятнадцатилетние девушки? Почему она должна была быть убита? Если Господь Бог судит всех, то, видно, тогда он отвернулся. Лег спать.

Видимо, вовсе не Бог правит миром. Миром правит природа. А она в XX веке сделала человека самым сильным зверем.

Это не имеет никакого отношения к Господу Богу. Плохие люди заслоняются чем угодно. В том числе и Господом Богом. А поступками людей управляет не Господь Бог, а их собственная дрянная натура. Отец Рыдзык[19] тоже для некоторых хорош, захват крайне правыми монастыря в Освенциме[20] тоже многие одобряли, пока Папа не топнул ногой…

Вы прямо как этот Рыдзык — во всем ищете связь с религией.

— Ничего подобного. Мы только хотим узнать, как вели себя люди. Человек слаб: если он чего-то боится, то первым делом пытается убежать и спрятаться, но когда уже находит себе убежище, начинает молиться: «Богородица Дева Мария, радуйся…»

— Я не молюсь. Мне важнее, чтобы, если уж я сумел спрятаться, в убежище у меня был сухарь. От молитвы немного толку, а с сухарем, возможно, удастся выжить.