Леди мира. Автобиография Элеоноры Рузвельт - Элеонора Рузвельт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У меня дрожали колени, но я не видела иного выбора, кроме как выполнить поручение. Я пошла и вернулась со льдом, еще раз продемонстрировав, что дети превыше всего ценят возможность быть по-настоящему полезными.
С ранних лет я осознала, что вокруг меня есть люди, которые так или иначе страдают. Мне было пять или шесть лет, когда папа взял меня помогать с сервировкой ужина в честь Дня благодарения в одном из журналистских клубных домов, который основал мой дедушка, Теодор Рузвельт. Кроме того, много лет он был попечителем организации Children’s Aid Society (Общество помощи детям). По словам папы, у многих из этих маленьких сорванцов не было своего дома, поэтому они жили в деревянных лачугах на пустых участках, спали в вестибюлях домов, общественных зданий или в любом другом месте, где получалось хоть немного согреться. Но в то же время они жили независимо и сами зарабатывали себе на пропитание.
Каждое Рождество бабушка брала меня в Госпиталь последипломного образования, чтобы я помогала нарядить елку для детского отделения больницы. Бабушка испытывала особый интерес к такого рода благотворительности.
Тетушка Грейси брала нас в ортопедическую больницу, которую мой дедушка Рузвельт помог основать доктору Ньютону Шеферу. Судьба этой больницы была глубоко интересна семье. Там я видела бесчисленное множество маленьких детей в гипсе и шинах. Некоторым из них приходилось месяцами терпеливо лежать в странных и любопытных позах. Меня они особенно интересовали, потому что у меня самой было искривление, и некоторое время я носила очень неудобный ортопедический аппарат, который не давал свободно нагибаться.
Даже мой дядя Валли, который в это время занимался бизнесом в Нью-Йорке, чемпион по теннису и популярный в обществе молодой человек, брал меня с собой, чтобы я помогала наряжать рождественскую елку для группы детей в районе под названием «Адская кухня». Долгие годы это была одна из самых бедных и страшных частей Нью-Йорка. Помимо этого, мы с Мод и Пусси ходили петь в Bowery Mission, службу помощи бездомным. Так что я знала, насколько резки контрасты между разными социальными слоями, несмотря на то что нам самим во многом повезло.
Отец занимал ведущее место в моей жизни в тот период, хотя проводил с нами не так уж много времени. Подсознательно я всегда ждала его приездов. Они не отличались регулярностью, и папа редко отправлял весточки перед тем как приехать, но все равно не было ни одного случая, чтобы я, находясь в своей комнате, в двух длинных лестничных пролетах от входной двери, не услышала его голос в ту самую минуту, как он заходил домой. Спускаться пешком было слишком долго. Я соскальзывала по перилам и обычно катапультировалась в его объятия, прежде чем он успевал повесить шляпу на гвоздь.
Отец всегда привозил нам подарки, так что Рождество было замечательным днем, и я до сих пор помню одно из них, когда мне досталось два рождественских чулка: один наполнила бабушка, а другой привез утром папа, находившийся в Нью-Йорке.
В ту зиму, когда умерла моя мама, он пережил очередное горе. Мой младший брат Элли так и не оправился после ее смерти. И он, и малыш Джош подхватили скарлатину, а меня отправили к кузине Сюзи и, конечно же, поместили в карантин.
Джош поправился без осложнений, а вот Элли заболел дифтерией и умер. Время от времени папа приходил погулять со мной, но слишком сильно переживал из-за сыновей и не мог уделять мне много внимания.
14 августа 1894 года, незадолго до моего десятого дня рождения, пришли новости о том, что папа умер. Тети мне обо всем рассказали, но я просто отказывалась в это поверить. Я долго плакала, лежа в постели, но в конце концов заснула и на следующий день, как обычно, начала жить в мире своей мечты.
Бабушка решила, что нам, детям, не стоит идти на похороны, поэтому я не соприкоснулась ни с чем, что сделало бы смерть реальной для меня. Я знала, что папы больше нет, но все равно мысленно жила с ним, наверное, даже ближе, чем когда он был жив.
Мои родители любили встречи с тетей Грейси. Ее обожали все двоюродные племянники и племянницы. Насколько я помню, она была среднего роста, стройная, с четкими чертами лица и всегда выглядела хрупкой и изящной. В те дни дамы носили длинные платья, которые собирали всю пыль, если не приподнимать их при ходьбе, и я припоминаю образ тети в общих чертах. Она ходила в обтягивающих лифах, типичных для того времени, с высокой спинкой и квадратным вырезом спереди, с неизменно безукоризненным воротником из белого кружева или плиссированной ткани на шее.
Она складывала руки на коленях, когда рассказывала истории, и мне нравилось смотреть на ее ладони. По субботам я часто проводила время со своей милой и любезной двоюродной бабушкой. Мы с Элис Рузвельт и Тедди Робинсоном наслаждались теми днями больше всех.
После смерти папы традиция проводить субботы у тети Грейси оказалась под запретом. Бабушка считала, что мы должны как можно больше времени проводить дома, и, возможно, опасалась, что мы ускользнем из-под ее влияния, если будем часто общаться с активными родственниками по линии Рузвельтов.
Следующие несколько лет моей жизни были довольно однообразными. Зимой – Нью-Йорк со школьными занятиями и частными уроками, а иногда и с развлечениями в виде ужина и игр с парой ребятишек по субботам. Бабушка выступала за поддержание моего юного образа, а тети – за то, чтобы наряжать меня соответственно возрасту, но не размеру. Я была очень высокой, очень худой и очень застенчивой. На уроки танцев и вечеринки меня наряжали в платья, которые были мне выше колена, в то время как большинство девушек моего роста предпочитали длину до колена. Теперь мне кажется, что вся моя одежда была весьма неудобной.
Я одевалась во фланель от шеи до лодыжек с 1 ноября по 1 апреля, независимо от погоды. Конечно же, в комплект входила фланелевая юбка и длинные черные чулки. Как же в них было жарко! А еще к ним прилагались высокие ботинки на пуговицах либо со шнуровкой. Они якобы стройнили
