Дневники Берии подтверждают: Виктор Суворов прав! - Дмитрий Винтер

Вот (в начале 1947 г.) Лаврентий Павлович пишет в дневнике о невозможности эффективного планирования в таких громадных масштабах, как масштабы всей страны, тем более такой огромной: «У них («буржуев». — Д. В.) план внутри завода, а у нас на огромную страну. (Можно бы еще добавить, что «буржуй» рискует своими деньгами, а советский чиновник из Госплана — государственными, т. е. ничьими — Д. В.). Как планировать? Выход вижу в подборе кадров и предоставлении им самостоятельности. Но надо обеспечить контроль». И далее: «Верить надо в людей» (3. С. 31). Ну, как «верили в людей» при Сталине — отдельная тема, а мы спросим: так все же что — самостоятельность или контроль?

И тут необходимо большое отступление: прослеживается аналогия с Петром I и его окружением. Пребывая в составе Великого посольства в Англии в 1698 г., Петр восхищался английским парламентом, на заседании которого присутствовал инкогнито. «Весело слышать, — сказал, по свидетельству А. К. Нартова, царь, — когда сыны отечества королю говорят явно правду, сему-то у англичан учиться должно»[18]. И действительно, Петр не гнушался и сам выслушивать правду от подданных, но он так и не понял, что для того, чтобы стремление говорить правду стало второй натурой человека, нужна свобода.

Вновь и вновь идеологи петровских реформ (например, Федор Салтыков) повторяют, что из английского опыта надо взять только то, что приличествует самодержавию, а И. Т. Посошков прямо осуждает порядки в «других государствах» (очевидно, имеются в виду уже ставшие на буржуазно-парламентский путь Англия и Голландия), когда короли «не могут по своей воле что сотворить, но самовластны у них подданные, а паче купецкие люди», тогда как, вообще-то, по мнению Посошкова, «царь как чему повелит быть, так и подобает тому быть неизменно»[19]. Вот и соратники Сталина явно не поняли таких вещей.

ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА ДО 1941 Г

Однако главное в дневнике, судя по всему, внешняя политика, точнее, Вторая мировая война, ее пред- и постистория. Собственно, все правление Сталина — это так или иначе Вторая (или готовившаяся им Третья) мировая война. И весь Большой (и прочий) Террор — часть подготовки к войне, «укрепление тыла».

В самом деле, например, Большой Террор 1936–1938 гг. был необходим, помимо всего прочего, и для того, чтобы немедленно затем ввести драконовские указы, закрепощавшие рабочих на производстве (знаменитые Указы Президиума Верховного Совета СССР от 26 июня и 19 октября 1940 г. о запрещении самовольного перехода рабочих с одного предприятия на другое и о возможности их принудительного перевода на другую работу), означавшие фактически — в мирное время, без всякого объявления военного положения, мобилизации и т. д. — перевод режима работы промышленности на военные рельсы, и чтобы никто не пикнул[20].

А коллективизация? Она тоже проводилась в интересах «мировой революции» (точнее, мировой войны, итогом которой должна была стать «Земшарная Республика Советов». Потому что «именно свободное крестьянство воспротивилось бы советизации Эфиопии и Антарктиды, ибо за Коминтерн и его авантюры расплачиваться мужику и кровь лить — мужику»[21].

Заклятые враги и «заклятые друзья»

Но возникает вопрос: кто враг? С кем война? На первый взгляд — явно не Германия.

Отношение к Германии в 1939–1940 гг. у Берия, как и у Кремлева, определяется, похоже, передовицами советских газет того времени. Так, доктрину «коллективной безопасности» выдвинул СССР (впервые — 6 февраля 1933 г., через неделю после назначения Гитлера рейхсканцлером)[22]. А 12 декабря 1933 г. ЦК ВКП(б) принял решение о развертывании борьбы за «коллективную безопасность» как внешнеполитической стратегии.

Зачем? Что, Сталин рассчитывал на поддержку Бельгии и Люксембурга — против Германии? А кто еще, кроме Г ермании, мог напасть? Даже Тухачевский был уверен, что война будет с Германией, и придумал поэтому «германско-польскую коалицию» против СССР.

Как бы то ни было, очевидно, что инициатива исходила от СССР. Зачем же Сталину заботиться о безопасности буржуазного Запада? Да и своих проблем выше крыши… И если уж идут переговоры о «коллективной безопасности», зачем информацию о них сообщать Гитлеру? А может быть, дать ему понять: подписывай пакт со мной, иначе всю Европу на тебя подниму[23]?

Так вот, Кремлев эту проблему — «зачем СССР коллективная безопасность» — решает гениально просто.

Он делает великое открытие: идея — западная! В комментарии он называет доктрину «коллективной безопасности» «морковкой, подвешенной к носу СССР», которой «демократический» (кавычки Кремлева. — Д. В.) Запад несколько лет небезуспешно направлял /политику/ НКИД СССР». И цитирует самого Берия: «Литвинов себя полностью изжил… Коба его ценит, называет Папашей, а теперь кончился Папаша».

Таким образом, Кремлев вбрасывает в наши головы мысль о том, что доктрину предложил Запад, а то, что исходила она, по-видимому от СССР, — это вина «агента влияния» Запада Литвинова. Кстати, Кремлев в скобках приводит настоящее, еврейское имя Максима Максимовича (1. С. 121).

Но об антисемитизме мы еще поговорим в конце книги, а сейчас отметим: в 1933 г. Сталин был уже непререкаемым лидером, и пойти против Сталина для Литвинова означало бы самоубийство[24]. Иными словами, без одобрения Сталина Литвинов доктрину «коллективной безопасности» выдвинуть бы не мог.

Так что придется искать другую причину того, почему «папаша» Литвинов до поры был у Сталина в почете, а в мае 1939 г. «кончился». Самый простой ответ — пришло время других решений, и «коллективная безопасность» уступила место прямому подталкиванию Гитлера к войне.

Кстати, позднее, уже в августе 1948 г., Берия пишет о конфликте индусов и мусульман в Индии: «Англии выгодно, нам — нет». Кремлев там же комментирует: «на основе провоцируемой (выделено мною. — Д. В.) национальной розни сразу же усилилась напряженность» (между индусами и мусульманами. — Д. В.) (3. С. 44).

Интересно, а борьбу индусов — маратхов, джатов, раджпутов и т. д. — против мусульманина, — Великого Могола Аурангзеба (1658–1707), тоже англичане спровоцировали? И чем противостояние выгодно Англии — как всегда, непонятно. Но непонятно — нам с вами, а сталинистам старой (а тем более новой) закваски и понимать не надо, им «и так ясно», что «все зло в мире — от англосаксов».

Вообще, ненависть к англосаксам — общая черта наших, по определению Е. Евтушенко, «борцов за несвободу» от Дугина до Кремлева. Но об англосаксах и о том, чем такая неприязнь к ним обоснована, мы еще поговорим, а пока вернемся к отношениям с Германией.

Прогерманские симпатии заметны и у самого Берия. Опять-таки это — видовая черта «борцов за несвободу». Например, того же Дугина. Основная мысль работ г-на Дугина: враг № 1 для России — «атлантизм» в лице в первую очередь США с примкнувшими к ним приокеанскими странами Европы. Основной геополитической задачей объявляется борьба с США посредством создания общеевразийского (в масштабах континента Евразия) единства через оси Москва — Берлин (выделено мною. — Д. В.) — Париж, Москва — Тегеран, Москва — Токио[25]. Конечная цель — полное разрушение США — «естественного» и даже «единственного» врага[26] по принципу: «Карфаген должен быть разрушен»[27].

Пакт Молотова — Риббентропа г-н Дугин считает «пиком стратегического успеха…» в их борьбе с ненавистным ему «атлантизмом»[28]. А вот победу над Гитлером в 1945 г. Дугин именует «псевдопобедой», которая на самом деле означала стратегическое поражение евразийства в борьбе с атлантизмом, так как две духовно близкие евразийские страны — Россия и Германия — воевали друг с другом, к выгоде «заклятых врагов обеих стран — атлантистов»[29].

Но вернемся к Берия. Вот запись в его дневнике от 12 августа 1940 г.: «У них (у немцев. — Д. В.) там не социализм, но чистого капитализма тоже нет. Государственный капитализм. И для народа делается много» (1. С. 191).

Чем государственный капитализм отличается от социализма, нам коммунисты так никогда и не объяснили. А в самом деле, в чем различие? Мое мнение: отличие капитализма (в том числе и государственного) от тоталитарного социализма в том, что отсутствует принудительный труд, то есть такое положение дел, когда, во-первых, работать заставляют, во-вторых, условия труда безраздельно определяет работодатель, а в-третьих, уход с работы или отказ от нее (забастовка, например) не допускаются мерами физического принуждения. Но уж к Третьему рейху это никак не относится — там принудительный труд еще как имел место!