Лучшее место на Земле - Иар Эльтеррус

– Федор Васильевич, я хотел попросить об одном одолжении.

– Внимательнейшим образом вас слушаю.

– Я живу тут уже месяц просто так. Мне… мне неприятно, что я задаром ем свой хлеб и ничего не делаю. Я не привык, мне это чуждо, и для меня это против правил. Скажите, я могу получить какую-нибудь работу, не требующую квалификации?

– По-моему, вам еще рано, Ит. Вы недостаточно окрепли. Вы были в городе?

– В городе я был, он замечательный, но я не могу больше бездельничать.

– Ит, повторю, вы еще не в том состоянии, чтобы…

– Я так не думаю. Если я буду продолжать торчать целый день в палате, я сойду с ума. Вы хотите, чтобы я был в пределах досягаемости, верно?

– Верно.

– Вот и подскажите мне, чем я могу заняться, не имея ни одного нужного навыка, но в пределах института.

– Ит, я бы попросил…

– Или вы подскажете, или я сделаю это сам. Да, у меня нет натурализации, но для некоторых видов работ она не требуется.

– Ой, прекратите вы! Сделаю я вам натурализацию, это не проблема, при моих-то связях. Но почему бы вам все-таки не долечиться нормально?

– На риторические вопросы отвечать сложно. Пожалуйста, дайте мне работу.

02

Москва, НИИ БВФЖ

Грузчики

Вместо шестнадцатого этажа – первый. Вместо палаты – комната в общежитии. Только одно он попросил: чтобы разрешили пользоваться душем для лаборантов, внизу было все-таки слишком грязно, и с горячей водой чуть ли не каждый день случались перебои.

Койка поначалу досталась неудачная, у самой двери, на проходе. Потом он понял – это сделали нарочно, проверить, какая будет реакция. Реакции не оказалось никакой – Ит безропотно сложил в тумбочку свои вещи (всех вещей – кружка, ложка, три книжки, запасное белье и майка со штанами на смену), вежливо поздоровался, взял одну из книг… и замолчал.

Вечером того же дня заглянул Федор Васильевич и слегка напинал грузчикам, чтобы не трогали нового. Народ оказался на удивление с понятием.

– Не, ну, Васильич, ну мы ж понимаем…

– Не «мы понимаем», а чтобы не трогали. Работать он сам захотел, но у нас для него работы оказалось – одно другого хуже. Или в архив, пыль нюхать, или в лабораторию, с химикатами, или к вам. Я выбрал, чтобы сюда. Не он, а я, учтите. Тут он хотя бы на воздухе будет.

– Васильич, мы поняли, не боись. Проставляться не заставим, темную не устроим. Да и откуда ему наши порядки-то знать, если гость…

– В общем, рассчитываю на вашу сознательность, товарищи дорогие. Учтите, навещать его буду часто, первое время каждый день. И давайте ему пока полегче что-нибудь. А то мешок с картошкой, уж простите, больше его весит. Пусть оправится немного.

– Да не вопрос. Васильич, ты бы нам тогда, что ли, того… спиртику, что ли, подогнал бы, а?

– Подгоню. Ради такого дела – подгоню.

– А он сам-то… того? Употребляет?

– Кажется, нет. Я этим вопросом не интересовался. Вы, кстати, по возможности его с собой приглашайте, что ли. В кино по вечерам, как сами пойдете, еще куда.

– Ох, Васильич, малохольный он с нами по кинам-то ходить. Пусть лучше тут сидит, целее будет. А то у нас кино бывает, которое с правой руки в левый глаз напрямую показывают. Особенно если в пиво кто забодяжит димедрол.

– Тогда не зовите. Хорошо, будет вам спирт… Не переспрашивай, Володя. Будет.

Работа делилась по дням. Был «хавкин день», был «стекляшкин день», был «крыскин день».

В «хавкин день» привозили еду, и тут грузчикам, конечно, предстояло попотеть. На всю Котельническую высотку было шесть столовых и три буфета. Две столовые – академические, повыше классом и этажами, три – для персонала, в «крыльях» и в «централе», и одна – для обслуги, в дальней части левого крыла, в ней же кормили и грузчиков. Хавку, или, проще, еду, подвозил всегда один и тот же обшарпанный старый речной трамвай, воняющий соляркой так, что вблизи его глаза начинали слезиться. Час – разгрузка, часа два-три – растащить овощи, фрукты и мясо по столовым. Вечером трамвай приходил снова, уже сверху реки, на этот раз он забрасывал сахар и крупы. «Хавкины» дни случались два, а то и три раза в неделю.

В «стекляшкин день» привозили химическую посуду. Это был день легкий, простой, потому что ящик с пробирками и ящик с помидорами – это все-таки очень разные ящики. Приходила машина, которая везла посуду, реактивы, химикалии. Разгружали ее быстро, а дальше начиналась возня – какая лаборатория что заказала. Но и возня эта была не очень обременительная.

Зато «крыскин день» всегда получался на редкость нервозным. В этот день привозили лабораторных животных, и обязательно что-нибудь, да случалось. То разбегались белые мыши (к слову сказать, в Котельнической высотке водились мыши очень оригинальных расцветок – некоторые из непойманных беглянок устраивали свою судьбу под ее крышей), то особо шустрая крыса успевала кусануть кого-нибудь за палец, а то и вовсе при погрузке чья-то умная голова умудрялась перепутать заказы, и вместо крыс с мышами приезжали, например, никому не нужные кролики или даже перепелки.

В высотке квартировали сразу пять институтов, и место это, по общему мнению, считалось престижным и желанным. Попасть на работу в тот же БВФЖ было мечтой многих. Одиноких сразу ставили в очередь на комнату и давали хорошее общежитие. Семейным предоставляли временные квартирки, пусть маленькие, с общей кухней, но все-таки уже почти отдельные. Можно было выбить путевку куда-нибудь – и для себя, и для ребенка. Ведомственный сад, опять же, своя школа, подмосковный профилакторий. А для всяких мэнээсов – шикарная стартовая площадка, потому что после практики в БВФЖ можно было найти отличную работу – научная школа, там существовавшая, давно была признана чуть не во всем мире. Кажется, даже в Америке.

Грузчиков, впрочем, это все мало касалось.

Их занимали вопросы куда более простые.

Вставали рано, в шесть утра, наскоро умывались, съедали в столовке по тарелке вчерашней овсянки или гречки, запивая жидким кофе, и шли встречать первый транспорт, который обычно приходил около семи утра. Чаще всего это была почта в немалом количестве или пресса. Разгрузив, разбредались по своим делам до обеда – после него как раз прибывал основной транспорт. В интервале с двух до четырех приходил или трамвайчик с продуктами, или машина с посудой, или машина с животными. Если день оказывался «стекляшкин» или «крыскин», после разгрузки грузчики были уже свободны и уходили – шляться по городу, отдыхать, развлекаться. Если «хавкин» – делились на группы, одна оставалась до вечера, ждать обратно трамвайчик, другая опять же шла в город.

Даже Иту, даже после почти полуторалетней комы такая работа показалась совсем уж необременительной. Делать было, если разобраться, нечего. Но он, приученный с детства к пунктуальности и аккуратности, и тут сумел устроить все с максимальным дискомфортом для себя. Есть правила? Отлично. Можно их просто соблюдать. Несмотря на то, что они, по сути дела, идиотские.

Машину или речной трамвай предписывалось ждать на дебаркадере с двух до четырех часов, в самую жарищу, когда, казалось, даже птицы не летали. Конечно, ни один грузчик этого не делал – все прятались под прохладной сенью высотки и лениво выдвигались только тогда, когда трамвайчик начинал отчаянно орать, возвещая о своем прибытии.

Все.

Только не Ит.

В два часа дня, после обеда, во время которого он выпивал пару стаканов компота, но не ел практически ничего, Ит выходил на улицу, садился в уголке дебаркадера и принимался терпеливо ждать.

Первый тепловой удар он получил через неделю после начала работы. Второй – еще через трое суток. После третьего пришел Федор Васильевич и в тактичной форме объяснил, что так делать больше не следует. Ит ответил, что он ничего такого не делает – ему дали работу, он ее выполняет.

Федор Васильевич возразил, что работу ему дали не для того, чтобы он на этой работе покончил с собой.

Ит вежливо ответил, что, если он захочет покончить с собой, он найдет способ – можно прыгнуть с высотки или зайти в лабораторию и хлебнуть, к примеру, соляной кислоты. Но это пока что в его планы не входит. Федор Васильевич поджал губы и ушел.

А вечером к нему подвалили коллеги-грузчики.

– Ты это, того… чего Васильича забижаешь? – хмуро спросил старшой по имени Володя и по кличке Ленин. – Мужик к тебе с добром, а ты себя ведешь, как скотина.

– Я никого не обижал, – безучастно ответил Ит.

Разговор происходил в коридоре, возле подоконника, облюбованного Итом несколько дней назад. Когда другие грузчики устраивали пьянку, он уходил туда и сидел, глядя на улицу, пока окончательно не темнело. Пару раз даже ночевал тут же – по неким причинам.