Закон меча - Силлов Дмитрий Олегович sillov

Но тут мне на плечо легла рука. Не рука – лапища медвежья. Меня, уже согнутого, от этого скрючило еще больше, едва не упал. Но лапища придержала мою тушку, пока я доблевывал, а после решительно разогнула и повернула лицом к себе.

Передо мной стоял тот самый дружинник, что мне перед боем с Долгополым посоветовал собраться. Который габаритами чуть меньше начальника крепости, но не особо. Блин, их где-то штампуют тут таких? Как-то слабо верится, что нормальная женщина способна выносить и родить эдакого амбала.

А амбал тем временем протянул мне небольшой кожаный бурдюк величиной с ладонь, плотно заткнутый деревянной пробкой. И сказал лишь одно слово:

– Пей.

Хуже, чем сейчас, мне точно быть не могло. Поэтому я не без труда вытащил пробку и влил в себя содержимое микро-фляги. После чего меня скрючило так, что я едва в лужу собственной блевотины не упал – спасибо амбалу-дружиннику, который меня в сторону толкнул, потому я рухнул на бок и от невыносимой боли застыл в позе эмбриона. Казалось, что проклятая жидкость с привкусом железа выжигает мои внутренности изнутри.

– Добр ты, Никитич, коль росу-живицу лапотникам раздаешь, – бросил какой-то воин, пробегавший мимо. – Не зря тебя Добрыней кличут.

– Лапотники тоже люди, – сказал тот, кого назвали Добрыней. – Ты хлеб жрешь, ими выращенный, так что имей уважение.

– Этот вряд ли хлеб растил, – сказал уже другой воин, несший к стене целую корзину стрел. – Разбойная рожа, сразу ж видать.

– По твоей тоже не сказать, что ты Ярило лучезарный, – хмыкнул амбал. И добавил, обращаясь ко мне: – Ты не вставай. Добры молодцы хорошо тебе брюхо намяли. Так что отлеживайся, пускай потроха внутри расправляются.

И ушел вслед за воинами на стену, куда вели широкие всходы. А я остался валяться в компании мужиков, одетых так же, как и я, растерянно жмущихся к центру крепости – вероятно, им казалось, что тут безопаснее.

Однако ошиблись они фатально.

Внезапно небо потемнело от тучи стрел, перечеркнувших облака… и упавших вниз. Тех, кто добрался до верха стены, обстрел задел не особо – помогли навесы, принявшие на себя львиную долю смертоносных подарков.

А вот в центре крепости все обстояло хуже…

Некоторые мужики, уже, видимо, попадавшие под аналогичный обстрел и знавшие, что делать, похватали габаритные мишени, расставленные на стрельбище, и прикрыли ими себя, а также нескольких женщин-крестьянок. Другие же, менее опытные и расторопные, стояли, задрав головы и заторможенно наблюдая, как сверху на них сыплются стрелы. Понятное дело, шок. Для большинства людей смерть – это что-то абстрактное, которое может произойти с кем угодно, только не с тобой. И когда она внезапно показывается перед человеком во всей красе, у многих наступает ступор, результат которого бывает плачевным.

Одному молодому парню, что стоял рядом со мной, открыв рот от удивления и запрокинув голову, стрела прям между зубов и влетела, пробив горло и выйдя из шеи ниже затылка. Еще в одного мужика аж четыре воткнулись, мигом сделав его похожим на большую подушку для иголок. Третьему стрела ногу пробила насквозь, так, что наконечник из-под колена вышел. Ну и мне, лежащему на земле, едва не досталось: прямо перед мордой одна воткнулась, дрожа, словно от ярости.

– К стенам бегите, мать вашу! Под лестницами прячьтесь! – заорал я, и сам, вскочив, бросился к тем самым лестницам, ведущим наверх, на стены. Откуда только силы взялись? Хотя чему удивляться – стрела, воткнувшаяся в землю в сантиметре от твоего носа, это очень действенный стимулятор, чтобы резко прекратить болеть и начать двигаться. Или же, как вариант, подействовало зелье Добрыни, от которого у меня наконец брюхо крутить перестало.

А между тем на стенах, пригибаясь, рассредоточивались дружинники. Лучники уже там старались, стреляя, пригибаясь, меняя позицию и снова стреляя. Правильная тактика. Намного сложнее попасть в воина, прячущегося за деревянным тыном: появляется над ним на мгновение, пускает стрелу и снова прячется.

Теоретически я мог схорониться под деревянной лестницей и дождаться победы. Дружинников либо печенегов. И никто из защитников крепости меня бы не осудил. Дело воинов – воевать, дело гражданских – не мешаться под ногами у тех, кто воюет.

Но я понимал: дружинников всего человек двадцать. А судя по туче стрел, затмившей небо, под стенами собралась серьезная орда. Конечно, и хилой крепости, и ее гарнизону конец. Сейчас посшибают кочевники стрелами со стены ее защитников, сколько смогут, а потом будет штурм. И лучше при том штурме погибнуть, чем попасться в плен. Средневековье вообще время довольно жестокое, и мне было совершенно неинтересно на своей шкуре проверять, что делают печенеги с пленными.

Поэтому я сейчас бежал к лестнице – и едва успел увернуться от падающего на меня тела.

Это был молодой дружинник в полном обвесе – кольчуга, шлем, меч у бедра, лук в руке, так и не разжавшейся, когда парню в глаз прилетела стрела с черным оперением. Счастливец. Он умер мгновенно, скорее всего, даже не почувствовав боли, когда стальной наконечник пробил мозг насквозь. Надеюсь, в этом бою мне повезет так же, как и ему.

Я остановился, снял с головы парня шлем, который ему уже точно не понадобится, выдернул меч из ножен и ринулся по лестнице наверх. Лук брать не стал: не настолько я мастер из него стрелять. А вот с мечом, пожалуй, справлюсь, хотя тяжелый он, зараза. Зато рукоять длинная, можно двумя руками взяться, и уж таким хватом я его точно смогу опустить на головы штурмующих. Ибо я точно знал: за обстрелом следует штурм.

И не ошибся.

Когда я взбежал наверх, печенеги под прикрытием стрелков уже неслись к стенам – кто с лестницами, а кто просто с шестами. Двое за дальний конец держатся, один за передний, и в зубах у него сабля. Замысел понятен: пара задних на шесте поднимает третьего, который взбегает по стене – и, схватив саблю, обрушивается на головы защитников крепости.

Одного такого бегуна я принял на меч, выставив его перед собой. Печенег прыгнул не глядя – и насадился, как на копье. Не вышло стать героем, хотя кочевник явно к успеху шел. Не окажись меня на этом участке стены, он бы уже Ваську Долгополого своей саблей оприходовал сзади, так как тот был занят: ловко отбивался сразу от двух наседавших на него кочевников. Дружинник увидел меня краем глаза, кивнул – поблагодарил, типа, – и давай снова крутить мечом аки лопастями вентилятора. Мне такое никогда в жизни не повторить. Хорошо, что поединок с Васькой был на кулаках. На мечах он бы меня в две секунды в фарш порубил.

А на меня сверху уже следующий кочевник с шеста спрыгнул с занесенной саблей, визжа, словно ему перед забегом на стену тот шест в задницу засунули. Я еле отскочить успел, выпустив рукоять тяжелого меча, иначе б печенег меня надвое рассек своей саблей. И когда он провалился вперед от удара, я ему с ноги в брюхо засадил.

Конечно, лапоть – не берц и не сапог, потому удар получился не настолько сильным, как хотелось бы. Но и печенег, который был ростом ниже меня на полголовы, это не двухметровый дружинник, которому такой удар в лучшем случае слегка дыхание собьет.

Кочевник же, совершенно не знакомый с рукопашными приемами моего мира, удар пропустил, поймал его «ложечкой» и, хрипя, упал на колени.

Я не стал дожидаться, пока он прокашляется. Забрал из ослабевшей руки легкую саблю и, с выдохом вложившись в удар, срубил голову врагу. Такие дела. Простой закон меча: если тебя не зарубил враг, значит, у тебя появляется шанс самому его зарубить. И упускать этот шанс глупо. Иначе за спиной ты оставишь того, кто рано или поздно тебя все-таки зарубит.

С саблей мне оказалось работать легче, ибо она была почти вдвое легче меча. Одну башку, появившуюся над тыном, я раскроил надвое – благо она не в шлеме была, а в меховой шапке – и тут же пожалел, что ударил по черепу сверху вниз.

Клинок оказался бюджетным – треть его застряла в черепе рухнувшего вниз кочевника, а у меня в руке остался лишь обломок сабли. Которым я еле отбил удар еще одного печенега, перелезшего через стену…