Время любви (СИ) - Деметра Фрост

но и душ и биде, а две каменные раковины вмонтированы в широкую панель на всю зеркальную стену.

Я оглядываюсь, снова отмечая современный и стильный дизайн помещения. И одновременно тянусь к шнуровке корсета, из-за которого я сейчас как никогда чувствую тесноту и тяжесть.

И печально вздыхаю, как только понимаю, что без посторонней помощи мне не справится. Слишком замудренная вязь.

Раздается короткий отрывистый стук.

— Входите! Я одета! — отзываюсь я, мгновенно находя решение своей деликатной проблемы.

И я даже не смущаюсь от того, что мне придется попросить о такой помощи мужчину.

Олег заходит без промедления. Цепко оглядывает меня снизу вверх, будто сканируя состояние, и кладет на небольшой комод около двери стопку одежды.

Я с легкостью и полным равнодушием демонстрирую мужчине спину.

— Если вам не трудно, развяжите, пожалуйста. Или разрежьте. Мне все равно.

Глядя в зеркало, я отстраненно рассматриваю хозяина квартиры, как несколько минут назад — его интерьер. Однако, он оказывается очень высоким, особенно рядом со мной. А еще крепким и широким как шкаф — с мощным разворотом плеч, мощной грудной клеткой, королевской осанкой и лицом, достойным обложки какого-нибудь бизнес-журнала. Фактурное такое лицо, яркое. Лишенное, конечно, общепринятой красоты — мягких и пропорциональных черт, ровного носа — однако наделенное суровой, истинно мужской красотой. Суровости добавляют еще и жестко поджатые губы, и сведенные на переносице широкие брови. Это совершенно иной, отличный от Андрея, типаж. Но не отталкивающий.

А еще он взрослый. Наверное, даже старый — вон, в уголках глаз морщины и жесткие складки около рта. Олегу, судя по всему, лет сорок, если не пятьдесят. Совсем как Петру Ивановичу, отцу Андрея. Только тот невысокий и уже с пузиком. А этот… подтянутый, как спортсмен. И даже немного пугающий в этой своей крепости.

Но мне не страшно.

Мне просто не до этого.

Наверное, я жду, что Олег начнет отговаривать меня от столь радикального решения, как порча дорогого свадебного наряда. Однако в зеркальном отражении я вижу, как тот совершенно спокойно открывает ящик комода и достает оттуда ножницы. Я старательно придерживаю ладонями тяжелый лиф, пока мужчина решительно и быстро режет шнуровку корсета. Закончив, он негромко спрашивает, пытливо всматриваясь в мое лицо через зеркало:

— Чем еще могу помочь?

— Спасибо. Больше ничего не надо.

— Хорошо. Полотенце в шкафу. Одежда чистая, хоть и не по размеру. После душа жду вас на кухне. Разберетесь с переключателями?

— Конечно, — я равнодушно пожимаю плечами и благодарно киваю, — Еще раз спасибо.

Олег, тоже кивая и не задерживаясь, выходит.

Вода смывает не только макияж с лица и лак — с волос, но и неприятное ощущение разбитости и тоски. Боль, конечно, никуда не уходит, но зато гнетущее состояние отчаяния заметно утихает и уходит на задний план. Я с удовольствием нежусь под теплыми струями, льющимися из большого потолочного смесителя и имитирующими водопад. Неожиданно легко откинув прочь брезгливость, я беру губку и выдавливаю на нее немного геля из фирменной бутылочки. Вспениваю интенсивными движениями и привычно надраиваю кожу. Правда, задумавшись, в какой-то момент делаю это с такой яростью и остервенением, что через какое-то время ощущаю неприятное жжение. Гель-то оказывается с мятой. А из-за своего усердия я безжалостно снимаю верхний слой эпидермиса.

Однако в этой боли есть что-то отрезвляющее и успокаивающее. От удовольствия я даже жмурюсь. Да и тонкий и пряный мятный аромат врывается в мои ноздри и наполняет легкие. Мне всегда нравилась мята — особенно после того, как мамы не стало. Она всегда предпочитала травяные сборы собственного приготовления покупным чаям и, сколько себя помню, всегда трепетно ухаживала сначала за своим миниатюрным “садиком” на балконе, а потом — и за оранжерей в нашем загородном доме.

Помимо воли я снова всхлипываю. Но на этот раз не из-за Андрея. А из-за воспоминаний, со временем немного поблекших и потерявших часть своей боли. Но от этого не менее тоскливых и печальных.

Ох, если бы мои мамочка и папочка были сейчас рядом… Такие красивые. Такие добрые и понимающие. Терпящие не только мои капризы, но и все переживания и обиды. Они всегда могли найти верные и нужные слова. Всегда осеняли меня своей заботой и лаской. После их гибели мой мир перевернулся вверх дном. И мне надо быть благодарной Орловым и особенно — Андрею, их сыну, хотя бы за то, что в тот тяжелый для меня момент они оказались рядом.

И да, братишка. Да, мой любимый и замечательный Федька, который был старше меня всего на два года, но который все равно всегда бросался на амбразуру, стоило мне хотя бы на секунду оказаться в малейшей опасности. Мой старший братик, первенец и любимец родителей, никогда не кичился ни своим старшинством, ни своим положением наследника. И буквально носил меня на руках, как маленькую принцессу.

Любимые…

Прекрасные…

Как же мне вас не хватает…

Особенно сейчас.

Они бы нашли верные слова. И поддержали. И помогли.

И мне бы не пришлось доверить свою жизнь совершенно незнакомому человеку, который, возможно, маньяк какой.

Но почему же мне плевать?

Да потому, что без Андрея моя жизнь кончена!

Мне не жить без Андрея!

Но и простить его предательство я не могу.

Хотя и… люблю его… Как же сильно я его люблю! Я полностью отдала себя ему, а он…

За что он со мной так…

Тяжело…

Неправильно…

Нет… Достаточно пока с меня…

Потом… Все потом…

Закончив с мытьем, я старательно вытираюсь и слегка сушу волосы феном, обнаруженным мной в том же комоде. На автомате одеваюсь, и так как одежда, явно с плеча Олега, мне очень велика, не думаю крутить носом. Вместо этого я закатываю штанины черных спортивных брюк и рукава тонкого свитера. Глянув напоследок на себя в зеркало, я саркастически усмехаюсь — видок у меня тот еще.

Но…

Разве не все равно?

Главное, эта одежда из хорошего и натурального материала и, несмотря на размер, очень уютная и приятная к телу.

Осталось только избавиться от позорного напоминания о моем падении. Платья мне не жалко. Как и роскошного кружевного белья, сейчас грустной кучкой валяющегося на полу ванной комнаты.

Нехорошо как-то. Надо выкинуть. Или хотя бы собрать в мусорный пакет. Поэтому, выйдя в коридор, я уверенно иду на кухню и тихонько прошу переодетого в домашнее мужчину:

— Олег, простите… Не могли бы вы мне дать большой пакет? Мне там… кое-что выбросить надо…

Мужчина оглядывается. И неожиданно вздрагивает всем телом. Губы сжимаются в тонкую линию, а глаза распахиваются