Пуля нашла героя - Андрей Курков

— Ну, ты! — донесся до него голос пьяного бригадира. — Шевелись!

Вернулся Захар в комнату не с целым окороком, а только с маленькой его частью — вовремя вспомнил он, что есть у него в коптильне хорошо наточенное стальное лезвие, которым он всегда коптившееся мясо протыкал. Так что отрезал ломоть свинины, а остальное снова на крюк повесил.

— Кружки есть? — снова спросил бригадир, ставя на стол литровую бутыль.

Захар поставил на столешницу две кружки.

— Я не буду, — сказал он.

— А на хрен ты здеся нужен! — буркнул бригадир, разливая самогон по кружкам. — Ну, Степа, давай!

Выпили строители, закусили, еще раз выпили. Мясо доели.

— Еще неси! — сказал, не оборачиваясь, бригадир. Но никто ему не ответил. Тогда он оглянулся и увидел, что вдвоем они бодрствовали, а Захар лежал на лавке и то ли спал, то ли спящим притворялся. Петр точно спал — его размеренное похрапывание ежеминутно нарушало тишину.

Беглый бригадир поднялся, уже стоя допил самогон из кружки и пошел к лежавшему Захару.

— Ну ты, сволочь! Мясо гони! Ишь, пригрелся паразитом!

— Не дам больше! — отвечал Захар, не вставая. — Это всем на завтрак, да и то один окорок остался.

Бригадир обернулся к своему собутыльнику, едва сидевшему за столом, и сказал:

— Ты слышал, Степа? Он нам мяса жалеет!

Потом наклонился и стащил Захара с лавки на пол. Стал бить ногами, приговаривая: «Мяса жалко? Да?» Проснулся Петр, слез с печки и тут же тоже получил от бригадира. Упал. Бригадир, видимо устав их бить, вернулся за стол и снова налил самогона в кружки. Выпили они со строителем Степой, оба крякнули.

У печки застонал Петр. А Захар уже поднялся на ноги и смотрел на непрошеных гостей, праздно развалившихся за его столом.

— Сволочь! — заметив, что хозяин очухался, рыкнул бригадир. — Мяса давай! Шо мы, по морозу ночью в такую даль топали за так, шоб ты нас так встречал?

— Не дам я вам ничего, — твердо сказал Захар. — Убирайтесь!

Бригадир медленно поднялся с табурета и пошел к Захару. Но на полпути обернулся и крикнул:

— Степа, подмоги, их-то двое тут!

Степа тоже поднялся, пошатываясь. Сперва вдвоем били Захара. Потом Петра, когда тот пришел в себя и попытался оттолкнуть пьяных строителей от неподвижно лежавшего коптильщика. Петра били долго, а когда он тоже залег на полу неподвижно — вынесли его на порог и с порога на снег сбросили. Сами же вернулись в комнату. Бригадир разлил остатки самогонки по кружкам — по полглотка вышло. Степа уже взял кружку в руку, но тут его бригадир остановил.

— Погодь! — сказал он протрезвевшим от злости голосом. — Давай с этим разберемся! Бери его за ноги!

Строитель послушно поднял Захара за ноги, а сам бригадир под руки хозяина подхватил и попятился в сторону сеней, однако там повернул не к выходу, а к железной двери-заслонке, ведущей в большую коптильню. Опустив Захара на пол, бригадир открыл тяжелую дверь.

— Темно тута, — сказал Степа полупьяно-полуиспуганно. — Так и лоб расшибить можна!

— Бросай! — скомандовал ему остановившийся внутри коптильни бригадир.

Глухо ударилось тело о каменный пол. Бригадир осторожно поводил руками в темноте, сделал пару шагов вперед, снова поводил и тут нащупал теплую стенку и торчащий из нее большой крюк для подвешивания располовиненных туш.

— Ага! — сказал он довольно. — Степа, ты где?

— Тут… — прозвучал рядом шепот строителя.

— Бери его за ноги!

Пока Степа поудобнее прихватывал ноги Захара, бригадир ногами пытался определить, где лежала голова хозяина коптильни.

Подтащив Захара к стене, они приподняли его, поставили, придерживая, рядом, потом дружно, под команды бригадира, приподняли его и что было сил бросили вперед, на невидимую стенку, из которой торчал большой железный крюк.

— А-а-а… — прозвучал в теплой темноте стон-выдох Захара.

— Пошли! — рявкнул на Степу бригадир, и они ощупью вышли из коптильни.

Бригадир задвинул тяжелую дверь-заслонку. Строитель, уже, казалось, тоже протрезвевший, хотел было сразу в сени, на порог и деру дать, но бригадир схватил его за плечо и толкнул в комнату. Сам тоже зашел, остановился перед печью, снял маленькую заслонку и увидел там только тлеющий жар. Рядом аккуратно лежали дрова. Бригадир стал их просовывать в печь и укладывать там поверх жара так, чтобы посильнее взялись они огнем. Вскоре пламя зашипело, поднимаясь. Уже не осталось у печки дров, и тогда бригадир закрыл заслонку и обернулся к стоявшему за его спиной побледневшему строителю.

— Теперь могем идти! — сказал ему и направился в сени.

Перед самым рассветом из человеческого коровника по нужде вышел один бывший красноармеец. Свежий морозец сразу прогнал из его головы сон. Он оглянулся по одинаково серым полупрозрачным, словно покрытым туманом, сторонам. И тут нос его учуял приятный сладкодымный запах. Принюхался красноармеец, и в животе у него заурчало от воспоминания о вкусной жирной пище. А тут еще проснулся от этого растворенного в воздухе запаха его мозг, и понял он, что только из одного места может попадать в воздух этот запах — из дома-коптильни Захара. Обошел красноармеец человеческий коровник, вышел на склон, с которого даже в этот предрассветный час виден был дым, летевший из трубы стоявшего на берегу замерзшей речки домика прямо в низкое промороженное зимою небо.

Оглянулся красноармеец на спящий человеческий коровник да и пошел вниз по склону, хрустя свежим чистым снежком. И чем ближе подходил, тем чаще слюну сглатывал. Наконец поднялся на порог. Постучал. Видел же он, что за окном, закрашенным морозными узорами, тускловатый свет горит. Никто не ответил на стук, и тогда красноармеец толкнул дверь легонечко, и она открылась. Прошел в сени.

— Эй, Захар! — крикнул.

А в ответ снова ничего не услышал.

Заглянул в комнату, увидел на столе пустую бутыль и две кружки. Покачал головой.

«Что ж это они только вдвоем да вдвоем!» — подумал скорее с недоумением, чем с завистью или обидой.

Потом решил, что пошли Захар с одноруким Петром погулять по морозцу после выпивки.

Вернулся в сени, выглянул мельком на двор, однако никого там не увидел и не услышал. А становилось ему уже холодно, ведь до ветру выскакивал, а значит и не оделся как следует, просто на белье шинель накинул, а на ноги — сапоги без портянок.

«Ну ладно, — решил наконец красноармеец. — Раз их нет, от них не убудет!» Отпер тяжелую дверь-заслонку. Из коптильни ему в лицо сразу жар ударил обжигающий. Отскочил напуганный красноармеец. Переждал чуток, потом снова подошел к уже открытой двери-заслонке. Снова кожей лица жар ощутил, но с еще большей силой ощутил он в себе голод и, просунув лицо в коптильню, задержал его там на мгновение, проверяя свою стойкость. Было, конечно, там жарко, как в огне, но красноармеец не собирался отступать. Он открыл входные двери, впуская со двора холод, и теперь стоял как бы между холодом и жаром, все время придвигаясь поближе к открытой двери-заслонке. Наконец показалось ему, что сможет он туда пробраться. И тогда вытащил он из шинельного кармана нож-самоделку, зажал его поудобнее в руке и, набрав полную грудь прохладного воздуха, бросился в коптильню. Там уже вслепую, подгоняемый обжигающим жаром и боязнью быть пойманным вернувшимися хозяевами, нащупал он висевшее с крюка мясо и, найдя кусок поудобнее, с длинной костью, выкрутил его из сустава и потом уже своим ножом обрезал нащупанные сухожилия. Выскочил с этим куском на спасительный холод и поспешил, на ходу вгрызаясь зубами в горячее копченое мясо, вверх, на вершину холма.

До позднего зимнего рассвета было еще далеко, но свет в окошках человеческих коровников уже зажегся. Захлопали наверху двери, доярки, громко разговаривая, спешили по снегу в коровий коровник. Проснулись Новые Палестины, и жизненный шум, возникший от этого, разбудил заснувшего на снегу и чудом не замерзшего Петра. Открыл он глаза и увидел перед собой красный снег. Дотронулся рукой до разбитых губ и вдруг встревоженно оглянулся на дом, увидел настежь открытую дверь. Встал на ноги. Шатаясь, поднялся на порог, зайдя в сени, закрыл за собою дверь и удивился, как холодно было в доме. В комнате подошел к печи, снял заслонку. Там уже догорали последние головешки. Вернулся в сени, принес оттуда охапку дров, проследил, как взялись они в печи сильным шипящим пламенем. Вспомнил о Захаре, оглянулся по сторонам. Но Захара нигде не было, а самого Петра снова покидали силы, и он, опустившись на пол у печки, там же и заснул, ощущая кожею движение возвращающегося в дом тепла.

Глава 9

Время шло, а Таня Селиванова все не приезжала. С наступлением осени пошли дожди, и природа, одуревшая от летнего солнцепека, наконец ожила. Трава и листья на деревьях налились зеленью.

В Краснореченск снова приехал ОРСовский поезд-универмаг, и каждый вечер вокруг его вагонов-отделов толпились люди. Больше всего людей было у вагона с надписью «Одежда».