Расколотые небеса - Андрей Ерпылев

Внешне все выглядело необычно, даже фантастично, но пристойно — возник себе в небе проход в иное пространство и возник — ничего сногсшибательного в этом не было. Согласно теории Мендельсона-Смоляченко, такие проходы должны возникать чуть ли не ежеминутно и по всему белу свету, существуя от нескольких миллионных долей секунды до бесконечности и варьируясь от размера микрочастицы до соизмеримого с диаметром планеты. Слава Всевышнему, вероятность возникновения последних стремилась к нулю, но существовала. Однако все это было внешней видимостью.

На экранах компьютеров, обрабатывающих информацию о «дыре», поступающую с нескольких тысяч разнообразных датчиков, вся кажущаяся стабильность летела к черту, его матери и бабушке заодно.

Края «прокола» просто кипели от бушующей на границе двух миров энергии, причем оставалось непонятно: стремятся они сойтись, чтобы исполинский шрам на теле мироздания затянулся без следа, или, наоборот, разойтись, объединяя миры, соединенные доселе лишь тоненькой перемычкой, в единое целое. В ни на что существующее не похожего монстра. Но сила, удерживающая «прореху» в относительной стабильности, пока что со своей задачей справлялась успешно — колебания границы имели амплитуду всего лишь несколько десятков сантиметров в обе стороны.

И вот теперь академик предъявлял доказательства того, что сила эта действует вполне осмысленно, следовательно, «прокол» имеет искусственное происхождение.

— Возмущения на границах получают противодействие строго в требуемом объеме. Например, там, где граница имеет тенденцию к движению в сторону центра — вектор направлен в противоположном направлении, и, соответственно, наоборот. Мальчишки в данный момент рассчитывают пространственную модель…

— Зачем?

— Проход развернут под некоторым углом к перпендикуляру. Иначе говоря — это не столько дверь в стене, сколько окно в пологой крыше.

— И о чем это говорит?

— О том, что проход рассчитан в основном на проницаемость сверху, из космоса.

Как и подобает подчиненному, Александр встречал «железную леди» у трапа.

Использовать для снабжения «зоны» Самарский аэропорт, лежащий в нескольких десятках километров от Чудымушкино, или даже один из военных, расположенных ближе, было признано нецелесообразным. Чересчур уж специфические грузы пришлось бы им принимать. Поэтому из соображений известного характера перевалочной базой стала давно заброшенная взлетно-посадочная полоса времен Магрибинского конфликта тридцатилетней давности, предназначавшаяся во времена оные для принятия ядерных ракетоносцев, по каким-либо обстоятельствам вынужденных прервать свой трансконтинентальный рейд. Агрессивных магрибинцев, как известно, удалось утихомирить без применения термоядерных боеголовок, а о нескольких сотнях метров заросшей травой «бетонки» в поволжской степи просто забыли. Равно как и о строившихся «на века» ангарах для самолетов и казармах для «обслуги», вместительном топливохранилище, рулежных дорожках и штабелях профнастила, изрядно поржавевшего, но пригодного, чтобы с его помощью за несколько дней превратить полосу в полноценный аэродром, способный разместить хоть полк истребителей.

Например, высотных истребителей-перехватчиков Д-215 «Сапсан».

И никаких шуток: «прикрыть» Самару и все Поволжье от возможной атаки «из-за горизонта» было решено сразу же после выяснения реальности «окна» и его масштабов.

— Вы что, хотите пол-империи под удар подставить? — хрипел своим «фирменным» басом генерал от авиации Ляхов-Приморский на виртуальном совете, созванном по такому поводу. — Да через этакую дырищу не только бомбардировщики можно пустить — баллистическими ракетами нас завалить по… по эти самые… по самое некуда!

Со старым воякой, лихо сбивавшим когда-то в небе над Великим Океаном британские «Спитфайры» и «Харрикейны» в «большой драке» за Южный Китай, не соглашались и спорили. Его даже высмеивали. Многие, из молодых да ранних, рады были потешаться над старостью и явным маразмом, но ряды выкрашенных в камуфляжные цвета «Сапсанов» с опознавательными знаками цвета российского триколора на крыльях и хвостовом оперении множились, как по волшебству, на несуществующем в официальных бумагах аэродроме… И в основном потому, что у старика нашлась весомая поддержка, в том числе — некой приятной во всех отношениях дамы, участвовавшей в совещаниях наравне с именитыми сановниками.

Вот и сейчас она, словно вдовствующая королева, величаво спустилась на потрескавшийся бетон, протянув встречающему мужчине изящную руку для поцелуя.

— Добрый день, Александр Павлович, — проворковала Маргарита, мельком взглянув в карманное зеркальце и поправив кокетливо набекрень, по последней парижской моде, сидящую шляпку. — Вы прекрасно выглядите… Как, собственно, и всегда.

А Бежецкий стоял истуканом, проклиная себя за мешковатость. Уж близнец-то в подобном случае не сплоховал бы: как же — воспитание, великосветские манеры, впитанные на генетическом уровне…

«Брось ерунду городить! — ехидно ввернул внутренний голос. — У тебя гены точно такие же! В той же пропорции. И воспитание, спасибо Полковнику, не хуже…»

Но гены тут были виновны или что-то еще, а Александр всегда в присутствии этой женщины чувствовал себя безмозглым чурбаном, манекеном из зала для боевой подготовки.

Слава богу, оцепенение это проходило без следа после первой же шпильки в его адрес…

— Впрочем, что я говорю! — тонко улыбнулась начальница, отлично знавшая о его проблемах. — Первое впечатление обманчиво… Плохо выбриты, сударь, помяты… Опять гусарские замашки, гульба до утра, доступные губернские барышни?

— Как можно, сударыня? — подхватил игру ротмистр, чувствуя мимолетную благодарность насмешнице. — Сугубо монашеский образ жизни-с!..

— Ох, знаю я вас, Александр! — смеялась дама, садясь в поджидавший у края поля автомобиль, и шутливо грозила пальчиком, затянутым в лайку.

Но глаза у нее при этом оставались серьезными и оценивающими…

Здесь, на одиннадцатикилометровой высоте, пульсирующий край «перехода» был различим даже невооруженным глазом, не то что снизу, пусть и в мощнейшую оптику.

Нет, неким аналогом багетовой рамы, окаймлявшей исполинский ромб, граница не выглядела и отсюда. Просто время от времени чудился глазу сиреневый проблеск, подобный преломленному на грани хрустального бокала солнечному лучу. И проблески эти при ускоренном показе сливались в зыбкую, расплывчатую черту…

Но на лобовом стекле кабины переоборудованного под летающую лабораторию стратосферного бомбардировщика «Беркут» — спасибо хитрой электронике и жидкокристаллическим пленкам — «ворота» виделись перламутрово-серым полем, окаймленным четкой малиновой чертой. Равно как и у всей авиатехники, занятой на «Объекте Лямбда», включая ту, которая и на половину требуемой высоты не способна была подняться.

Еще совсем недавно Бежецкий гадал о происхождении названия «Объекта Гамма», но теперь, знакомый со всеми нюансами терминологии «межпространственников», только саркастически улыбался: что же будут делать «научники», исчерпав до конца весь так горячо любимый ими греческий алфавит? Перейдут на иной, к примеру, древнееврейский или начнут сдваивать символы, плодя всякие «альфа-беты» и тому подобные «дельта-омеги»? Ждать, чувствуется, оставалось совсем недолго…

— До цели два километра с копейками, — бормотнул пилот, не отрывая напряженного взгляда от приборов, как будто Александр сам не видел стремительно уменьшающейся многозначной строчки чисел в углу экрана.

«Вибрирует летун, — подумал Бежецкий, отлично видя, что „копеек“ еще больше двух третей километра. — Страхуется. Хотя его тоже можно понять: край „ворот“ режет почище гильотины — вякнуть не успеешь…»

— Приготовиться к сбросу, — стараясь, чтобы голос звучал как можно более безразлично, обронил он, кладя пальцы на клавиши управления «Стрижом».

Конечно, и это не его дело, но как можно доверить кому-то запуск в таинственное «ничто» первого в истории зонда?

Беспилотный самолет «Стриж» — исследовательский комплекс, смонтированный на базе крылатой ракеты воздушного базирования «Сулица» и несущий вместо ядерной боеголовки восемьдесят килограммов научной аппаратуры, по стоимости был соизмерим со всем «Беркутом», пусть даже и не в полноценном боевом исполнении, и с четырьмя «Сулицами» со штатной «начинкой». Бежецкий с улыбкой припоминал сцену из «потусторонней» американской комедии, где пилот-разиня, загубивший «летающую крепость», обиженно восклицал: «Но я же выплачиваю по пять долларов с каждого жалованья!» Вряд ли, выплачивая даже не по пять, а по пятьсот с каждого жалованья, да не паршивыми здешними долларами, а полноценными золотыми рублями, ротмистру Воинову удалось бы расплатиться за утерянного «Стрижа» до конца жизни…