Грета Гарбо и ее возлюбленные - Хьюго Виккерс

22 июля Мерседес уехала в Мюнхен, и ей вслед полетели любовные послания Эвы, которая осталась в Париже. К Эве приехала погостить мать, и Эва читала ей вслух отрывки из «Жанны Д'Арк». Когда же Эва осталась одна, то развлечения ради посещала «Мулен Руж» на Монмартре, где с удовольствием отплясывала и болтала с кокотками. Наконец ей в руки попала записка от Мерседес, переданная через скульптора Мальвину Хофман. Мерседес звала подругу к себе, и Эва тотчас откликнулась на ее зов. Восточным экспрессом они вместе объехали Геную, Венецию, Мюнхен и Вену. Мольнар, автор «Лилиом», встретился с ними в Будапеште, где Эву ждал радушный прием и даже лозунги «Добро пожаловать, Жюли!». На улице незнакомые люди дарили актрисе цветы. С этого момента венгры, «казалось, только и были заняты тем, что до самого раннего утра чествовали их».

Однако вскоре Эва была вынуждена оставить Мерседес в обществе Абрама. Сама она через Париж вернулась в Лондон, тогда как Мерседес с Абрамом отправились дальше в Константинополь, где, судя по отметкам в паспорте Мерседес, провели несколько дней — с 8 по 18 августа 1922 года. Они остановились в «Пера», знаменитом отеле, в числе гостей которого бывали Ататюрк и Агата Кристи. В своих мемуарах Мерседес оставила яркие воспоминания о том «животрепещущем эпизоде».

«…Однажды в фойе отеля «Дворец Пера» я заметила женщину той редкой красоты, которая когда-либо представала моему взору. Черты ее лица и осанка отличались изысканностью и аристократизмом, и поэтому я поначалу решила, что это какая-нибудь бывшая русская княжна. Портье сказал, что ему не известно ее имя, однако, если он не ошибается, это шведская актриса, прибывшая в Константинополь с великим шведским кинорежиссером Морицом Стиллером.

Впоследствии я несколько раз встречала ее на улице. Мне просто не давали покоя ее глаза, и меня так и тянуло заговорить с ней, но я так и не осмелилась. К тому же я даже не знала, на каком языке говорить с ней. Она произвела на меня впечатление полной неприкаянности, и это чувство только усиливало мое собственное меланхолическое состояние духа. Мне претила сама мысль, что я уеду из Константинополя, так и не заговорив с ней, но временами судьба проявляет к нам снисхождение, или же наоборот, мы просто не в состоянии бежать от нее. Может показаться странным, но когда поезд отошел от перрона, увозя меня из Константинополя, у меня возникло предчувствие, что я, возможно, снова увижу это прекрасное и скорбное лицо на каком-нибудь далеком берегу».

Мерседес упорно настаивала на этой версии своей первой встречи с Гарбо, но, к сожалению, эта встреча вряд ли могла тогда состояться, или же Мерседес попросту обозналась.

Ни Гарбо, ни Стиллер не приезжали в Константинополь до декабря 1924 года, а в это время Мерседес, согласно имеющимся данным, пребывала в Нью-Йорке.

Что примечательно, первоначальный набросок мемуаров Мерседес повествует об этой встрече несколько в ином ключе, что дает нам все основания заподозрить, что конечная версия значительно приукрашена.

«В этом странном и удивительном городе, по которому я бродила, движимая тысячью эмоций, совершенно не подозревая, что в тот же момент, так же влекомая потоком человеческого бытия, остановившись в том же отеле, что и я, пребывала другая душа, которая в один прекрасный день станет для меня центром мироздания.

И все же, вглядываясь в прошлое — в те дни и ночи, — я порой ощущаю, что жила тогда, затаив дыхание, казалось, будто я напрягала зрение, слух, пытаясь услышать голос, уловить мимолетный взгляд — то, чего я ждала всю мою жизнь.

Уезжая из Константинополя, я рыдала. Не знаю почему, но у меня было такое чувство, будто от меня отрывают мое собственное сердце. Неужели я уже тогда подсознательно догадывалась, что, покидая этот город, я оставлю там мою единственную возлюбленную, к которой судьба решила временно не подпускать меня, но которую мне было предназначено встретить на далеком берегу за многие тысячи миль от этой восточной земли!»

И пока Мерседес предавалась в Константинополе безудержным фантазиям, Эва гостила у матери в Англии, мучительно пытаясь разобраться в их запутанных отношениях. Мерседес приехала в Лондон, однако Эва чуть ли не на следующий день отплыла в Нью-Йорк на борту «Мавритании». Мерседес оставалась в Европе до октября, а Эва тем временем, не находя себе места, возобновила гастрольное турне с «Лили-ом». Так получилось, что она вернулась в Нью-Йорк только в декабре.

Длительная разлука разбередила старые обиды, упреки и ревность. Эва до конца оставалась верной Мерседес и частенько обижалась на колкие замечания подруги, будто ей, мол, следовало найти себе для утешения кого-нибудь еще. Эва тосковала в одиночестве, чего нельзя сказать о Мерседес. Временами между разлученными возлюбленными возникала надежда на новую встречу, однако чаще всего это были вспышки ревности и подозрений в неверности. Эва писала, что Билли Маккивер, бывшая подруга Мерседес, причиняла ей относительно терпимую боль, в то время как каждая очередная новость об Алле Назимовой выворачивала ее буквально наизнанку.

Роман тянулся до 1923 года и после длительной разлуки разгорелся с прежней страстью в новогодние дни. К концу января гастрольное турне «Лилиом» подошло к концу и Эва возвратилась в Нью-Йорк. Она прямиком направилась к Мерседес в отель «Шелбурн».

Весной 1923 года продюсер Сэм Харрис отверг сценарий «Жанны Д'Арк». Тем не менее он поинтересовался у Мерседес, не найдется ли у нее для Эвы что-нибудь еще. Мерседес на скорую руку слепила «Сандро Боттичелли», на редкость неудачную пьесу. Сюжет ее довольно прост. В первом акте Симонетта Веспуччи, этот источник вдохновения легендарного «Рождения Венеры», дает согласие позировать перед художником. Во втором акте она одним этим и занята. Согласно замыслу автора, актрисе предстояло позировать обнаженной перед слегка ошарашенной публикой. Сцену предполагалось сыграть следующим образом: актриса сбрасывала плащ, однако нагота ее оставалась скрыта ниспадающими локонами и высокой спинкой стула. Александр Вулкотт буквально разгромил спектакль, назвав его скомканным; сцена была до отказа набита актерами, что скорее напоминало шумную толкотню в коридоре пульмановского вагона.

Фотограф Арнольд Гент писал, что, по его мнению, критики были несправедливы: «Лично мне образ Симонетты, созданный мисс Ле Галльен, показался весьма убедительным, поэтичным и поистине трогательным». Годы спустя Мерседес писала, что провал пьесы был объяснимым и вполне заслуженным. Эва же в это время пришла к выводу, что ей не стоит принимать участие в подобного рода вещах.