На всю жизнь (повести) - В. Подзимек

— Так что, как вы ведете себя в детском садике? — дипломатически начал я.

— Лучше и быть не может! — воскликнули они в два голоса.

Это было мое любимое выражение, и, ответив так, они меня обезоружили.

— А я вот слышал совсем другое, — пытался я воспрепятствовать такому разоружению.

В ответ ребята спели детскую песенку. В нужных местах они тянули дуэтом и строго выдерживали ритм.

— Действительно, хорошо, — не мог я не похвалить их. — Но говорят, что вы много шалите.

Ребята поняли, что я пытаюсь загнать их на тонкий лед, и начали рассказывать стихотворение о принцессе, которая на каком-то балу потеряла коралловые бусы, а ее отец, старый король, пытался почему-то свалить вину на Гонзика.

На этот прием я не поддался. Они выучили это стихотворение, когда еще были совсем маленькими, и теперь пытались вывернуться за счет старой славы.

Наступил самый благоприятный момент, чтобы они получили по заслугам. Но тут я вспомнил, что если хочу увидеть Гоштялека и состязания местных команд, то уже пора собираться. Футбол я люблю, но не отношу себя к тем болельщикам, которые не могут без него прожить и недели. Учитывая, что турнир в нашей части должен был проходить до среды, я считал необходимым побывать на нем. Кроме того, меня тянуло туда предчувствие чего-то неприятного.

Когда я сказал Лиде о своем желании, она не очень удивилась, однако категорически отказалась разрешить мне взять с собой детей. Достаточно того, что они говорят нехорошие слова, зачем им учиться еще ругаться?

Старожилы утверждали, что с тех пор, как по случаю пятидесятилетней годовщины основания футбольного клуба в Милетине играла «Славил» в полном составе, здесь никогда не собиралось столько болельщиков, как сегодня. Турниры, правда, всегда привлекали внимание, однако на этот раз здесь был еще и Гоштялек.

Но когда среди появившихся на поле игроков болельщики не увидели Гоштялека, по их рядам прокатилась волна возмущения.

— Не поставили его! — начали они горевать.

— Да нет, поставили! — воскликнул кто-то. — Вон тот, с ежиком!

— Что же это сделали с его головой? — почти расплакалась молоденькая девчушка, стоявшая возле меня.

Болельщики все больше и больше проявляли нетерпение, выражавшееся в их все усиливающемся свисте.

Гоштялек был незаметен на поле не только из-за того, что ему остригли волосы, но и по игре.

Судья тоже внес некоторое смятение, назначив незадолго до окончания матча пенальти в пользу хозяев стадиона. Гоштялек отправился бить пенальти и послал мяч мимо штанги в сторону стоянки автомашин. Любой неграмотный болельщик, а таких у нас вроде бы и нет, должен был понять, что он сделал это умышленно. Матч закончился с нулевым результатом, и зрители расходились недовольные.

В понедельник стали искать виновника. Гоштялек заявил, что вчера был не в форме, и неудивительно, потому что командир роты целую неделю гонял его как Сидорову козу. Стрижка добила его окончательно. С новой прической он потерял свою индивидуальность, потому и не сумел реализовать пенальти.

Поиски виновника, разумеется, привели ко мне. Новость, что в деле Гоштялека замешан этот новый политработник, быстро разнеслась по ротам, в батальоне, в полку и, могу сказать с уверенностью, дошла до дивизии. Многие стали коситься на меня.

— Я думал, что у меня будет толковый замполит, — с недовольством процедил Индра сквозь зубы.

— К этому стремлюсь, — заметил я, кажется, тоже сквозь зубы.

Вечером, открывая дверь нашей квартиры, я был не в лучшем настроении. Оно еще больше упало, когда я обнаружил, что Лиды с детьми нет дома. Для такого, довольно редкого, случая у меня были подробные инструкции — заглянуть в холодильник и приготовить себе ужин. Сегодня же у меня не было аппетита.

Я включил телевизор и с удивлением заметил, что уже началась вечерняя сказка для малышей. Ни разу еще не случалось, чтобы Лида с детьми не возвращалась до начала вечерней сказки. Они пришли только в конце последних известий; ребята были сильно возбуждены, а Лида — совсем наоборот.

— Свари детям кашу! — воскликнула она и рухнула рядом со мной в кресло. — Мне нужно хотя бы десять минут, чтобы прийти в себя.

Я сварил кашу, которая в целом мне удалась. Потом, чтобы побыстрее уложить детей спать, мы с Лидой вместе покормили их. Я предложил сам почитать им сказку на ночь, что Лида восприняла с большой благодарностью.

Это была одна из тех современных сказок, в которых авторы всеми силами стараются продемонстрировать свой интеллект, но то, что делает сказку сказкой, в ней просто-напросто отсутствует. Когда я перескочил через две страницы, ребята этого даже не заметили.

— Ты чего-нибудь ел? — спросила Лида, когда я вернулся из детской комнаты.

— У меня нет аппетита, — ответил я.

Лида призналась мне, что у нее тоже.

— Представь себе, что сегодня случилось! — сказали мы почти одновременно.

Взаимные сердечные излияния относились к лучшим моментам нашей совместной жизни.

Я мудро рассудил, что мне следует сначала выслушать Лиду. Ведь для того, чтобы не вернуться домой к вечерней передаче для детей, у нее должно быть очень веское основание.

— Мирослав Беранек хороший мальчик. Хотя он порой и болтается по улице, но отлично знает таблицу умножения и читает стихи, как лауреат, — ввела меня Лида в ситуацию. — В последнее время я заметила, что он несколько раз пришел с синяками. Сначала я не обращала на это внимания, думала, что он подрался с ребятами. Но когда у него ухудшилась успеваемость, я стала чаще присматриваться к нему. Сегодня на лестнице я увидела, что у него снова появился синяк. На перемене я завела его в учительскую и попросила снять рубашку. У него оказались синяки но всему телу, а когда я попыталась узнать, кто это сделал, он молчал как рыба. Вечером я забрала детей из садика, и мы зашли к Беранекам.

Я попытался что-то сказать, но Лида меня опередила:

— Я знаю, о чем ты думаешь. Что я неправильно сделала. Надо было вызвать родителей в школу или подождать родительского собрания. Но меня это вывело из себя. Я подумала, что такие вещи нельзя откладывать. Итак, с приветливой улыбкой я попросила пани Беранекову извинить меня за беспокойство. Дескать, проходила мимо и подумала, не поговорить ли о Мирославе, — продолжала рассказывать Лида. — Она пригласила меня зайти, ребят отвела в детскую, где они стали играть с Мирославом, а мне предложила пройти в гостиную.

Я сказала ей о том, что Мирослав стал хуже учиться, приходит в школу с синяками, что он стал какой-то задумчивый и даже улица его не привлекает.

Мать Мирослава выслушала меня, не произнеся ни слова. Потом, поблагодарив меня за заботу о мальчике, она заверила, что постарается все исправить.

Я уже собралась уходить, когда пришел отец Мирослава. Высокий, разодетый. Темный костюм на нем сидел так, будто он надел его минуту назад, платочек выглядывал из кармана, как на картинках в журнале мод, галстук с ровненьким узлом был тщательно подобран к костюму и рубашке.

Когда он представлялся, меня обдало острым запахом алкоголя. Подав мне руку жестом вельможи, он подошел к серванту, достал бутылку коньяка и три рюмки.

— Что же натворил этот наш бродяга? — улыбнулся он мне и при этом со сноровкой и элегантностью официанта ресторана первого класса откупорил бутылку и разлил коньяк. Было ясно, что его радовала возможность еще раз выпить. — За содружество семьи и школы! — Он поднял рюмку, бросив замораживающий взгляд на жену, не проявляющую никакого желания за что-либо выпивать.

Не дождавшись нас, отец проглотил коньяк.

— Ваш ребенок не бродяга, пан инженер. Я пришла, чтобы сказать вам, что не позволю его бить.

Улыбка сразу же слетела с его губ.

— У нее два месяца отпуска, в школе не перетруждается, чтобы родителям приходилось заниматься с детьми, и еще так дерзко вмешивается в личные дела людей… Убирайтесь-ка вон отсюда, подружка!

— Не позволю, запомните это! — попыталась я сделать так, чтобы последнее слово осталось за мной…

Лида закончила, и мне стало ясно, что день у нее действительно был напряженный. Если бы я сейчас стал рассказывать о своих проблемах, возникших из-за Гоштялека и футбольного матча, то на один вечер для одной семьи это было бы уж слишком.

Действовать Лида начала сразу же на следующий день. Во время большой перемены она зашла к директору школы. На одном из официальных мероприятий я имел возможность познакомиться с директором школы, а также много о ней знал от Лиды. Пани директор всегда была модно одетой, улыбающейся, приветливой. С того времени когда она сама преподавала, о ней шла добрая слава — говорили, что она творит чудеса, главным образом, с детьми начальной школы. И даже с их родителями. Ученики ее класса с радостью спешили в школу, и если она хмурилась, то это было величайшим наказанием для провинившихся. Как бы играючи, она могла найти общий язык с трудными детьми, считавшимися неисправимыми, а также и с избалованными детьми из привилегированных семей. Лида подробно рассказала директору о вчерашнем случае с Беранеком и его родителями.