Классики без лицензии - Артур Кангин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ангел попил, вытер губы крылом и попросил:
— Есть!
— Ишь, жрать захотел, курва! — восторженно удивился Феликс Петров. И улыбнулся: — Хорошо, получишь свой пай, ты только, знаешь что, сегодня Мадонну пришли, актрису и певичку, из Америки. Я хочу от нее детей иметь, наследников.
— Ладно, — прошептал ангел.
— А пока жди, — сказал Феликс Петров и крепко прикрутил ангела-хранителя к стулу. — Приедет певичка, тогда и пожрешь.
Ангел закрыл веки и опустил маленькую детскую голову на грудь.
— Пошли, — позвал меня Феликс Петров. — Нечего на него глазеть, еще возгордится от лишнего внимания.
Когда два телохранителя вежливо подталкивали меня кулаками в спину к выходу, а лакей в красном камзоле с золотым позументом держал наготове мой китайский пуховичок, я сказал Феликсу Петрову:
— Может, отпустишь ангела?
— Да?! — засмеялся хозяин. — Чтобы опять газетенкой «Молния» торговать? Гляжу, ты шутник, братец!
Я покинул чертоги Феликса Петрова в смущении.
Вдруг сквозь пуховик что-то горячей влагой окатило меня.
Я оглянулся и впервые увидел на плече своего ангела-хранителя.
Он плакал, как ребенок.
«Развязать шнурки ботинок! Скрутить ангела!» — пронеслось в мозгу.
Но я отогнал постыдную мысль:
«Лучше буду находить пропитание продажей газетенки «Молния»!
— Спасибо! — услышал за спиной.
Я посмотрел на ангела, он вытирал заплаканное детское лицо розовым крылом.
— Не за что, — буркнул я и, широко размахивая руками, зашагал к Новым Черемушкам.
Артур Кангин Чёрт-растратчик
В Москве жили два брата.
Один — Ваня, президент крупного и весьма преуспевающего нефтеперегонного предприятия, богатый, крепко стоящий на своих кряжистых ногах, мужик.
Другой — Степа, дрессировщик котов из бродячего цирка, а значит, мужик бедный, неуверенно стоящий на своих долговязых ногах.
Как-то в доме Степана не осталось и маковой росинки, зарплату руководство шапито задерживало, и он, посоветовавшись с женой Клавдией, отправился к младшему брату, за вспоможением.
Приходит, а у того пир горой, дым коромыслом. Цыгане медведицу Тамару с медвежонком Ксюшей водят, шансоны душевные песни поют, десяток-другой приживал да лакеев черную икру прямо из серебряной бадьи ложками жрут.
— Братишка, помоги малёхо, — просит Степан. — Третий день всем семейством и черной корочки не жевали.
А Ваня так внимательно посмотрел на брата Степана, да как рассвирепел.
— Как тебе не совестно, — говорит, — побираться в солидных домах? Связал свою судьбу с кошками, так вот пусть они тебя и кормят. С достоинством неси свой крест!
— Так ведь зарплату задерживают.
— А мне какое дело? — насупился Ваня, а потом вдруг просветлел лицом. — Ладно, приходи сегодня вечерком на мой день рождения. Хоть в тепле посидишь. Жену не забудь.
— Не забуду, — ответил Степа и, печально, с невольной завистью взглянув на свору с изумительной скоростью пожирающую калорийную паюсную икру, побрел домой.
* * *Пришли они к Ване на день рождения, Иконку Николая угодника последнюю со стены ему в подарок сняли, и вот, значит, за пиршественным столом сидят, на именитых гостей смотрят.
А тут и впрямь было на кого поглядеть!
И Алла Пугачева, и Михаил Жванецкий, и бывший пресс-секретарь Президента РФ, а ныне знаменитый транссексуал, выступающий со страусовыми перьями в тайваньском стрип-шоу, и бандит Бритва из мощнейшей Балашихинской группировки.
Словом, весь цвет нации собрался.
Сливки!
Гости едят-пьют, хохмачей слушают, блатные песенки подпевают.
Все бы хорошо, только бедному Степану с женой Клавдией, салфетки с вензелем нефтеперегонной компании на коленки бросили, однако, саму еду на стол не несут.
Посидели супруги, все как полагается, чин чинарем, слюну обильную поглотали, да и поперли до дома.
Гости идут от именитого Вани, песни поют, у них в пузах весело, индейку с поросятами их мамоны переваривают, а Степану с женой Клавдией не до веселья, у них животы судорогой от голодухи сводит.
Тут вдруг остановился Степан, топнул разбитым китайским ботинком, да как запоет-затянет, громче сытых гостей: «Ой, Байкал! Байкал!».
— Ты чего, Степушка? — спрашивает его в испуге жена Клавдия. — Рассудком, чай, не тронулся?
— А ничего, — отвечает благоверный супруг. — От родного брата иду. Пусть все думают, что и я от пуза налопался.
Поет Степа и слышит, кто-то подпевает ему тоненьким, надтреснутым голосочком.
Глянул Степа, а на его плече маленький фиолетовый чертик сидит, желтые зубки скалит.
— Ты кто? — спрашивает Степан.
— Я — Горе твое, — задорно отвечает ему чертушко.
* * *Пришел Степа с чертом на плече домой, а тот ему давай подзуживать дребезжащим голоском, мол, теперь, Степушка, пропивай-прогуливай все подряд, терять нечего.
И вот, в самое скорое время, Степа пропил-прогулял свое последнее пальтишко на «рыбьем» меху, женин тайваньский пуховик, да кроличьи шапки детские.
А Горю все мало.
Сучит мохнатыми ножками, да требует:
— А ты и квартирку свою, хрущовку пропей. Чего ее-то, поганку, жалеть?
— Где же я жить буду? — изумляется Степа.
— На Ленинградском вокзале, — радостно почесывает под мышкой окаяшка. — Или на Казанском. Там многие живут.
Через месяц-другой Степа оказался на Ленинградском вокзале вместе с преданной до гроба женой Клавдией и детишками мал-мала-меньше.
Алчная милиция их гоняет, пьяные бомжи пристают, жену обижают. В уборную сходить, и то деньги плати. Тошнехонько!
Сжалилось тут Горе и говорит:
— За все твои страдания, Степа, хочу отблагодарить ваше семейство сполна. Потопали со мной на Красную площадь.
Притопали.
Горе приказало вынуть один из кирпичиков кремлевской стены.
Степа сие не преминул сделать, и чуть не ослеп от забористого радужного сияния. Так полыхнуло ему в глаза — слезы ручьем.
— Откуда? — спросил черта Степа.
Тот объяснил.
В тайнике хранились сокровища самого Лаврентия Павловича Берии, припрятанные им на черный день.
Сложил Степа сверкающие камешки себе за пазуху, и говорит Горю:
— Глянь, Горюшко, дружочек ситный, ничего я там не оставил?
— Ничего, — весело отвечает Горе. — Пойдем, Степа. — В казино хочу. В «Метрополь»!
— Нет, кажется, один камешек посверкивает, — наседает на черта Степа. — Вон там, в уголочке. Подсоби мне. Ты же габаритом меня, чай, меньше.
Скривился черт, ан все-таки спрыгнул со Степиного плеча, да — шмыг в стенную расщелину.