Пятый крестовый поход - Сергей Евгеньевич Вишняков

– Я предпочел бы холодной воды, голова очень болит.

– Что-то произошло?

– Да тут, рядом с местом, где я расположился с отрядом, австрийцы и мадьяры устроили резню над местными крестьянами. Да ты уж слышал, наверное!

– Слышал об этом.

– Я подошел к ним со своими рыцарями, по-хорошему просил, чтобы ушли подальше от моих палаток, чтобы кровью их не забрызгали, да трупы еще вонять начнут, их же убирать эти пьяные рожи не станут. Мадьяры пьяный ор подняли, кричали, что мы сочувствуем сарацинам. В общем, пришлось нам проучить их.

– Многих убили? – спросил Генрих.

– Человек пять-шесть остались лежать. И это были рыцари. Они пришли в Святую землю Гроб Господень освобождать, а сдохли, как псы.

– Тебе их жаль?

– Нет. Жаль уже в который раз убеждаться в том, что ни одно дело не свято, если его выполняют грешники.

В палатку без всякого предупреждения вошел друг обоих братьев – граф Карл фон Лихтендорф. Он был в доспехах и при мече. Его красивое молодое лицо с тонкими усиками расплылось в улыбке:

– Очень хорошо, что я застал вас обоих!

– Что случилось, Лихтендорф? – спросил Штернберг, не ожидавший увидеть своего друга в этот поздний час, так как знал, что граф в это время обычно развлекается с девицами, следующими за ним по пятам из самой Германии, которым он платил за это приличные деньги.

– Собирайтесь, господа, сейчас начинается большой совет у короля Иерусалимского, мы не должны его пропустить!

– Но разве нас с братом на него приглашают? – удивился Лотринген. – Мы не такие важные сеньоры, чтобы короли да герцоги советовались с нами.

– Герцог Австрийский лично сказал мне, чтобы я привел побольше знатных и храбрых рыцарей. А кого же еще вести на совет, как не Лотрингена и Штернберга, моих друзей, а ваш род, как и мой, уверяю вас, намного древнее всех этих сирийских баронишек, чьи отцы-голодранцы приехали в Святую землю с одним мечом и без гроша в кармане. Да сам Жан де Бриенн не блещет родословной. Мы такая же ровня ему, как и он – нам, просто титул громкий у него есть.

– А еще поддержка папы римского и европейских королей! – вставил Лотринген.

– А что за совет такой, что герцог не может обойтись без поддержки? – осведомился Штернберг, пытаясь самостоятельно надеть кольчугу.

– Совет очень важный, герцог сказал мне, что сегодня будут обсуждать судьбу всего похода.

– О! – воскликнул Штернберг. – Конрад, мы должны хорошо выглядеть, чтобы все запомнили нас и никто не посмел бы тыкать в нас пальцами.

– Черт, ты словно девушка, Генрих! – хмыкнул Лотринген.

– Штернберг прав, – отозвался Лихтендорф. – Сегодня соберется весь цвет рыцарства. Я надел новое сюрко, здесь герб вышит больше, чем обычно, и мои родовые львы более устрашающие.

Генрих при помощи брата наконец надел кольчугу, а поверх нее сюрко с родовым гербом Штернбергов – на белом поле черная гора, в которую воткнут меч. Препоясавшись мечом, граф выглянул из палатки и кликнул Ганса. Миннезингер, еще не свыкшийся с обязанностями оруженосца, сонный и потому плохо соображающий, пришел лишь через несколько минут, чем вызвал шквал ругани от своего сеньора.

Тем не менее уже через четверть часа они выступили к шатру короля Иерусалимского, стоявшего в середине лагеря. Братья шли в сопровождении каждый пяти своих рыцарей и оруженосца. Лихтендорф вел за собой более внушительный эскорт – пятнадцать рыцарей. Он не был вассалом Леопольда Австрийского, но благодаря свой знатности, богатству, а также храбрости и уму добился доверия и уважения герцога.

У шатра иерусалимского короля уже толпилось много народу. Немецкие и венгерские сеньоры, кичась друг перед другом, приводили своих рыцарей, кто сколько мог, и теперь, чтобы протолкнуться ко входу, приходилось чуть ли не локтями работать, слыша в спину недовольные окрики и брань. Штернберг хотел было усмирить какого-то зарвавшегося рыцаря, посмевшего не только нагрубить ему, но и толкнуть в плечо, но Лотринген сказал, чтобы он запомнил герб грубияна и разобрался с ним завтра.

Королевский шатер был полон. Леопольд Австрийский сидел на лавке неподалеку от входа в окружении восьми наиболее знатных графов и баронов. Увидев Лихтендорфа, герцог жестом подозвал его и выделил на лавке место неподалеку от себя. Герцог был немного взволнован и теребил ус, поглядывая на сидевшего напротив него венгерского короля Андраша, что-то с увлечением рассказывающего своему сенешалю Деметру Абе. Еще с десяток сеньоров плотной стеной окружали монарха с трех сторон, зло поглядывая на всех присутствующих в шатре.

– Король, похоже, хвастается новыми мощами, которые недавно приобрел, и не без помощи Иерусалимского патриарха! – ухмыльнулся герцог.

– Говорят, он пьет из кубка со знаменитой свадьбы в Кане Галилейской! – подхватил Лихтендорф. – Смотрите, какая у его величества елейная физиономия, не иначе как к тому самому кубку сегодня хорошо приложился!

– Ха-ха! – рассмеялся герцог. – Великий король только и думает, что о святых косточках да о Дамаске. Сеньоры, готов на что угодно с вами спорить, что Андраш сейчас опять начнет свою старую песню про Дамаск. Никто не знает, может, там святой какой захоронен и это его мощи так притягивают короля?

– Смотрите! – прошептал один из немецких сеньоров. – Сенешаль короля смотрит на нас вызывающе, он словно чувствует, что мы смеемся над ними.

– Давайте успокоимся! – примирительно сказал герцог. – Деметр отчаянный, но не глупый. Ему нас задирать нечего. Я как-то говорил с ним и объяснил, что он находится в кругу благородных рыцарей, а свою несдержанность пусть проявляет в землях русов и поляков.

Штернберг весь превратился в слух. Он старался не пропустить ничего, что говорил герцог Австрийский и его сеньоры, попутно внимательно присматриваясь ко всем, кто был в шатре. Генрих чувствовал, что вот, наконец-то, он участвует в чем-то значительном, о чем можно потом рассказывать, конечно, немного приукрашивая свою роль.

Он впервые видел Жана де Бриенна – этого деятельного, неутомимого старика, участвовавшего в двух Крестовых походах, ставшего из незнатного рыцаря могущественным королем, успевшего уже дважды жениться на девушках, годящихся ему во внучки. Штернберг слышал от многих людей, как болезненно переживал этот престарелый король по поводу своего титула, наполненного лишь грустью по утраченной святыне. Король Иерусалимский ни разу не видел Иерусалима и почти не надеялся когда-нибудь увидеть его. И когда он заговорил, а толмач герцога быстро переводил с французского на немецкий, Штернберг проникся глубоким уважением к сединам этого короля, много повидавшего за долгую жизнь. Поглаживая густую окладистую бороду, Жан де Бриенн медленно и вдумчиво зачитывал донесения, приходившие к нему из Европы и из Сирии. В них говорилось, что подкреплений от христианских государей