Контроль - Виктор Суворов

– Да, конечно, – согласился хозяин. – 18 американских инженеров завербованы и отправлены на строительство танкового завода в Нижнем Тагиле, да, я помню, вы его называете вагонным заводом. Скоро будут пополнения на Воронежский и Куйбышевский авиационные заводы, на Харьковский танковый.

– Это хорошо. Кроме всего нужны специалисты в области акустики и записи звуков.

– Специалистов было легко вербовать, когда Америка была в величайшем кризисе. Сейчас Америка из кризиса выходит…

– Вы на что-то намекаете?

– Все на то же. На вознаграждение американским инженерам в России…

– И вам?

– И мне.

– Американские инженеры в России живут так, как они не живут в Америке, и получают столько, сколько они не получают в Америке…

– И все же любителей поубавилось.

– Я рассмотрю этот вопрос.

– Я постараюсь акустиков найти. В Россию?

– В Россию. Но вербуйте их якобы для Швейцарии, намекая, что в России платят в три раза больше. Сделайте так, чтобы документы были оформлены на Швейцарию, но чтобы им очень хотелось в Россию.

– В пути инженеры-акустики пропадут, и концы в воду…

– Это не ваша забота. Вы завербуете и отправите их в Швейцарию. Остальное вас не касается.

– Это будет стоить дороже обычного…

– На сколько?

– Вдвое.

– Я подумаю. Но не слишком ли?

– Найдите другого.

– Ладно. Договорились. И еще. Мне нужны машины, которые называются магнитофоны.

– Сколько?

– Сорок.

– Ого!

– Сорок сейчас. Потом еще.

– Знаете ли вы, что один магнитофон стоит столько, сколько стоят двенадцать хороших автомобилей?

– Знаю.

– Сорок магнитофонов – это стоимость почти пятисот хороших автомобилей.

– Да, конечно.

– И десять процентов от сделки… мои?

– Как обычно.

– Хорошо. Будут магнитофоны.

– В основном мы довольны вашей работой. Вот оплата вашего труда за прошедшие месяцы. Мы очень беспокоимся о вашей безопасности и настоятельно рекомендуем вербовать американских инженеров не только для Советской России…

– Мы прикрываемся как можем. Но вербовать специалистов для других стран фирме убыточно…

– Вы опять намекаете на то же самое.

– Опять намекаю.

– Хорошо, я подумаю. И последнее. Как идет выполнение главного заказа?

– К концу 1938 года будет готов.

– Раньше нельзя?

– Раньше нельзя.

– Я плачу.

– Раньше нельзя. Если бы мы знали, что делаем, то можно бы и пораньше. Очень трудно делать сложнейшую вещь, не понимая, для чего она предназначена.

– Это действительно трудно. Но таковы условия соглашения: вы не спрашиваете, что это такое и для чего предназначено.

– А знаете, я догадался. Это своего рода ключ к какой-то очень сложной электротехнической системе, которую вы создаете там, у себя, в Советской России. Например, мистер Сталин создает запасную столицу на случай войны… Все системы связи стягивает куда-то в сторону от Москвы. Чтобы запасной столицей и ее системами связи никто не мог воспользоваться без его разрешения, он создает электротехнический прибор, который по сложности не уступает самым совершенным шифровальным машинам мира и в то же время невелик по размерам – помещается в небольшом чемодане или даже в портфеле. В России вы не можете заказать такой прибор: враги мистера Сталина могут узнать об этом заказе, прибор украдут и используют его против мистера Сталина, взяв под контроль все системы связи страны. А в Америке вы заказываете такой прибор и не боитесь: экспертам фирмы непонятно назначение прибора, если они и догадаются, что это ключ к чему-то, они все равно не могут им воспользоваться, так как не знают, где находится та самая секретная столица со всеми ее системами связи, которые этим ключиком открываются… Я прав?

Пока хозяин кабинета говорил, гость внимательно слушал. Теперь настало его время говорить.

– Мистер Стентон, у вас в Америке есть очень хорошее выражение: любопытство губит кота… – В глазах гостя сверкнуло нечто такое, что согнало улыбку с губ мистера Стентона. – Очень вас прошу никогда никому не высказывать ваших предположений относительно наших заказов.

– Но нас тут только двое…

– Мистер Стентон, нам обоим будет лучше, если вы не будете высказывать своих предположений даже мне. До свидания.

В этот вечер преуспевающий болгарский бизнесмен превратился в единственного наследника сербского княжеского рода. Еще через восемь дней – в неответственного работника Коминтерна, потом в товарища Холованова, товарища в сверкающих сапогах, известного под кличкой Дракон.

Обратила Настя внимание: работает на ковре, бросает инструктора правым захватом, а по балкону, на котором спортивный инвентарь хранится, все чьи-то сапоги ходят. Может, и не заметила бы, да уж слишком сияние яркое.

Сегодня после занятий выходит из раздевалки в пустой коридор, а ее и окликнули.

Обернулась: стоит перед нею дядька в кожаном пальто. Хорошо, что коридор широкий, в самый раз ему плечи вместить. А то боком бы ему в коридоре стоять. Сапоги на нем те самые, которые даже в темноте абсолютной сверкают. В самый раз по лесу ночью гулять, сапогами дорогу освещая.

– Гражданка Стрелецкая, поступило заявление от мастера Никанора…

– А разве он жив?

– Вообще-то жив. Поправляется.

– Передайте, если встречу еще раз – зашибу.

– Незачем его встречать.

– Ну и хорошо.

– Меня Холовановым зовут.

– Очень приятно. Мне как раз на работу сейчас. До свидания.

– С директором «Серпа и молота» я поговорил.

– С директором? – не поверила Настя.

– С директором. Вот бумага с его подписью. Вас с должности уборщицы цеха подняли до помощника сменного мастера.

– А я ничего и производстве не понимаю.

– Ничего понимать не надо. И вообще на завод теперь можно ходить раз в месяц за получкой. Если времени не будет, так они на дом получку присылать будут. Руководство сборной Союза приглашает вас в команду. Профессионального спорта у нас нет и быть не может. Спорт у нас любительский, но тренироваться надо день и ночь, круглый год.

– А «Серп и молот» будет мне платить за такую работу?

– Будет. Если любитель на работу не ходит, а только тренируется, то на что же он жить будет? Поэтому наши заводы помогают любителям. Еще есть вопросы?

– Есть. Ваш пистолет – это настоящий «Лахти»?

Серебряный самолет. Отполирован до сверкания. Как сапоги у Холованова. По борту красными размашистыми буквами: «Сталинский маршрут».

– Этим самолетом и полетим?

– Этим самым и полетим.

– Постойте, а вы не тот ли самый Холованов, который на полюс летает?

– Тот самый.

– А есть еще один знаменитый Холованов, который на мотоцикле рекорды бьет.

– Есть и такой Холованов.

– Ваш брат?

– Нет, это я сам.

– А на коне – ваш брат?

– Нет, и на коне я сам.

– Понятно.

– Надо, Настя, в меха закутаться. Летим в Крым, но на высоте – один черт морозяка. Отопления у нас нет. И пора переходить на «ты», я человек простой.

– Я тоже не очень сложная.

Напарницей хохотушка попалась. С большим опытом. 215 прыжков, включая 73 затяжных.

– Значит так, Настя. Готовили меня одну к затяжному прыжку на авиационном параде… Теперь решили нас парой бросить. Я тебя быстро в курс дела введу. Ты только меня слушайся. Смотри, прибор этот создан творческим гением советского народа и его славных конструкторов. Называется РПР-3. Взводим курки. Помещаем прибор под стеклянный колпак. Нажимаем кнопочку, откачиваем воздух. Представь, что тебя бросили с четырех тысяч, а раскрыться надо на двухстах…

– На двухстах? Кто же на двухстах раскрывается после четырех?

– На двухстах раскрываются герои. Например, я. Если боишься, сразу скажи.

– Не боюсь.

– Вот и правильно. Нечего бояться. Мы же не на советских парашютах. На американских. Но с советским прибором.

– Можно ли скорость погасить, если летишь с четырех, а раскрываешься на двухстах?

– Можно. Если раскрыться точно.

– Как же ты раскроешься точно прямо на двухстах?

– Тебе техника поможет. Повторяю еще раз. Прибор РПР-3 создан творческим гением советского…

– Про гений я поняла. Расскажи, как работает.

– Работает просто. Чем выше поднимаемся, тем ниже давление воздуха. А когда с высоты на землю опускаемся, давление возрастает. Прибор от давления воздуха срабатывает. Как только долетишь до высоты, которая тебе требуется, так он и сработает.

– Но давление воздуха меняется.

– Перед прыжком с метеорологами консультируемся и соответствующие поправки вносим.

– Ясно.

– Сейчас кладем прибор под стеклянный колпак и откачиваем воздух. Следим за показанием шкалы. Это давление на высоте четыре тысячи. Вот ты летишь. Вот давление повышается. Прошла три тысячи. Прошла две. Одну. Восемьсот. Шестьсот. Четыреста. Триста. Двести. Оп!

Хлопнул прибор. Вроде стрельнул дуплетом. Вроде пружина мощная мышеловку захлопнула.