Пиппи Длинныйчулок садится на корабль - Астрид Линдгрен

По дороге на телеге, груженной мешками, ехал человек. Мешков было много, и все они были тяжелые. А лошадь была старая и усталая. Вдруг одно колесо съехало с колеи и застряло в канаве. Человек, которого звали Блумстерлунд, разозлился до ужаса. Решив, что виновата лошадь, он достал кнут и стал нещадно хлестать ее по спине. Лошадь надрывалась, изо всех сил пытаясь вытянуть телегу на дорогу, но ничего не получалось. Блумстерлунд разозлился еще больше и стал еще сильней хлестать лошадь. Увидев это, фрёкен ужасно расстроилась, ей было очень жаль бедную лошадь.

— Как вы можете так жестоко обращаться с животным? — спросила она Блумстерлунда.

Блумстерлунд на минуту отложил хлыст, сплюнул и ответил:

— Не лезьте туда, где вас не спрашивают, — сказал он, — а не то может статься, что я и вас угощу кнутом.

Он сплюнул еще раз и снова взялся за кнут. Бедная скотина дрожала всем телом. И вдруг кто-то молнией пролетел сквозь толпу ребят. Это была Пиппи. Нос у нее сильно побелел. А Томми с Анникой знали, что если нос у Пиппи побелел, она точно сильно разозлилась. Она бросилась на Блумстерлунда, схватила его поперек туловища и швырнула в воздух. Когда он падал, она поймала его и снова подбросила. И так он взлетал в воздух пять или шесть раз. Блумстерлунд не мог понять, что с ним стряслось.

— Помогите! Помогите! — кричал он, ошалев от страха. Под конец он с шумом плюхнулся на дорогу. Кнут он потерял. Пиппи встала напротив него, подбоченясь.

— Ты не смеешь больше хлестать лошадь! — решительно сказала она. — Не смеешь, ясно тебе? Один раз я встретила в Капстадене человека, который тоже избивал свою лошадь. На нем была такая нарядная и красивая форма. А я сказала ему, что если он еще посмеет бить свою лошадь, то я обдеру его так, что от его парадной формы не останется ни одной ниточки! И подумать только, через неделю он опять отхлестал свою лошадь! Не правда ли, жаль его красивую форму?

Блумстерлунд продолжал сидеть на дороге, ничего не понимая.

— Куда ты везешь воз? — спросила его Пиппи.

Блумстерлунд испуганно показал на дом, стоявший неподалеку.

— Туда, домой, — сказал он.

Тогда Пиппи распрягла лошадь, все еще дрожавшую от усталости и страха.

— Не бойся, лошадка, — успокоила она ее. — Сейчас ты увидишь что-то новенькое.

Она подняла лошадь сильными руками и отнесла ее в конюшню. Лошадь была удивлена не меньше Блумстерлунда.

Дети и фрёкен стояли на дороге и ждали Пиппи. А Блумстерлунд, стоя возле своей телеги с поклажей, почесывал затылок. Он не знал, как довезти ее домой. Но тут вернулась Пиппи. Она взяла один из больших тяжелых мешков и взвалила его Блумстерлунду на спину.

— Вот так-то будет лучше, — сказала она. — Хлестать лошадь ты умеешь здорово, а теперь поглядим, умеешь ли ты таскать мешки.

Она взяла хлыст.

— Вообще-то надо бы хлестнуть тебя разок, раз ты сам так любишь хлестать. Но кнут твой, я вижу, совсем хилый, — сказала она и отломила кусок кнутовища. — Вовсе никуда не годится, вот жалость-то.

И она поломала кнутовище на маленькие кусочки.

Блумстерлунд поплелся по дороге, не говоря ни слова. Он только пыхтел. А Пиппи взялась за оглобли и потащила телегу к дому Блумстерлунда.

— Вот тебе, пожалуйста, платить не надо, — сказала она, поставив телегу возле конюшни Блумстерлунда. — Рада стараться. Полеты в воздух тоже обошлись тебе бесплатно.

И она ушла. Блумстерлунд долго стоял и смотрел ей вслед.

— Да здравствует Пиппи! — закричали дети, когда она вернулась.

Фрёкен тоже была довольна и похвалила Пиппи.

— Ты правильно поступила, — сказала она. — Нужно быть доброй к животным. И к людям, конечно, тоже.

Довольная Пиппи уселась на лошадь.

— Да уж, с Блумстерлундом я была куда как добра! Еще бы, полетать столько раз и совсем бесплатно!

— Для того мы и появились на свет, — продолжала фрёкен, — чтобы быть добрыми и приветливыми к другим людям.

Пиппи, стоя на голове на спине лошади, болтала ногами.

— Ха-ха! — воскликнула она. — А для чего тогда появились на свет другие люди?

В саду у Уллы накрыли большой стол. На нем было столько бутылочек и печенья, что у всех ребят потекли слюнки, и они поскорее расселись вокруг стола. Во главе стола уселась Пиппи. Она разом запихала в рот две булочки и стала похожа на церковного ангела с круглыми, как два шара, щеками.

— Пиппи, нужно подождать, пока не начнут угощать, — с упреком заметила фрёкен.

— Не бешпокойтесь обо мне, — промямлила Пиппи с набитым ртом, — я привыкла вешти себя прошто, беж фашонов.

И как раз в этот момент к ней подошла мама Уллы. В одной руке у нее был кувшин с соком, в другой термос с шоколадом.

— Тебе сок или шоколад? — спросила она.

— Шок и шоколад, — ответила Пиппи. — Шоком буду запивать одну булочку, а шоколадом другую.

Она безо всякого стеснения взяла у мамы Уллы кувшин с соком и термос с шоколадом и отпила несколько глотков того и другого.

— Она всю свою жизнь провела на море, — шепнула фрёкен удивленной маме Уллы.

— Понимаю, — кивнула мама Уллы. Она решила не обращать внимания на плохое поведение Пиппи.

— Хочешь печенья? — спросила она и протянула Пиппи блюдо.

— Кажется, хочу, — ответила Пиппи и весело засмеялась своей шутке. — Оно у вас получилось не очень-то красивое, но, надеюсь, все же вкусное, — сказала она и набрала целую пригоршню.

Потом она увидела на противоположном конце стола блюдо с красивым розовым печеньем. Она дернула господина Нильссона за хвост и попросила его:

— Послушай-ка, господин Нильссон, сбегай-ка да принеси мне вон тех розовых завитушек. Возьми лучше штуки три.

Господин Нильссон поскакал по столу с такой прытью, что сок в стаканах расплескался.

— Надеюсь, ты теперь сыта? — спросила мама Уллы, когда Пиппи подошла к ней, чтобы сказать «спасибо».

— Ну, наесться я не наелась, но пить хочу, — ответила Пиппи и почесала у себя за ухом.

— Да, угощения у нас было не очень много, — сказала мама Уллы.

— Даже меньше того, — любезно ответила Пиппи.

Тут фрёкен решила поговорить с Пиппи о том, как надо себя вести.

— Послушай, милая Пиппи, — ласково сказала она, — ведь ты хочешь стать настоящей дамой, когда вырастешь?

— Ты хочешь сказать, с такой вуалью на носу и тремя подбородками?

— Я хочу сказать, дамой, умеющей себя вести, всегда вежливой. Настоящей дамой. Хочешь быть такой?

— Я об этом еще успею подумать. Знаешь, фрёкен, я вообще-то собираюсь стать морской разбойницей, когда вырасту.

Она подумала немного.

— А что, фрёкен, нельзя быть и морской разбойницей и настоящей дамой вместе? А то я бы…

Фрёкен считала, что нельзя.

— Ой-ой-ой! — огорчилась Пиппи. — Что же мне тогда выбрать?

Фрёкен объяснила ей, что, какой бы путь в жизни она ни выбрала, научиться хорошо вести себя не повредит. Так, как Пиппи только что вела себя за столом, никуда не годится.

— Это так трудно знать, как надо себя вести, — вздохнула Пиппи. — Не можешь ли ты объяснить мне главные правила?

Фрёкен изо всех сил постаралась объяснить это Пиппи. Она рассказывала, а Пиппи с интересом слушала. Нельзя ничего брать со стола, пока тебе не предложат, нельзя брать больше, чем по одному печенью зараз, нельзя есть с ножа, нельзя стоять и почесываться, когда разговариваешь с людьми, нельзя делать то, нельзя делать это… Пиппи задумчиво кивнула:

— Я буду вставать каждое утро на час раньше и репетировать, чтобы научиться всем этим штучкам, если решу не быть морской разбойницей.

Чуть поодаль на траве сидела Анника. Она о чем-то задумалась и ковыряла в носу.

— Анника! — строго крикнула Пиппи. — Что это с тобой? Запомни, что настоящая воспитанная дама ковыряет в носу, когда ее никтошеньки не видит!

Но тут фрёкен сказала, что пора уходить, и велела всем идти домой строем. Дети построились по двое, и только одна Пиппи продолжала сидеть на траве. Выражение лица у нее было задумчивое, казалось, будто она к чему-то прислушивается.

— Что с тобой, Пиппи? — спросила фрёкен.

— А скажи, фрёкен, может ли у настоящей дамы урчать в животе?

Она посидела еще немножко, прислушиваясь.

— Потому что если это нельзя, то мне придется решить стать морской разбойницей.

Пиппи отправляется на ярмарку

В этом маленьком-премаленьком городке наступило время ярмарки. Ярмарку устраивали раз в году, и каждый раз все дети в городке были без ума от радости в ожидании чего-то необыкновенного. Городок выглядел в это время совсем не так, как всегда. Повсюду толпились люди, были подняты флаги, а на площади стояли прилавки и можно было купить уйму замечательных вещей. Словом, царило такое оживление, что удовольствием было хотя бы просто пройтись по улицам. А лучше всего было то, что возле таможни устроили большой луна-парк с каруселями, тиром, театром и всевозможными прочими развлечениями. А еще там был зверинец. Настоящий зверинец со всеми дикими зверями на свете: тиграми и удавами, обезьянами и морскими львами. Можно было постоять около зверинца, послушать удивительное рычание и рев, какого ты никогда не слышал за всю жизнь. А тот, у кого были деньги, мог, ясное дело, даже войти внутрь и поглядеть на зверей.