Гипнотизер - Ларс Кеплер

В 22.10 Йона Линна, садясь в машину на Дроттнингхольмсвеген, услышал печальное сообщение. Полицейский по имени Эрланд Бьёркандер кричал: дети зарублены, он в доме один, мать детей мертва, все мертвы. Чуть позже Бьёркандер, уже более собранный, докладывал с улицы, что инспектор Лиллемур Блум отправила его одного в дом на Ердесвеген. Внезапно он замолчал, промямлил что-то про «не тот канал» и отключился.

В автомобиле Йоны стало тихо. «Дворники» смахивали капли воды со стекла. Комиссар медленно ехал мимо Кристинеберга, думая о своем отце, который погиб, не успев ничего понять.

Возле школы св. Стефана Йона съехал на обочину, раздраженный ошибками полицейского руководства в Тумбе. Ни один полицейский не должен выполнять подобные задания в одиночку. Йона вздохнул, вынул телефон и попросил соединить его с Лиллемур Блум.

Лиллемур Блум училась в высшей полицейской школе в те же годы, что и Йона. После стажировки она вышла замуж за коллегу из розыскного отдела, по имени Еркер Линдквист. Через два года у них родился сын, которого назвали Данте. Еркер никогда не брал оплаченный отпуск по уходу за ребенком, хотя такой отпуск положен по закону. Это приносило деньги в семью, зато тормозило карьеру Лиллемур Блум. Еркер бросил жену ради молоденькой девушки, только что закончившей образование, и Йона слышал, что он не навещает сына даже каждый второй выходной.

Лиллемур Блум ответила, и Йона коротко представился. Он продрался через вежливую болтовню, а потом изложил, что услышал по радио.

— Йона, у нас не хватает народу, — объяснила она. — Вот я и рассудила…

— Ну и что, что не хватает? — перебил он. — Черт знает что ты рассудила.

— Не хочешь слушать, — констатировала Лиллемур Блум.

— Почему? Хочу. Но…

— Ну так слушай!

— Ты не должна была отправлять Бьёркандера на место преступления одного, — продолжал Йона.

— Ты готов слушать?

Помолчав, Лиллемур Блум объяснила, что у инспектора уголовной полиции Эрланда Бьёркандера было задание только известить семью погибшего об утрате и что выломал балконную дверь и проник в квартиру он исключительно по собственной инициативе. Йона признал, что она поступила правильно, несколько раз извинился, а потом со всей возможной вежливостью спросил, что же случилось в Тумбе.

Лиллемур Блум пересказала доклад инспектора Бьёркандера о ножах и столовых приборах, которые лежали в крови на полу кухни, очках девочки, кровавых следах, отпечатках ладоней, а также телах и частях тел, разбросанных по квартире. Потом добавила, что Андерс Эк, которого она считала последней жертвой, был известен социальным властям как игроман. Он прошел санирование долгов, но тут же одолжил деньги у какой-то криминальной личности в коммуне. Теперь взыскивать должок явились к его семье, чтобы добраться до него. Лиллемур Блум описала разделанное, как туша, тело Андерса Эка в раздевалке, упомянула о найденных в душевой кабине охотничьем ноже и руке с содранной кожей. Она рассказала все, что ей было известно о семье, и сообщила, что мальчика отвезли в больницу Худдинге. Несколько раз она повторила, что в полиции не хватает людей и что с обследованием места преступления придется подождать.

— Я его осмотрю, — сказал Йона.

— Зачем? — удивилась Лиллемур Блум.

— Хочу взглянуть на все это.

— Сейчас?

— Да. Спасибо, — ответил он.

— Здорово, — одобрила Лиллемур Блум. Что-то в ее голосе заставило его предположить, что она и вправду так думала.

Йона не сразу понял, что именно его так заинтересовало. Дело было не столько в серьезности преступления, сколько в том, что что-то не сходилось, в некоем противоречии между информацией, которую он получил, и сделанными выводами.

Съездив на оба места преступления, в раздевалку «Рёдстюхаге» и в Тумбу, в дом номер восемь по Ердесвеген, комиссар утвердился в мысли, что возникшее у него чувство вполне соответствует наблюдениям. Конечно, об уликах речь не шла, но увиденное оказалось настолько красноречивым, что не позволяло бросить расследование. Йона был уверен, что отца убили раньше, чем напали на остальных членов семьи. Во-первых, кровавые следы в раздевалке выглядели более энергичными по сравнению с отпечатками в доме, а во-вторых, у охотничьего ножа, лежавшего в душе раздевалки, оказалось сломано лезвие. Это могло объяснить, почему дома, на кухне, по полу были разбросаны столовые приборы: нападавший просто искал новое оружие.

Йона попросил терапевта из больницы Худдинге, как человека компетентного, помочь ему, пока едут судебный медик и техники из Государственной криминалистической лаборатории. Они тщательно обследовали квартиру, в которой было совершено преступление. Потом Йона связался с отделением судебной медицины в Стокгольме и потребовал тщательного патологоанатомического исследования.

Лиллемур Блум курила под фонарем возле распределительного ящика, когда Йона вышел из дома. Уже давно он не испытывал такого потрясения. Самая зверская жестокость обрушилась на маленькую девочку.

Криминалисты были уже в пути. Йона перешагнул через дрожавшую на ветру сине-белую пластиковую ленту, огораживавшую место преступления, и подошел к Лиллемур Блум.

Было темно и ветрено. Редкие сухие снежинки кололи лицо. В Лиллемур Блум был какой-то усталый шик: сейчас ее лицо от переутомления выглядело морщинистым, а красилась она ярко и небрежно. Йоне она всегда казалась красивой — прямой нос, высокие скулы и раскосые глаза.

— Вы уже начали расследование? — спросил он.

Она покачала головой и выпустила струйку дыма.

— Я начну, — сказал Йона.

— Тогда поеду домой, лягу спать.

— Звучит прекрасно, — улыбнулся он.

— Поехали вместе, — пошутила Лиллемур Блум.

— Посмотрю, нельзя ли поговорить с мальчиком.

— Верно. Я кое-что сделала. Позвонила в Линчёпинг, в Государственную криминалистическую лабораторию — просто чтобы они связались с больницей в Худдинге.

— Молодец.

Лиллемур Блум бросила сигарету и затоптала окурок.

— А что вообще здесь делать государственной уголовке? — спросила она, бросив взгляд на свою машину.

— Там будет видно, — пробормотал Йона.

Убийство не было связано с попыткой выколотить долг, снова подумал он. Что-то здесь не так. Кто-то хотел истребить всю семью, но движущие силы и мотив этого желания оставались загадкой.

Сев в машину, Йона снова позвонил в больницу Худдинге и узнал, что пациента перевели в Сольну, в нейрохирургию Каролинской больницы. Состояние мальчика ухудшилось через час после того, как криминалисты из Линчёпинга проследили, чтобы врач обеспечил ему биологический материал.

В полночь Йона поехал назад, в Стокгольм. На Сёдертельевеген он позвонил в социальную службу, чтобы согласовать допросы во время предварительного расследования. Его соединили с Сусанной Гранат, дежурным специалистом по поддержке свидетелей. Йона рассказал об особых обстоятельствах и попросил разрешения позвонить еще раз, когда состояние пациента станет более стабильным.

В отделении интенсивной терапии нейрохирургической службы Каролинской больницы Йона оказался в пять минут третьего ночи, а через пятнадцать минут встретился с лечащим врачом, Даниэллой Рикардс. Ее суждение было таково: мальчика нельзя допрашивать еще несколько недель, если он вообще выживет, с такими-то ранами.

— Он в состоянии медицинского шока, — сказала доктор Рикардс.

— Что это значит?

— Он потерял много крови, сердце пытается компенсировать потерю и бьется слишком быстро…

— Вам удалось остановить кровотечение?

— Думаю, да. Надеюсь. Мы все время переливаем кровь, но его организму не хватает кислорода, продукты распада после обмена веществ не выводятся, кровь окисляется и может повредить сердце, легкие, печень, почки.

— Он в сознании?

— Нет.

— Мне надо поговорить с ним, — сказал Йона. — Можно ли что-нибудь сделать?

— Ускорить выздоровление мальчика может только Эрик Мария Барк.

— Гипнотизер?

Доктор Рикардс широко улыбнулась и покраснела.

— Не говорите ему про гипноз, если хотите, чтобы он вам помогал, — предупредила она. — Он наш лучший специалист по шоковым состояниям и тяжелым травмам.

— Вы против того, чтобы я ему звонил?

— Наоборот. Я сама думала ему позвонить.

Йона сунул руку в карман, понял, что забыл мобильник в машине, и попросил телефон у Даниэллы Рикардс. Объяснив Барку положение дел, он снова позвонил в социальную службу Сусанне Гранат и предупредил, что надеется вскоре поговорить с Юсефом Эком. Сусанна сообщила, что семья есть у них в списках, что отец страдал лудоманией и что три года назад у семьи совершенно точно был контакт с дочерью.

— С дочерью? — недоверчиво переспросил Йона.