Лондон. Темная сторона (сборник) - Джерри Сайкс

Она лизнула ободок стакана и сказала:

— Тебя. Прямо сейчас.

Я так и не допил свою порцию. И о черном типе не смог упомянуть. Мы были у меня дома, я срывал рубашку, а она стояла с улыбочкой на губах. Я услышал:

— Белый хмырь дошел.

Она оставила дверь полуоткрытой. И теперь в прихожей стоял Невилл, небрежно держа в руке монтировку. Я взглянул на Келли. Она пожала плечами и отошла в сторону. Невилл вразвалочку приблизился и почти лениво заехал мне монтировкой по колену; я повалился на пол.

— Кошка всегда падает на четыре лапы.

Келли подошла и лизнула его ухо.

— Давай заберем наркоту и поскорее смоемся отсюда. Заметно было, что ему хотелось развлечься. Нарочито растягивая слова, он проговорил:

— Ну что, Лерой? Где твоя знаменитая заначка? Сам отдашь или поупрямишься? Мне-то все равно, так или эдак. Эй, детка, налей-ка нам чего-нибудь покрепче. Что тут есть для дорогих гостей?

Я сказал, что все отдам им, и Невилл рассмеялся:

— Тогда пошевеливайся, браток, если не хочешь неприятностей.

Я прополз по ковру, откинул его и вытащил половицу.

— Нев, тебе «Хайнекен» или «Бекс»? — крикнула Келли.

Я выстрелил ему в пах. Он упал, брызнула кровь. Келли, державшая в каждой руке по бутылке, выронила их на пол. Я заметил:

— Ты опять загадила мой ковер, что за фигня с тобой? — и выстрелил ей в живот. Считается, что такое ранение особенно мучительно. Судя по Келли, это чистая правда. Я склонился к ней и шепнул: «Ну что, ты достаточно загрузилась или маловато будет? У меня еще до фига».

Я заправил рубаху, убедился, что она сидит аккуратно. Терпеть не могу, когда одежда перекошена, она от этого портится. Я огляделся и с досадой заметил:

— Ну вот, теперь комнату придется обставить заново.

Стюарт Хоум

Rigor mortis[3]

(Stewart Home

Rigor Mortis)

Стюарт Хоум родился в Южном Лондоне в 1962 году, сейчас живет в Восточном Лондоне. Он является автором двадцати одной книги, включая романы «Медленная смерть», «Минет», «Предстань перед Христом и убей любовь», «Нокаут в Шортдиче и Хокстоне». Все эти книги можно рассматривать как извращенные любовные письма его родному Лондону.

Место действия — Ледбрук-Гроув

В столице я провел всю свою сознательную жизнь, и большую ее часть — стаптывая ноги в сомнительных закоулках Западного Лондона. После войны район Ледбрук-Гроув получил прозвание Дастбоул [4]. Предприимчивые застройщики наживались на нем изрядно. В течение тринадцати лет славного правления тори, в 50-е и 60-е годы, на тамошних трущобах мог сделать состояние любой желающий. Дома то и дело переходили из рук в руки, и цены подскакивали с каждой продажей. Пока в начале 60-х не ввели до нелепого строгий надзор за строительными организациями, в обычае у спекулянтов недвижимостью было заряжать за дома как владельцам, так и другим участникам договора, стопроцентные закладные, планируемые продавцом заранее. И хотя цены при таких условиях оказывались выше рыночных, право собственности все же обходилось дешевле, чем аренда. Увы, новые владельцы для покрытия закладных предпочитали сдавать комнаты, вместо того чтобы зарабатывать на кусок хлеба, как подобает свободнорожденным саксам. Перенаселенность в результате привела к росту преступности, и полиция выбивалась из сил.

Только что завершенное следствие вернуло меня почти на двадцать лет назад, в начало 60-х. О смерти Джилли О’Салливан я узнал прежде, чем явился на Кембридж-Гарденс, 104, и немало подивился тому, что она вообще умудрилась дожить до тридцати пяти лет. Впервые наши пути пересеклись в 1962 году, когда Джилли была еще наивным подростком, а я — свежеиспеченным молодым констеблем. Констеблем я и остался, поскольку повышению в чинах изначально предпочел продвижение по горизонтали и стал коронером. При этой работе случаются значительные неофициальные приработки, и я не единственный коп, который пренебрег служебным ростом, — ведь, чем больше ты на виду, тем меньше у тебя возможностей принять вполне заслуженную взятку.

Джилли О’Салливан, переехав в Ноттинг-Хилл, пять лет снимала квартиру на Бассет-роуд, а в 1966-м переселилась поближе к Элгин-креснт. Кровать, на которой она умерла, находилась всего в нескольких минутах ходьбы от застроек Ноттинг-Хилла шестидесятых годов. В первый раз я позвонил Джилли на Бассет-роуд, когда полиции сообщили, что там скрывается один из ее братьев. Членов клана О’Салливан я и мои коллеги знали как свои пять пальцев. Вся семейка промышляла кражами и сутенерством. Джилли с братом выросли в Гриноке и в столицу приехали уже подростками. В начале 60-х Джилли процветала, неплохо зарабатывая в одном из дорогих клубов Сохо, и в те времена у нее даже сутенер был с приличным произношением и средним образованием. Брата ее в конце концов поймали, когда он вместе с парочкой кузенов обносил ювелирный магазин, и тогда-то я и узнал, что на самом деле он прятался со своим дядей-бандитом в Виктории. После отсидки в муниципальной тюрьме за грабеж его перевели в военную — за самовольную отлучку из армии. Когда же, в середине 60-х, он освободился окончательно, Джилли уже стала в своей семье отщепенкой. Не из-за проституции — родня и знакомые отвернулись от нее потому, что Джилли связалась с битниками и хиппи и подсела на наркотики.

Будь она поумней, так выскочила бы замуж за какого-нибудь из своих богатеньких джонов и сделалась порядочной женщиной. Кое у кого из работавших с ней девушек хватило на это здравого смысла. О’Салливан была красоткой — в прежние времена, конечно; сейчас, глядя на ее труп, любой решил бы, что ей уже стукнуло все сорок. Глаза у нее до самой смерти так и остались голубыми, как пятифунтовая банкнота. Эта наивная голубизна, пока Джилли была юна, заставляла мужчин верить в ее невинность и простодушие. Глаза — что два озера, достаточно глубоких, чтобы в них утонуть, и, разумеется, она делала все, чтобы подчеркнуть этот эффект старательно подобранным макияжем. Потом, из-за нелегкой жизни, красоту свою она потеряла, и, поскольку ее историю я знал, мне не нужно было выпытывать подробности у женщины, которая нашла тело.

Я даже не стал спрашивать у Марианны Мэй, как она попала в квартиру Джилли; Гаррет уже поведал мне, что, найдя О’Салливан в кровати мертвой и торопясь смыться, он оставил дверь открытой. Гаррет, распространитель наркотиков и сутенер, счел за лучшее исчезнуть, не сообщив властям о смерти подружки. Прекрасно знал, что если даже его и не обвинят в ее смерти, так притянут еще за что-нибудь, окажись он поблизости. Я же, получив приказ расследовать обстоятельства смерти в цокольной квартире на Кембридж-Гарденс, 104, отправился сначала в Обсерваторию-Гарденс, где и прихватил его на пару со Скотчем Алексом. Гаррет жил с Джилли, а поскольку меня информировали только об одной смерти, я понял, что либо оба они, либо кто-то один всяко будет «в бегах» в Обсерватории-Гарденс. Кто именно умер, я не знал, покуда не добрался до норы Скотча Алекса, и предполагал, что это мог быть какой-то из их дружков-героинщиков.

Гаррет рассказал мне, что знал, но знал он немного. Покрутившись по своим дилерским делам, пришел домой, увидел на кровати мертвую Джилли и не мешкая сделал ноги. Случайная передозировка — так он считал, хотя не исключал и возможности, что О’Салливан убили некие бандиты, угрожавшие ей расправой за надувательство с наркотиками. Я сказал ему, чтобы он не беспокоился насчет выступления в суде, поскольку, если он согласен на сотрудничество, я не стану упоминать его в своем заключении. Намек он уловил и, вынув из правого кармана джинсов пачку купюр, вручил ее мне. Я похлопал его по левому карману, и Гаррет понял, что игра на сей раз идет всерьез. Достал и отдал деньги из второго кармана. Тогда я ткнул его в живот. Он поднялся на ноги и вытащил еще пачку из пояса. Затем я заставил его снять обувь и носки, но там у него ничего припрятано не было.

Довольный уловом, я пообещал сутенеру О’Салливан написать в рапорте, что Джилли на момент смерти жила одна. Я не сказал ему, что сделал бы то же самое, даже если бы не растряс его на деньги, поскольку для меня запись о ее совместном проживании с наркодилером означала бы лишние и совершенно ненужные хлопоты. Гаррет — подонок, но не дурак, и советовать ему найти себе какое-нибудь другое жилье нужды не было. Более того, я ничуть не сомневался в его способности быстренько ободрать еще какого-нибудь глупца, дабы и полицейского Левера обеспечить его долей, только что присвоенной мною, и расплатиться за прочие долги, которых таким, как он, не избежать, если они хотят оставаться в живых и при добром здравии. И, прежде чем покинуть Обсерваторию-Гарденс, я воспользовался случаем немного пощипать еще и хозяина норы, Скотча Алекса, такого же дилера, как и Гаррет.