Ангелы Монса: Лучники и другие военные легенды - Артур Мэйчен

Дальнейшее, во всяком случае, не следует рассматривать как легенду или как миф. Перед вами просто одно из странных событий нашего времени, и я не сомневаюсь, что все это может с легкостью «найти оправдание». Фактически, рационалистическое объяснение всего происшедшего доступно и лежит на поверхности. Есть только одна небольшая трудность, и та, как я представляю, ни в коем случае не может считаться непреодолимой. В любом случае этот поворот сюжета можно отбросить как подозрительное совпадение и не более того.

В таком случае далее рассматривается курьез или странное происшествие. Молодой человек, которого мы назовем, чтобы избежать опознания, Деламером Смитом — теперь он лейтенант Деламер Смит — проводил свой отпуск на западном побережье Южного Уэльса в начале войны. Он занимал какой-то не особенно важный пост в Сити, и в часы досуга он в рвной мере занимался немного литературой, немного искусством, немного коллекционированием антиквариата. Он любил итальянских примитивистов, мог обнаружить разницу между ними, он просмотрел работу Боутелла «Гравирование по меди». Он и впрямь с энтузиазмом рассуждал о меди на равных с сэром Робертом Септвансом и сэром Роджером Трампингтоном.

Однажды утром — он думает, что это, должно быть, случилось утром 16 августа 1914 года — солнце так ярко светило в его комнате, что он рано проснулся и подумал: прекрасно было бы посидеть на утесе в лучах чистого солнечного света. Так что он оделся и вышел на улицу, и поднялся на Гилтар-пойнт, и уселся там, наслаждаясь свежим воздухом, сиянием моря и видом морской пены у серых скал острова Cв. Маргарет. Потом он посмотрел вдаль, разглядел новый белый монастырь на Кэлди и задался вопросом, кто был его архитектором и как он умудрился создать комплекс зданий, выглядящих в точности как фон средневековой картины.

После часа таких раздумий и пары трубок Смит почувствовал, что его клонит в сон. Он только подумал, будет ли приятно вытянуться на диком тимьяне, аромат которого был очень силен наверху, и проспать до завтрака, когда лучи восходящего солнца коснулись одного из окон монастыря, и Смит сонно смотрел на мерцающий свет, пока вспышки не ослепили его. Тогда он почувствовал нечто «подозрительное». Появилось странное ощущение, как будто макушка его головы расширялась и сжималась, а затем, по его словам, он ощутил своего рода удар, нечто среднее между слабым электрическим током и ощущением, возникающим, если опустить руку в быстрый полноводный ручей.

То, что случилось потом, Смит вообще не может описать ясно. Он знал, что сидел на Гилтаре, глядя на волны и Кэлди; он все время слышал гулкий, могучий поток, бьющийся в каменных пещерах далеко внизу. И все же он видел, как будто сквозь стекло, совершенно иную страну — болотистые низины, окруженные медлительным потоком и длинными рядами аккуратно подрезанных деревьев.

«Казалось, — говорит он, — что это пустынные края, но в тот момент они наполнились людьми; их было так много, как муравьев в муравейнике.

И они все были вооружены; это казалось очень странным.

Думаю, я стоял возле того, что раньше было сельским домом; но теперь все разрушили, остались только кучи руин и мусора. Остался только один высокий круглый дымоход, формой сильно напоминавший дымоходы пятнадцатого века в Пемброкшире. И тысячи, десятки тысяч людей проходили мимо.

Они все были облачены в броню, во все виды брони. На некоторых были скрещивающиеся ленты из яркого металла, закрепленные поверх одежды, другие были в кольчугах с головы до пят, третьи — в тяжелой цельной броне.

Они надели шлемы всех форм, видов и размеров. Один полк носил стальные кепки с широким козырьком, нечто вроде головных уборов старых парикмахеров.

Люди из другого отряда носили рыцарские шлемы, закрытые так, что не удавалось разглядеть лица. Большинство облачилось в латные рукавицы из стальных колец или из листового железа, а их обувь была отделана сталью. Очень многие держали нечто похожее на булавы, размахивая этим оружием из стороны в сторону; все эти люди тащили какие-то связки больших металлических шаров на поясах. Потом прошла дюжина полков — все солдаты были со стальными щитами, переброшенными через плечо. Последними шли лучники с арбалетами».

Деламеру Смиту показалось, что он наблюдал долгое шествие множества людей в средневековой броне, и все же он знал — по положению солнца и розового облака, которое проходило над Головой Червя — что видение, или что это собой представляло, продолжалось только секунду или две. Потом слабое шоковое ощущение повторилось, и Смит вернулся к созерцанию физических явлений пемброкширского побережья — к синим волнам, серому острову св. Маргарет и к аббатству Кэлди, белеющему в солнечном свете.

Скажут, без сомнения, и вполне вероятно, справедливо, что Смит заснул на Гилтаре, и во сне мысль о только что начавшейся большой войне смешалась с его поверхностными знаниями о средневековых сражениях, о тогдашнем вооружении и броне.

Объяснение кажется достаточно убедительным.

Но тут есть небольшая трудность. Я сказал, что Смит — теперь лейтенант Смит. Он получил назначение прошлой осенью и отправился на фронт в мае. Он, по случаю, говорит по-французски довольно хорошо, и потому стал, что называется, офицером связи или кем-то вроде того.

Во всяком случае, он часто бывает на французских позициях.

Он был дома в отпуске на прошлой неделе и рассказал:

«Десять дней назад меня направили в ***. Я добрался туда рано утром и вынужден был подождать немного, прежде чем смог увидеть генерала. Я осмотрелся вокруг, и слева от нас находилась ферма, превратившаяся в кучу руин, с одним круглым дымоходом, возвышавшимся как „фламандские“ дымоходы в Пемброкшире. И затем мимо прошли люди в броне, в точности такие, какими я видел их — французские полки. Вещи, похожие на булавы, оказались бомбометами, а металлические шары на поясах мужчин были бомбами. Мне сказали, что арбалеты использовались для бомбардировок.

Марш, который я наблюдал, был частью большого передвижения; вы еще немало о нем услышите — очень и очень скоро».

«Лондонец»

Жил-был журналист — и читателю «Ивнинг ньюс» прекрасно известны его инициалы, — который совсем недавно написал рассказ.

Конечно, его история должна быть о войне; никаких других историй в настоящее время нет. И он написал об английских солдатах, которые на сумрачных полях Франции стояли насмерть перед темной массой надвигающихся гуннов. Их было мало против неисчислимых множеств, но когда они изготовили оружие к бою, прицелились и открыли огонь, то узнали, что другие сражаются рядом с ними.

Взметнулись ввысь обращения к св. Георгию и зазвенели тетивы; старые лучники Англии восстали ради Англии из могил в том французском краю и сражались за Англию.

Он говорит, что создал эту историю один, просто сел и записал то, что пришло ему в голову. Но другие знали лучше. Это, должно быть, произошло на самом деле. Был, я помню, доверчивый священнослужитель, который объяснял автору, что тот заблуждается; лучники действительно были и воистину восстали ради битвы за Англию: рассказ абсолютно истинен.

Со своей стороны, я склоняюсь к мнению, что рассказ придуман автором; я видел, как он творит это отвратительное дело. Сам я ненавидел литературную работу с тех пор, как выяснил, что она не столь легка, как кажется поначалу. Я никогда не выказываю особой симпатии к человеку, который водит ручкой по бумаге, размещая слова в правильном порядке. Все-таки священнослужитель в конце концов убедил меня. Кто я такой, чтобы высказывать сомнения касательно веры духовного лица в божественное произволение? Это, должно быть, случилось. Те лучники сражались за нас, и перья серых гусей взвились вверх еще раз в английском бою.

С того дня я нетерпеливо отыскиваю призраков, которые должны принять участие в этой мировой войне. Никогда с начала времен, не было войны, подобной этой: конечно, Мальборо и Герцог, Тэлбот и Гарри Монмут и немало другого таинственных владык должны мчаться рядом с нашими всадниками.

Старые боги войны пробуждаются от шума орудий.

Все страны пришли в движение. Недостаточно, что Азия жужжит подобно сердитому улью и далекие острова вооружаются, что Австралия посылает сюда своих молодых людей и Канада устраивает у себя военные лагеря. Когда мы обсуждаем военные новости, мы провозглашаем древние имена: мы спорим, как держится Рим и как дела в Греции.

Что касается Греции, я перестал говорить о ней. Если я хочу сказать что-нибудь о Греции, мне следует взять поэтическую антологию и указать на прекрасный старый стих лорда Байрона: «Горы взирают на Марафон — и Марафон взирает на море». Но «стоя у могилы Персея», Греция, кажется, пребывает в том же самом настроении, которое вынудило лорда Байрона назвать ее безнадежно дряблой страной.