Афродита у власти. Царствование Елизаветы Петровны - Евгений Анисимов

«Да и что тут говорить — не чета был покойный царь тем, кто сейчас там расселся!» — кручинился такой ветеран и тыкал пальцем вверх. А что было там? Дитя-император в люльке, бесцветная мать его Анна Леопольдовна, дичившаяся публики и прятавшаяся в дальних комнатах дворца, отец государя принц Антон-Ульрих, хотя и генералиссимус, да какой-то не солидный, не видный, не грозный и не дородный, а несмелый и вялый — одно название, что генералиссимус… А чувства, как известно, в общественных настроениях играют роль более важную, чем логика, здравый смысл и даже реальная политика. Да и политика правительства Анны Леопольдовны не отличалась решительностью, определенностью и активностью. Только потом, при императрице Елизавете Петровне, когда со времен краткого правления Анны Леопольдовны пройдет время, снова заработает принцип: «Раньше было лучше, чем теперь». И тогда новые «клиенты» Тайной канцелярии станут поминать добрым словом правительницу Анну Леопольдовну, которая, оказывается, была милостива к людям, мухи никогда не обидела, вела себя всегда скромно и денег государственных не транжирила, как государыня нынешняя…

Представление о том, что в стране в конце 1730 — начале 1740-х годов царил свирепый режим иностранных поработителей, ошибочно. Ни Анна Иоанновна, ни ее фаворит Бирон, ни сменившая их у власти Брауншвейгская фамилия не вели политики, которая наносила бы ущерб национальным, а тем более имперским интересам России. Даже во времена безвольного регентства правительницы Анны Леопольдовны русская армия, возглавляемая иностранцем по происхождению генералом Петром Ласси, одержала в августе 1741 года блестящую победу над шведами в Финляндии, у крепости Вильманстранд.

Конечно, то, что иноземцы заняли высокие места при «природнорусской» императрице Анне Иоанновне, боявшейся, как уже сказано выше, политической активности собственных соплеменников, героев политических дискуссий 1730 года, раздражало патриотов. Один из них, некто Иван Самгин, в 1739 году говорил товарищам: «Вот наши министры и прочие господа мимо достойной наследницы государыни цесаревны (Елизаветы Петровны. — Е. А.) избрали на престол российской эту государыню (Анну Иоанновну. — Е. А.), чая, что при ней не будут иноземцы иметь больщину (то есть преимущество. — Е. А.), а цесаревну мимо обошли… Но Бог за презрение достойного наследника сделал над нашими господами так, что [только] на головах их не ездят иноземцы».

Патриоты, как это бывает им свойственно, имели короткую память и забывали, что иностранцев «натащил» в Россию сам Петр Великий, который более других заботился о могуществе и самостоятельности России. Он использовал иностранцев именно для этих целей, и они никогда не представляли опасности для национального существования России. При этом, приводя сочувственные дочери Петра Великого высказывания патриотов, не следует забывать, что сами эти патриоты оказывались в застенках Тайной канцелярии рядом с теми, кто выражался о цесаревне Елизавете Петровне совсем не так доброжелательно, а даже наоборот — весьма презрительно. Одни сидели за то, что называли цесаревну незаконнорожденной (выблядком), рожденной до брака Петра и Екатерины, а потому недостойной короны российских императоров. Другие не могли простить ей происхождение от лифляндской простолюдинки-прачки Марты Скавронской. Третьи припоминали ее легкомысленное поведение после смерти Петра Великого.

Не следует преувеличивать поддержку Елизаветы в дворянской среде. Дворянство никогда не выступало сплоченной массой на защиту интересов дочери Петра Великого. Именные списки лейб-компании, то есть тех трехсот восьми гвардейцев, которые и совершили переворот, позволяют сделать вывод, что среди них дворяне составляли менее одной пятой от общего числа мятежников — всего пятьдесят четыре человека. Все остальные участники мятежа происходили из крестьян, горожан, церковников, солдатских детей, казаков, причем крестьяне составляли почти половину — 44 %. В среде «повстанцев» 1741 года не оказалось ни одного представителя знатных дворянских родов, не было даже ни одного офицера. Елизавета явилась императрицей солдатни, да и то ничтожной ее части — известно, что переворот 25 ноября 1741 года осуществили три сотни гвардейцев из десяти тысяч гвардейских солдат, мирно спавших по своим слободам в решающую для России ночь!

Забегая вперед, заметим, что идея о засилье иноземцев до восшествия на престол Елизаветы Петровны активно эксплуатировалась именно во время ее царствования. Эта идея стала одним из идеологических постулатов внутриполитической доктрины елизаветинского правления, особенно на начальном этапе, и в конечном счете оказала сильное влияние на восприятие потомками (в том числе историками и литераторами) времени Анны Иоанновны и Анны Леопольдовны как некоего темного царства зла и национального угнетения. Запуганный еще в нежном детстве литературными ужасами «Ледяного дома» Ивана Лажечникова, читатель ставил так называемую бироновщину в один ряд с террором времен Ивана Грозного или государственным разбоем Иосифа Сталина, что неправильно.

Итак, не было засилья иностранцев, против которых восстала бы гордая дочь Петра Великого. Не было поддержки дворянства, офицерства, большинства гвардии. Так почему же переворот удался, почему с такой легкостью цесаревна стала императрицей? Думаю, что первая причина ее успеха — благоприятная политическая конъюнктура, точнее, слабость правящей власти. Ранее, во времена суровой Анны Иоанновны и волевого Бирона, цесаревна Елизавета и подумать бы не могла о перевороте — так она боялась этих людей. Во времена регентства Анны Леопольдовны ситуация резко изменилась, с политической сцены сошли самые яркие, решительные деятели, наступило некое безвременье. Как мы видели, режим правительницы ничего не предпринял для того, чтобы предупредить уже назревший мятеж. Вторая причина успеха — решительность окружения Елизаветы, толкавшего ее к незамедлительным волевым действиям, обещавшего ей, дочери Петра Великого, в случае успеха безусловную поддержку гвардии и народа. Третья причина — честолюбие самой цесаревны и ее беспокойство о будущем, которое оставалось для нее неясным. Наконец, важным фактором переворота стали иностранное влияние и иностранные деньги, которыми были подкуплены будущие участники путча.

Причастность к заговору иностранных дипломатов — одна из интереснейших черт переворота 25 ноября 1741 года, которую потом победители всячески скрывали. Сближение Елизаветы Петровны со шведским посланником Нолькеном произошло осенью 1740 года. Накануне смерти императрицы Анны Иоанновны (она скончалась 17 октября) шведский посланник получил особую депешу из Стокгольма от президента Государственной канцелярии (которая в Швеции выполняла функции Министерства иностранных дел) графа К. Юлленборга. Эта бумага привела к важным международным событиям и в конечном счете повлияла на ситуацию в России. Дело в том, что опытный политик Юлленборг предвидел: если умрет императрица Анна Иоанновна, то в России неизбежно начнется смута и завяжется борьба за власть. Поэтому необходимо уже сейчас войти в контакт с одной из русских оппозиционных придворных группировок, которая в обмен на шведскую финансовую и военную помощь еще до своего прихода к власти согласится на территориальные уступки Швеции. Не нужно забывать, что с момента заключения Ништадтского мира 1721 года, которым Швеция признала свое поражение в Северной войне 1700–1721 годов, прошло всего лишь двадцать лет. В среде шведской аристократии и дворянства была свежа горечь поражения в войне с Россией, и многие в Швеции жаждали реванша, ожидая для этого лишь подходящего момента. Проблема войны и мира с Россией была темой политической, спекулятивной, она ожесточенно дебатировалась в рикстаге, при дворе, среди дворян, которые разделялись на две непримиримые партии: партию «шляп» — сторонников войны и реванша, и партию «колпаков», в которую входили приверженцы мирных отношений с опасным и непредсказуемым восточным соседом. Воинственные «шляпы» во главе с Юлленборгом победили на рикстаге 1739 года партию «колпаков», и Юлленборг возглавил правительство, начавшее подготовку к войне с Россией. Чтобы этому воспрепятствовать, русские дипломаты в Стокгольме щедро раздавали золото для подкупа высших сановников. Но в этот раз золотая плотина на пути войны явно оказалась невысокой, и шведская армия срочно доукомплектовывалась и стягивалась в Финляндию, к предполагаемому театру военных действий.

Юлленборг в упомянутом выше послании Нолькену дал дипломату задание обеспечить успех военного предприятия в России тем, чтобы расколоть накануне войны русскую элиту. Шведский посланник приступил к исполнению воли начальства, иначе говоря, вмешался во внутренние дела России. Следует отметить, что такое неблаговидное поведение иностранных дипломатов в странах своего аккредитования считалось тогда делом обычным. Так вели себя дипломаты всех европейских стран. Русские посланники, например, снабжали деньгами тех же «колпаков» в шведском рикстаге и тратили огромные деньги на подкуп депутатов (послов) сейма Речи Посполитой, дабы добиться от этих стран политики, угодной Петербургу.