Товарищ Халков (СИ) - Останин Виталий Сергеевич

Поэтому, закончив допрос, я надавал оборотню тумаков, и велел идти к Карычу.

— Скажешь, что я жив. — говорил он, а Мишаня послушно кивал. — Скажешь, чтобы про меня забыли. Вы мне ничего не должны, я вам ничего не должен. Ментам ничего не скажу. А вот ходить за мной, пытаться навредить — не стоит. Ты же в курсе, что я срочную в десантуре служил?

— Да.

— А ты в курсе, где я ее проходил?

— Н-нет…

— И вот так пусть и остается, понял. Не надо вам будить то, от чего потом и топором не отмашешься. Усек?

— Я все понял, Витек! Все понял!

— И у нас с тобой никакого непонимания? Никаких обид?

— Да ну, ты что такое говоришь? Какие обиды между своими-то? Недоразумение, Вить, я ж все понимаю! Решил тебя, дурак, разыграть, вот и получил по носу.

— Сечешь. Все, свободен.

Может быть, отпускать его, было не лучшей идеей. Все-таки оборотень — мало ли в кого перекинется. В милиционера, например. Или в мать Виктора — мою, то есть. Но, вроде, ничем больше значительным Мишаня себя не проявил. На орехи я ему накидал без всяких проблем. Не Мистик он, конечно, не Мистик…

Что? Некоторые фильмы про супергероев я смотрел. Какой был выбор, когда они в каждом телевизоре были?

Дальше я отправился домой. Нужно было и в порядок себя привести, и с матерью познакомиться, да и покопаться еще в интернете. Последний, кстати, здесь был, только назывался Сетью. Вот и посмотрим, что там можно найти.

Теперь через курортный город я шел не как праздношатающийся гуляка, а словно диверсант за линией фронта. В каждом прохожем мне чудился сверх. Может ли эта старушка летать? Да и бабуля ли это? Может, Мишаня предостережениям не внял, и следит за мной, перекинувшись в этот облик?

Концепция сверхлюдей меня вообще очень сильно напрягала. Это было ненормально, и непонятно, как вообще жить в мире, где могут существовать всякие Халки, Супермены и Мистики. Но пока свои возмущения я засунул куда подальше. Сперва сбор информации, потом оценка, выводы, планы, и лишь после всего этого — эмоции.

Дом 243 по улице Тургенева оказался небольшой коробкой на два этажа, утопающей в зелени. Причем, второй этаж был мансардным. Здесь, стало быть я и живу теперь. С мамой. Остановившись перед выкрашенным зеленой краской калиткой, я прикинул линию поведения.

Значит, сначала дергаем ручку. Ага, не заперто. Что-то такое я и предполагал. В стране, где так вольно дышит человек, не было такой привычки — ворота запирать. Соседи же могли прийти, соли там попросить или еще чего. Это потом уже, в новой России моего мира, завели обычай запираться на все замки. Потому что капитализм, а при нем, как известно, человек человеку — волк.

Проходим через небольшой дворик. Даже крохотный — вся площадка перед домом максимум шесть квадратных метров. Плюс еще отступы по метру от забора с соседями, и, наверное, маленький огородик-сад за домом. У крыльца росла яблоня, уже завязавшая плоды. Юг, что б его так. Большая часть страны яблоки видит только на полках магазинов, а тут — у дома.

Входная в дом тоже не заперта. Хорошо. Стучать в дверь своего дома — это неправильно. Это вопросы, на которые придется отвечать, скорее всего, врать. А я бы не хотел без особой необходимости врать. Хотя, все равно придется.

Узкий коридор, вешалка, зеркало, тапочки. Большого размера — это мои, вероятно. Сую в них ноги — да. Из глубины дома женский голос.

— Кто там? Витя, ты?

И тут меня накрывает. Мамин голос. Я знаю, что это мать Виктора, не моя. Та женщина, что родила меня на свет, уже давно умерла. Но голос… Он совершенно не похож на тот, что я помню. У моей мамы был сильный, грудной, хорошо поставленный. Она чудесно пела — в памяти до сих пор хранятся фрагменты из детства, где она затягивает песню во время застолья.

Этот… Он слабее, такой интеллигентный, что ли. За ним угадывается образ учителя русского языка и литературы, из тех что не просто ведут свои предметы, но и искренне любят их. Таким голосом прекрасно читаются стихи Пушкина, Есенина, он легко переходит на воодушевляющий пафос.

Незнакомый, и все же — родной. Не знаю, как это возможно, может память тела Виктора отзывается, но, когда я его услышал первый раз, как-то сразу принял — не понял, а именно принял — мама.

— Да, это я, мам. — на автомате ответил я.

— Я на кухне.

Из коридора три пути. Направо, там виднеется зал. Наверх по лестнице — на мансардный этаж. И налево, откуда донесся голос. Кухня там.

— Привет.

Стараюсь говорить и выглядеть так, чтобы все вокруг понимали — я испытываю чувство вины. Не ночевал дома, приперся в непонятно каком виде, волосы эти еще синие.

Мама возилась с тестом. Обернулась, когда я вошел, и я смог ее рассмотреть. Маленькая, хрупкая даже женщина, лет сорока пяти, плюс-минус. Виктор, видимо, в отца — рост под метр восемьдесят.

Красивая женщина. Это я с позиции человека, разменявшим седьмой десяток говорю. В прошлой жизни я бы ее даже посчитал молоденькой — с высоты своего тогдашнего возраста, конечно. А тут — мама. И мне двадцать. Это постоянно лупит по психике. Не сильно, вроде уже привыкать начал.

Волосы она убрала под платок — с тестом же работает. Черты лица правильные, тонкие. На подбородке едва заметная ниточка старого шрама. Карие глаза обеспокоено осматривают меня с ног до головы.

— Ты не устал еще гулять? — произнесла она устало.

Слово "гулять" явно означает загулы двадцатилетнего лба, а не то, что мальчик куда-то ходил. Еще в ее голосе слышится пепел прошлых скандалов, на которые уже не осталось сил. И такая эмоция, которая из меня чуть слезу не выдавила — тряпкой бы перетянуть тебя по мордасам, оболтус! Только не поможет, малыш уже на полторы головы выше.

— Я закончил. — ответил я. — Серьезно, мам. Совсем закончил. Никаких гулянок и пьянок больше. И с товарищами своими я порвал.

Женщина тут же сделала парадоксальный, но абсолютно логичный в материнской логике вывод.

— У тебя все хорошо? — спросила. И подалась вперед, инстинктивно желая обнять.

Я широко улыбнулся. Сам сделал шаг ей навстречу, обнял.

— Все хорошо, мама. Теперь все хорошо.

— А разит-то от тебя чем? — откуда-то из подмышки донесся ее задушенный голос.

— Уже иду мыться. А ты чего печь собралась?

— Жарить. Чебуреки. Через полчаса будем есть.

На том и разошлись. Уходя из кухни, заметил, как в уголках глаз женщины блеснули слезы. Она хотела поверить в то, что ее сын говорит правду, и боялась это сделать. Видать, не первый раз Витя обещания дает.

Моя комната оказалась в мансарде. Логично, любой мальчик выберет такое место, если выбор будет, конечно. Небольшая, со скошенным потолком и узким окошком. Платяной шкаф, стол и стул, узкая кровать, турник над дверью, гантели в углу. Все очень по-спартански. Оживляли интерьер только плакаты на стенах. Красивые женщины, незнакомые. Судя по оформлению — какие-то звезды эстрады. Аллы Пугачевы и Софии Ротару образца 2023 года. Очень надеюсь, что бессмертные оригиналы моего мира тут уже ушли на заслуженную пенсию. Иначе это был бы перебор.

На столе заметил знакомый уже цилиндр. Более крупный, чем был у полиции, толщиной с мое запястье, примерно. Покоился он на небольшой подставке, от которой под стол уходил провод. Ага. Наверное, у них была мобильная версия, здесь же стационар.

Поднял, осмотрел со всех сторон, нашел кнопку на торце, нажал. Цилиндр едва ощутимо завибрировал, но больше ничего не произошло. Только после того, как я положил его обратно в подставку, в воздухе нарисовался экран, а на поверхности стола появилась полноразмерная клавиатура.

Сразу же захотелось усесться и начать поиски нужных мне сведений. Но я сдержался. Сперва душ, а то хожу по дому и воняю, как бродяга. Никуда от меня компьютер не убежит, а лишние десять-пятнадцать минут погоды не сделают. Только в шкаф сунулся, и нашел там полотенца и свежую смену одежды.

Ванная комната обнаружилась на первом этаже. Подсознательно я ждал каких-то очередных футуристических приборов, но все оказалось донельзя привычно. Кафель в цветочек, ванна в одном углу, душ — в другом. Не кабина, а просто огороженный матовым пластиком угол.