Ретроспектива - Адам Браун

Она — архитектурный обломок, зал ожидания космопорта с огромной дверью выхода на космодром.

Создавая ее, я леплю мои чувства, вспоминаю тот день, когда я стоял там — портрет художника в молодости, через пять лет после пожара, весь еще в свежих розовых заплатах наращенной кожи.

Рядом со мной доктор миссис Сарью В. Тамхан, подвешенная за косу над травой…

В мастерской я продолжаю работать. Темная материя — удивительный материал, он может передать чувство времени, его вкус, его структуру!

Она передает то, чего сейчас я не вижу, — сады космоцентра Сатиш Дхаван, моросящий дождик, последний дождь в моей жизни… Я жду, когда объявят мой рейс, а Сарью рассказывает про дедушку, что она пыталась его найти, но так и не смогла…

Я испытал облегчение и разочарование одновременно.

— Ничего, — сказал я. — Уж если у вас не вышло, то и никто не смог бы его найти.

Доктор миссис Сарью В. Тамхан висела на своей косе. На бумаге она числилась академиком сомнительного платного «университета» в Фагваре, но источники ее финансирования были неясны — корпорации, государственные организации, анонимные миллиардеры? — кто-то, кто верил, что самым драгоценным сырьем Индии была сама Индия.

В культурном отношении ее можно было сравнить с коброй, охраняющей семенной банк. Коса ее была сорок три тысячи километров в длину.

Она простиралась за пределы атмосферы до самой платформы Чандраян — индийского искусственного спутника — и ее геостационарной орбиты над штатом Андхра-Прадеш.

Без ее ведома ни один воробей не успевал взмахнуть крылышками в Индии и прилегающих территориях.

— Послушай, Навин, — сказала она. — Я его не нашла. Но он нашел нас. — Это она про моего дедушку. Дедушка Заячий Зуб.

Она чуть качнулась — возможно, возникли возмущения на орбите или воздушный фронт зацепил. Конечно, коса ее была не вся из волос: в нее были вплетены армирующие пряди из полиэтиленовых блоков и изолирующие стержни, воткнутые наподобие восточных гребней, для защиты от атмосферного электричества…

— Мы уже не успеем встретиться, — наконец вымолвил я.

— Но ты же еще не улетел! Кто сказал, что тебе суждено улететь? Можешь остаться, продолжить лечение…

— Довольно, Сарью, я умоляю, — лечение после пожара было дорогостоящим и подчас экспериментальным. Ласковые врачихи, похожие на белых мышей в своих стерильных паранджах, цокали языками и тихо переговаривались над моими ранами и ожогами… но еще труднее поддавались лечению подцепленные на горе инфекции. Они сопротивлялись воздействию широкоспектральных препаратов и откликались только на какую-то там экологическую терапию внутренних органов. Она подействовала так хорошо, что хуже не придумаешь.

Ткани организма одичали. Врачих озадачили немелкоклеточные раковые опухоли, которые принялись за мои легкие, кожу и череп, и не было у белых мышек в паранджах решения этой задачи.

При условии продолжения непрерывных, инвазивных, палаческих процедур, возможно, удалось бы замедлить развитие рака. Без этого мне оставалось лет десять — возможно, и меньше…

— Ну ладно, — недовольно сказала Сарью. Вздохнула, подтянула ноги и села в воздухе по-турецки. Я отвернулся. Мы с ней были друзья; я ее огорчил.

— Это не все, — сказала она. — Он уже тут. — Она кивнула в сторону соседнего зала ожидания. — Он попросил у нас разрешения с тобой встретиться.

Я посмотрел туда. Где-то там внутри был Дедушка Заячий Зуб.

Может, сидит, может, стоит. Может, подтянутый, с прямой спиной, а может, беспомощно сгорбился и опирается на палочку.

Что ему от меня понадобилось?

Возобновить родственные связи? Воздать за пережитое? Может, деньги?.. (Когда мои скульптуры начали покупать, у меня голова пошла кругом от предлагаемых сумм. «А что ты думал, — говаривала Сарью, — работа художника всегда дороже ценится после его смерти».)

А что мне было от него нужно?

Ворваться внутрь, хряснув дверью, измолотить кулаками его лицо?

Обнять его, простить и тем обрести душевный покой?

Что успокоило бы мою душу?

Я прислушивался к себе, ожидая ответа, и все ждал его и ждал, и вот уже по радио объявили мой рейс, и я повернулся, и распрощался с Сарью, и поднялся на борт.

Луна. На ней я обрету уединение, и покой, и материалы для новой, так долго жданной, партии работ. Если рассуждать головой, то для меня нет лучше места умереть.

Мое судно управлялось хитрыми системами, моделирующими поведение бенгальских тигриц. Я слышал их голоса в полете, их ворчание, их рыки, их фырчание и мявканье, и нечленораздельное бормотание… Они вспрыгнули на Луну, как на добычу…

Я поселился на лунной базе и работал над многими скульптурами, пока не приступил вот к этой, только что мною законченной.

И вот теперь, в мастерской, я встаю, слыша аккорд ситара, который начинается в момент рождения или еще раньше и звучит на протяжении всей жизни, не прерываясь, так что мы забываем, что слышим его, до самого последнего мгновения перед смертью.

И я стою перед скульптурой — невидимым залом ожидания. Тянусь к двери и воображаю, что за ней стоит дедушка.

Что успокоит мою душу?

Ответ на это, разумеется, — ничто.

Адам Браун (Adam Browne) — австралийский писатель-фантаст, специализирующийся в жанрах юмористической фантастики и ужасов. Обладатель престижной НФ-премии Aurealis за 2001 г за представленный в настоящем сборнике рассказ «Звездолет, открытый всем ветрам» (The Weatherboard Spaceship). Его рассказ «Иные» (Les Autres), также представленный в данном сборнике, был номинантом на премию Aurealis за 2003 год.

Рина Грант (Ирен Вудхед Галактионова) — англо-русский журналист, писатель-фантаст и профессиональный переводчик. Её переводы, статьи и фантастические рассказы на английском языке публиковались в таких изданиях, как Sorcerous Signals, Bewildering Stories, Russian Life, Gilbert's Royal Russia, International Living, Kafenio, Connected, Axis, Chicken Soup for the Christian Woman's Soul и др. На русском языке ее фантастические рассазы и переводы публиковались в журналах «Мир фантастики», «Млечный Путь» и др.