Химера, будь человеком! - Ольга Ромашкина

Псевдобелочка заверещала и тяпнула меня этими самыми слегка видневшимися в основание большого пальца. Я такой реакции никак не ожидала и, уронив его, схватилась за ранку. Не сильно тяпнула зараза, но кровь потекла тоненьким, ленивым светло-бурым ручейком. Я от злости и боли, забыв о любви к братьям нашим меньшим, орала и костерила помирающего, на чём свет стоял. Вот так вопя и борясь с желанием помочь «бедняге» отойти в мир иной, я пребывала какое-то время. Ведь если бы руку не успела чуть отдёрнуть, то и вовсе наверное, лишилась бы пальца.

Понемногу успокаиваясь, я посмотрела на саблезубую белку. Тельце всё ещё дрожало, но уже едва заметно. Говоря сердобольной себе много чего лестного, я осторожно протянула прокушенную руку к этой неблагодарной морде. Я всё ещё злилась на зверька, но жалость предательски кольнула. Я взяла осторожно его на руки, перепачкав при этом его мордочку своей кровью, всё же хотелось, чтобы неизвестный мне зверёк выжил. «Хотя бы для того, чтобы потом самой прибить его», — пронеслось в голове.

Сейчас перед глазами стоял наш старый кот «Суворов» — сын полка, так называл его весь детдом. Его, проходя мимо, пнул со всей дури дебил-переросток. Я не успела его остановить, далековато стояли с ребятами. Ярость во мне клокотала и, несмотря на весь свой тщедушный вид, я уложила бездушную сволочь с одного удара. Ребята говорили у меня тяжёлая ручка, так что хороший хук для «достойных» у меня всегда найдётся. Подбежав к коту, комок к горлу подступил, вся морда была в крови. Дуя по привычке на рану, я гладила кота отбитой в кровь об дебила рукой и, давясь соплями и слезами нашёптывала: «Всё пройдёт, боль уйдёт, жизнь по-прежнему пойдёт».

К моему счастью и удивлению, кот потёрся об мои руки и сел вылизываться, как ни в чём ни бывало. Тогда я подумала, что у кошек действительно девять жизней или…

Я и не заметила, что уже гладила тихонечко покалеченную лапку зверька. Я подула на неё и, чувствуя себя идиоткой но, всё же надеясь, с губ сорвалось: «Всё пройдёт, боль уйдёт, жизнь по-прежнему пойдёт».

В правой руке потеплело, тельце окутало едва заметное облако. Зверёк всё так же тихо лежал на моих руках, а я, боясь пошевелиться, смотрела на него, ожидая чуда. Ничего не происходило, вся лапа была в его крови, а мордочка немного в моей. Псевдобелочка, вопреки моим опасениям дышала и довольно таки ровно, но в себя не приходила. Я положила зверька на рюкзак и пошла к ручейку-речушке, чтобы обмыть свою руку и принести воды для раненого.

По возвращении ничего не изменилось, я вытащила свои пожитки из-под этой вредины, которая упорно не желала порадовать меня своим окончательным воскрешением. Полила воды, из импровизированной чаши-листика, смывая кровь с тельца. Эта зараза подскочила всеми конечностями наростопырку, сердито вереща. Я обиделась! Повысив голос, повторила таки зверьку всю правду о нём, даже ту, о которой он и не догадывался. Он как-то притих и вдруг мой внутренний голос до меня донёс:

— «Простите госпожа, я не хотел напугать Вас». — Вот тут я действительно испугалась. Потому как сей реплики у меня и в мыслях не было, внутренних голосов у меня и так хватает, от них-то впору вешаться, а тут ещё это. Зверёк тихо и покладисто сидел передо мной, ну что с ним делать.

— «Я последую за Вами, госпожа».

— Треч, этого быть не может!!! Кто ты такой? — прикрикнула я.

— «Мой народ зовётся Ш'кетитиарис, но двуногие называют нас Шкетиртсы». — Прозвучало у меня в голове.

«Поговорив» со зверушкой, выяснилось, что и имя у него есть, но повторить его, не говоря уже о запоминание, оказалось выше моих способностей. Посему я попросту окрестила его — Шкетом, от псевдобелочки протеста не последовало. Стало быть, договорились. На мои бурные протесты называть меня госпожой, вредный комок шерсти только смотрел преданно в глаза. Ничего особо вразумительного я больше не добилась, то ли он не знал, то ли я недопоняла.

Пребывая в некотором шоке после всего свершившегося, непонятного появилось ещё больше. То ли я в какой-то неизвестной мне стране (это я себя так вяло утешала), то ли этот мир не является моим, а что мне ещё думать?! Одно дело восхищаться, читая роман, и совсем другое попасть в реально существующий мир, далёкий мир, который тебе не ведом. Что самое любопытное, страшно не было, меня, будто тянуло всё дальше и дальше. Но каким-то боком, извилиной, пяткой, наконец, я чувствовала, всё это неспроста. Бояться всё же стоило бы, по крайней мере — быть осторожнее это точно. Как говорил Конфуций: «Того, кто не задумывается о далеких трудностях, непременно поджидают близкие неприятности».

Шкет проворный до безобразия витал где-то в высоких кронах деревьев. Я по неведомым мне причинам чувствовала его местонахождение и даже его настроение, видимо, как и он моё, потому как стоило успокоиться мне, угомонился и он. Я обошла бугристую гору, найдя место, где я всё-таки смогу идти, а не ползти, ибо скалолазание не являлось частью моих увлечений. Отыскался и более-менее подходящий старт для восхождения в горы. Я всё же полезла туда, понимая, что обход этих гор будет весьма продолжителен, если возможен вообще. Треч, а издалека казались не такими уж и проблематичными для их преодоления.

Я позвала Шкета, правда, банально крикнув ему, потому как, чувствовать это одно, а вот передать свои мысли и желания это другое, я же не заправский телепат. А может зверушка моя просто на всю голову стукнутая. Кто его знает, куда его камушки ласково приложили пока он падал, вот от удара его мозги и замкнулись на моих. Пока я строила гипотезы случившегося, появился Шкет, чем-то явно недовольный, собственно не чем-то, а ходом моих рассуждений. Он пристроился на моей спине, вцепившись коготками (в смысле когтищами) между моей шеей и рюкзаком, удобно было обоим, хоть и непривычно. Кое-как карабкаясь, я упорно лезла вперёд, хорошо хоть гора была не отвесная. Почти добравшись до верху, я остановилась (читай упала) на привал, на небольшом пяточке. Отдышавшись вспомнила, что дико хочу есть, а шоколадку так и не оприходовала. Вытащила сие лакомство, поломала на кусочки и подала один Шкету:

— Держи, я не знаю, чем ты питаешься, но это очень вкусно и сладко. — При этом я закатила глаза и попыталась представить дивный горьковатый вкус.

Шкет забавно сложил ушки домиком и решительно тяпнул кусочек из моих рук. Как он забавно ел, ну вылитая белочка (в смысле белк, мальчик всё-таки), хвостом только вот подкачал. Крылья были аккуратно сложены и из-за пухлой, хоть и недлинной шерсти, их было почти не видно. Быть может потому, что они с внешней стороны были покрыты маленькими серыми волосками и сливались с общим цветом. Съев на пару половину шоколадки, оставшуюся часть запихнула обратно. Руку всё так же жгло, но терпимо, порой я даже забывала об этом неудобстве, потому как даже лазать это не мешало. Странно….