Василий Сталин. Сын «отца народов» - Борис Вадимович Соколов

В этих сталинских словах — весь эгоцентризм «великого кормчего». Главным пострадавшим от самоубийства Надежды Сергеевны он считал себя, а к переживаниям детей относился с явным пренебрежением.

Мария Анисимовна, недолюбливавшая сестер мужа, 28 июня 1935 года с удовольствием записала: «Иосиф… в конце концов послал Сашико к черту: «Я знаю, она оказывала услуги мне и некоторым старым большевикам, правда, тут же нас попрекая куском, но все же она добрая женщина, я и решил ей отплатить, но она вздумала на меня обижаться, пишет письма по всякому поводу и вообще требует, чтобы я ею занимался. Мне некогда собою заняться, я женою совсем не занимался. Она всегда была обижена, так стану я ей заниматься и т. д.». Сталин в данном случае как бы бравировал собственной неустроенностью: вот посмотрите, буквально горю на работе, собой некогда заняться, а тут еще лезут со всякими малозначительными просьбами. На Надю и на детей у него никогда не находилось времени, что самым дурным образом сказалось на их воспитании. Впрочем, еще очень большой вопрос, какими бы выросли Яков и Василий, если бы отец более плотно занимался ими. Не привил ли бы Иосиф Виссарионович сыновьям жестокость и уважение к макиавеллиевскому принципу: цель оправдывает средства? А так сыновья выросли избалованными, не умеющими в нужный момент собраться, сосредоточиться на каком-нибудь одном деле, зато без присущих отцу палаческих наклонностей.

И от младшего брата Яков Джугашвили был далек. Сын первой жены Сталина, Екатерины Семеновны Сванидзе, умершей от тифа, когда ему было всего несколько месяцев, Яков сознавал себя грузином. Русский был для него неродным языком, и он до конца жизни говорил на нем не совсем правильно и с сильным грузинским акцентом. Светлана Аллилуева утверждает, что отец в Москве фактически считал себя в первую очередь русским, а не грузином: «Вообще… грузинское не культивировалось у нас в доме, — отец совершенно обрусел. Да и вообще в те годы «национальный вопрос» как-то не волновал людей, — больше интересовались общечеловеческими качествами. Брат мой Василий как-то сказал мне: «А знаешь, наш отец раньше был грузином». Мне было лет шесть, и я не знала, что это такое — быть грузином, и он пояснил: «Они ходили в черкесках и резали всех кинжалами». Вот и все, что мы знали тогда о своих национальных корнях. Отец безумно сердился, когда приезжали товарищи из Грузии и, как это принято — без этого грузинам невозможно! — привозили с собой щедрые дары: вино, виноград, фрукты. Все это присылалось к нам в дом и, под проклятия отца, отсылалось обратно, причем вина падала на «русскую жену» — маму… А мама сама выросла и родилась на Кавказе и любила Грузию и знала ее прекрасно, но, действительно, в те времена как-то не поощрялась вся эта «щедрость» за казенный счет…

Я говорю, конечно, о том времени, которое сама помню, т. е. примерно о 1929–1933 годах, когда у нас в доме был наконец создан мамой некоторый порядок, в пределах тех скромных лимитов, которые разрешались в те годы партийным работникам. До этих лет мама вообще сама вела хозяйство, получала какие-то пайки и карточки, и ни о какой прислуге не могло быть речи. Во всяком случае, важно то, что в доме был нормальный быт, которым руководила хозяйка дома…

Примерно так же жила тогда вся «советская верхушка». К роскоши, к приобретательству никто не стремился. Стремились дать образование детям, нанимали хороших гувернанток и нянек («от старого времени»), а жены все работали, старались побольше читать. В моду только входил спорт — играли в теннис, заводили теннисные и крокетные площадки на дачах. Женщины не увлекались тряпками и косметикой, — они были и без этого красивы и привлекательны».

Действительно, быт сталинского семейства был весьма скромен. Ведь Иосиф Виссарионович любил власть, а не роскошь. До войны он ходил в одной и той же потертой солдатской шинели. В ходе войны сменил ее на маршальскую, да так и проходил в ней до самой смерти. Когда генералиссимуса клали в гроб, то охранники с удивлением обнаружили, что обшлага шинели и мундира протерлись до неприличия. Одно и то же пальто Иосиф Виссарионович носил лет пятнадцать, а единственная шуба на беличьей подкладке, крытая оленьим мехом, служила ему еще со времен Гражданской войны.

Жена и дети Сталина тоже не могли похвастать богатым гардеробом, но, как и глава семьи, нисколько не жалели об этом. Надежда довольствовалась всего несколькими скромными платьями. Светлана свидетельствует: «Мама сама была предельно скромна в своих жизненных запросах; только в последние годы ее жизни Павлуша, работавший в полпредстве в Берлине, прислал ей несколько хороших платьев, делавших ее совершенно неотразимой… А обычно она ходила в скромнейших тряпочках домашнего изготовления, только изредка «лучшее» платье шила портниха, но все равно она и так выглядела прекрасной». Василий, пока служил в армии, носил только военную форму и не имел штатской одежды. Никакими предметами роскоши дети Сталина не владели, довольствовались непритязательной казенной обстановкой кремлевской квартиры и дачи в Зубалове. Тогда среди партийной верхушки была мода не на красивые вещи, а на коммунистические идеалы. Эта мода стала постепенно сходить на нет при Хрущеве, после краха попытки построить коммунизм за двадцать лет, и окончательно исчезла во времена Брежнева. Василий до этих времен не дожил и умер с верой в правоту отца и в возможность построения светлого коммунистического будущего.

Василий, в отличие от Якова, всегда считал себя русским, а не грузином. И характерами они с братом были несхожи и потому часто ссорились. Светлана была очень удивлена, когда Яков поступил в Артиллерийскую академию, сделался профессиональным военным. Видно, не знала, что это было сделано по настоятельной рекомендации отца. Яша, по ее словам, «был глубоко мирный человек — мягкий, немного медлительный, очень спокойный, но внутренне твердый и убежденный. Он был похож на отца миндалевидным, кавказским разрезом глаз, и больше ничем (наверное, убежденность и твердость у Якова тоже были от отца — ведь этих качеств Иосифу Виссарионовичу было не занимать. — Б. С.)… Больше он походил на свою мать, Екатерину Сванидзе… Очевидно, и характер достался ему от нее — он не был ни честолюбив, ни властолюбив, ни резок, ни одержим. Не было в нем противоречивых качеств, взаимоисключающих стремлений; не было в нем и каких-либо блестящих способностей; он был скромен, прост, очень трудолюбив и трудоспособен и очаровательно спокоен.

Я видела лишь раз или два, что он может и взорваться —