Господа, это я! - Ваник Сантрян

Шпионская машина действовала безукоризненно. Браво, Андре! Ты достоин всяческих похвал и наград. Молодчина! Одного только Гартинг не мог понять: почему Петербург не обращается к немецкой полиции? Камо преспокойно можно арестовать как анархиста и выдать российским властям. В письме к Трусевичу Гартинг разъяснял, убеждал, мысленно ругая его: «У этого сони не мудрено улизнуть из-под самого носа». Три дня назад Андре телеграфировал из Парижа: «На своей берлинской квартире он хранит в чемодане большое количество капсюлей».

Молодчина, Андре!

На сей раз Трусевич ответил незамедлительно: «Поезжайте в Берлин, договоритесь с полицай-президентом».

…1907 год. 10 ноября. Гартинг ждал стука в дверь, пять раз кряду и после паузы еще пять раз… Полицай-президент Берлина фон Ягов принял Гартинга весьма любезно. «Если ваши сведения подтвердятся и у нега в чемодане будут обнаружены взрывчатые вещества и капсюли, мы его арестуем, — сказал он. — Мы арестуем его как анархиста и после пяти лет тюремного заключения передадим России». Для Гартинга эти слова фон Ягова были словно бальзам. «Дайте адрес». — «Эльзассерштрассе, 44, агент страхового общества Дмитрий Мирский. Но не надо пять лет держать его за решеткой, мы хотим заполучить его сейчас», — настаивал Гартинг. «Посмотрим, как сложатся обстоятельства. Если удастся доказать, что он анархист, а не политический заключенный, ваше желание будет исполнено».

Камо еще с подножки вагона заметил в толпе приближающиеся к нему в золотой оправе очки, чисто выбритые щеки и тщательно причесанные волосы. «Этот Отцов сама благовоспитанность, напускное у него, что ли, не пойму. Чересчур интеллигентен. Допустим, профессия врача накладывает свой отпечаток, но нам не нужны изнеженные голубки и восковые революционеры».

— Здравствуй, Семен.

— Здравствуй, Яков. Второй раз предупреждаю, не окликай меня так громко. Забыл, кто я? — Камо метнул на Житомирского сердитый взгляд, и тот невольно перешел на «вы».

— Простите.

— Говоришь глупости и еще извиняешься. Как будто не знаешь, что я Дмитрий Мирский. Лучше скажи, нашел мне комнату?

— Да, конечно. А с оружием порядок?

— Все в ажуре. Я добыл пистолеты в Париже, а в Льеже — «адскую машину». Я нанял извозчика.

Эльзассерштрассе, 44.

— Здесь ты будешь в полнейшей безопасности, и, как условились с центром, я возьмусь за лечение твоего глаза, — говорил Житомирский спустя два дня после переезда сюда Камо из пансионата по Альбрехтштрассе, 6. — Избегай случайных знакомств. Без меня — ни шагу. Не забывай, что здесь тебе не родной Кавказ, а Берлин, столица Германии.

— Слушай, Яков, ты мне партийный товарищ или надзиратель?

— Не сердись. Нужна конспирация, и можешь не сомневаться, что я твой партийный товарищ. Я уже поговорил с врачами. Будем искать оружие и одновременно лечить глаз. Кстати, может, оставишь свой чемодан у меня?

— Сам же говоришь, здесь безопаснее, — Камо испытующе посмотрел на Житомирского.

— Да, конечно, не стоит сомневаться, — быстро и весело заговорил Житомирский, поправляя перед зеркалом галстук. — Несколько пятисотенных я уже разменял и сдал в центр.

— Вот это хорошо, — обрадовался Камо. — А что с остальными купюрами?

— Пока никаких известий. Не беспокойся, все будет в порядке. Ну, я пошел.

— Постой. Почему я не должен знать, где ты живешь?

— Узнаешь, всему свое время. Поспешишь, как говорится, людей насмешишь.

— Нет, ты давай не корми меня загадками. Что мне делать завтра?

— Позавтракать, затем — визит к окулисту. Это обязательно: травма глаза может оказаться опасной для жизни, не говорю уже о слепоте, — припугнул Житомирский. — Поверь мне как врачу.

— Ладно, слушаюсь и повинуюсь.

— К врачу надо успеть до обеда. А потом придумаем, чем заняться.

…Окулист заполнил анкету с помощью «переводчика» Житомирского и через него же дал понять, что положение не из завидных.

— Руку еще можно оперировать, — он вопросительно посмотрел на опекуна больного, — но с глазом гораздо сложнее, трудно поручиться, что он не ослепнет.

— Я тоже думаю, что руку можно оперировать, — попытался убедить Камо Житомирский, видимо, тем самым желая подготовить почву для его быстрого ареста.

— Нет, Яков. Лучше обойтись успокаивающими средствами или чем-нибудь в этом роде. Я же приехал в Берлин не оперироваться. Я теряю драгоценное время, а ты — операция. И не уговаривай. Ничего не получится.

Прошло несколько дней, тоскливых, монотонных. В одном из знаменитых берлинских ресторанов обедали трое: Камо, Житомирский и их знакомый, бакинец, большевик Гавриил Сегаль.

…«Эльзассерштрассе, 44. Австрийский подданный» агент страхового общества Дмитрий Мирский.

Шеф берлинской полиции фон Ягов жестом попросил задержаться секретаршу, вошедшую к нему с машинописными экземплярами инструкций.

— Слушаю вас.

— Я очень занят, принимать сегодня не буду. Впустите только комиссара по уголовным делам фон Арнима.

«Почему русские заинтересованы в его скорейшем аресте? Почему так всполошились? Любопытно. Кто бы он ни был, все равно нежелательный элемент. Русский террорист в Берлине. Не хватит нам социал-демократов, а тут еще — террористы и анархисты. Надо его немедленно арестовать».

Фон Ягов пробежал написанный Гартингом адрес. «Выпишу Арниму ордер на арест. К черту, раз анархист, передадим России и благодарность получим. Но, может, все же согласовать с министром внутренних дел? В случае скандала пусть и он расхлебывает».

Фон Ягов набрал номер телефона.

— Господин министр, честь имею доложить о весьма важном, я бы сказал, государственном деле. Нет, нет, по телефону не могу. Сию минуту примчусь к вам.

В приемной, на ходу накинув кожаную куртку, он вопросительно посмотрел на секретаршу.

— Меня не спрашивали?

— Звонил господин фон Арним. Я сказала, что вы хотите его повидать.

— Если появится, пусть подождет, я скоро буду.

…Министр внутренних дел прусского государства Фридрих фон Мольтке встретил ввалившегося к нему полицай-президента без особого восторга.

— Дело это с душком, — сказал он и зашагал по кабинету.

Сидевший в кресле фон Ягов не сводил с него глаз. «Взвешивает в уме, негодяй, — думал шеф полиции, — выгодно ли ему, повредит ли его авторитету?»

— Ваши сведения достоверны?

— Русские работают безукоризненно. Учтите, что письмо я получил от самого Гартинга. Он не доверяет нашей почтовой службе.

— Но насколько это приемлемо, не знаю. Кроме того, чтобы исполнить просьбу русских, надо будет доказать, что этот человек уголовник.