Вспомни, что будет - Роберт Сойер

В комнату вошел молодой человек. Его Гастон тоже не узнал. Он был в черной кожаной куртке, которую с ходу бросил на подлокотник дивана. Куртка тут же сползла на застланный ковром пол. Маленький робот — не больше обувной коробки — выкатился из-под стола и направился к упавшей куртке. Гастон ткнул в робота пальцем и рявкнул:

— Arret![10]

Робот замер и сразу же уполз под стол.

Молодой человек обернулся. На вид ему было лет девятнадцать-двадцать. На правой щеке у него красовалось что-то вроде анимированной татуировки — изображение молнии. Эта молния сновала по лицу юноши: делала пять скачков и возвращалась на место. Цикл повторялся снова и снова.

А потом он повернулся левой стороной лица. Ужасающее зрелище. Были видны все мышцы и кровеносные сосуды. Казалось, он обработал кожу каким-то химическим реагентом, и она стала прозрачной. Правая рука молодого человека была затянута экзоскелетной перчаткой. Длинные механические пальцы заканчивались блестящими наконечниками, острыми, как скальпели.

— Я сказал: подбери! — гаркнул Гастон по-французски. По крайней мере, он услышал звучание собственного голоса, хотя не почувствовал, как произносит слова. — За твою одежду плачу я, так будь добр, заботься о ней!

Молодой человек зыркнул на Гастона. Гастон был уверен, что этот парень ему незнаком, но в нем угадывалось смутное сходство… с кем? Лицо парня было наполовину прозрачно, а потому судить было сложно, но… высокий лоб, тонкие губы, холодные серые глаза, орлиный нос…

Острые когти со свистом убрались в прорези на перчатке. Парень взял куртку большим и указательным пальцами — брезгливо, как будто делал грязную работу. Гастон пристально за ним следил. При этом он не мог не заметить, что кое-что еще в гостиной выглядит иначе. Книги на полках стояли по-другому. И томов явно стало меньше, будто кто-то основательно опустошил их фамильную библиотеку. По полкам передвигался другой робот, похожий на паука. Похоже, вытирал пыль.

В стене, на том месте, где раньше висела репродукция картины Моне «Мельница», теперь находилась ниша, в которой стояла статуэтка, напоминавшая по стилю Генри Мура… Но нет, там не могло быть никакой ниши. Эта стена была общей с соседним домом. На самом деле это было что-то вроде голограммы, висевшей на стене и создававшей иллюзию глубины. Но если так, иллюзия была на редкость реалистичной.

Двери гардеробной тоже изменились. Как только молодой человек подошел поближе, они открылись сами. Парень достал вешалку и повесил на нее куртку. Вешалку он убрал в гардеробную… и куртка тут же сползла с нее на пол.

Снова прозвучал сердитый голос Гастона:

— Марк, черт побери, неужели нельзя поаккуратнее?

Марк…

Марк!

Mon Dieu!

Вот почему парень показался ему знакомым.

Фамильное сходство.

Марк. Это имя они с Мари-Клэр выбрали для ребенка, которого она носила под сердцем.

Марк Беранже.

Гастон еще ни разу не держал этого ребенка на руках, не прижимал к плечу, не менял ему подгузники, и вот он — перед ним, взрослый мужчина. Пугающий, враждебный.

Марк устремил взгляд на упавшую куртку. Молния на его щеке продолжала сверкать. Он немного постоял и вышел из гардеробной. Двери за ним закрылись.

— Черт возьми, Марк, — выругался Гастон. — Меня просто тошнит от твоего пофигизма. Если будешь так себя вести, никогда не найдешь работу.

— Да пошел ты! — огрызнулся парень. Голос у него был гортанный.

Вот вам и первые слова ребенка: не «мама», не «папа», а «пошел ты».

Именно в этот момент, словно специально, чтобы развеять последние сомнения, в гостиную вошла Мари-Клэр.

— Не смей так разговаривать с отцом! — воскликнула она.

Гастон был потрясен. Да, это была Мари-Клэр. Безусловно. Но она больше походила на свою мать, чем на себя. Седые волосы, морщинистое лицо и пятнадцать килограммов лишнего веса.

— Да пошла ты, — сквозь зубы процедил Марк.

Гастон не сомневался в своей реакции.

— Не смей так разговаривать с матерью!

Он не разочаровал себя.

Прежде чем Марк обернулся, Гастон успел заметить выбритый участок у него на затылке. Туда была имплантирована металлическая розетка.

Наверняка это была галлюцинация. Это должна была быть галлюцинация. Но как она была ужасна! Мари-Клэр вот-вот должна родить. Несколько лет они пытались зачать ребенка. Гастон руководил учреждением, где можно было точнейшим образом скрестить электрон с позитроном, но почему-то его сперматозоиды упорно не желали соединяться с яйцеклетками Мари-Клэр, хотя эти клетки были в миллионы раз крупнее субатомных частиц. Но наконец это произошло. Наконец Господь им улыбнулся. Наконец Мари-Клэр забеременела.

И вот теперь, девять месяцев спустя, должен был появиться на свет их ребенок. Все эти занятия по методике Ламаза, куча планов, обустройство детской…

И вдруг этот дурной сон. Наверняка это был сон. Гастон почувствовал, как у него похолодели ступни. Самый страшный сон ему приснился в ночь перед свадьбой. Почему сейчас должно было быть иначе?

Но все было иначе. Все выглядело гораздо более реалистично, чем в любом из его снов. Он подумал о розетке в затылке своего сына, об образах, непрерывно закачиваемых в его головной мозг… Наркотик будущего?

— Отвяжитесь от меня, — бросил Марк. — У меня был чертовски трудный день.

— Да что ты? — съязвил Гастон. — День у тебя был трудный, вот как? Ты ужасно устал после того, как терроризировал туристов в Старом Городе? Не нужно было нам вмешиваться, тебе самое место в тюрьме, панк неблагодарный…

Гастон был потрясен: все, что он говорил, напомнило ему слова собственного отца. Примерно то же самое говорил ему отец, когда тому было столько лет, сколько Гастону сейчас. А ведь он тогда дал себе зарок: никогда не говорить ничего подобного своим детям.

— Гастон… — начала Мари-Клэр.

— Знаешь. Если он не ценит того, что получает от нас…

— Да на фига мне все это дерьмо, — презрительно буркнул Марк.

— Хватит, — вмешалась Мари-Клэр. — Хватит.

— Ненавижу вас, — процедил сквозь зубы Марк. — Ненавижу обоих.

Губы Гастона разжались. Он был готов что-то ответить, но тут…

…но тут он неожиданно оказался в своем кабинете в ЦЕРНе.

Передав сведения обо всех погибших, Митико Комура сразу вернулась в главный офис центра управления БАК. Она пыталась дозвониться до школы в Женеве, где училась ее восьмилетняя дочь Тамико. Со своим мужем, чиновником, занимавшим высокий пост в Токио, Митико была в разводе. В трубке постоянно звучал сигнал «занято», а швейцарская телефонная компания почему-то не предлагала автоматически уведомить Митико в том случае, если линия освободится.