Тревожное лето - Виктор Дудко

Железнодорожный вокзал к ночи не становился менее оживленным, а наоборот, будто просыпался: с темнотой появлялось больше любителей легкой наживы, воров всех мастей, бездомных, мелких торговцев всевозможными закусками из рыбы, спекулянтов контрабандным товаром, торговцев кокаином. Было много солдат, ожидавших теплушек. Шатались, задираясь, пьяные казаки — их обходили стороной. Фонари были побиты, привокзальная площадь и перрон освещались плохо.

После нескольких суток, проведенных в переполненном вагоне, Серегин выглядел помятым, зарос и мечтал о бане.

— Куда, вашбродь? — спросил извозчик, заталкивая под сидение возка его немудреный багаж.

Военный мундир Серегин держал в мешке, но прозорливости пожилого возницы не удивился. Тут, как он понимал, всех именовали «вашим благородием» и «вашим превосходительством»: военных больше, чем гражданских. Город был перенаселен настолько, что под жилье приспосабливали амбары, чердаки, сараи; все дачи в окрестностях, вплоть до станции Угольная, были забиты беженцами.

Серегин ответил нетерпеливо:

— В какую-нибудь гостиницу, где можно отоспаться, помыться и привести себя в порядок.

Извозчик впал в задумчивость, царапая кудлатую бороду.

— Нигде нет, вашбродь. У нас тут целая содома а гоморой. Не сыщем мы такого, чтобы помыться да побриться. — Он с сожалением почмокал. — Совсем плохо стало с жильем. Вона сколько народу мается кругом, а все потому, что некуда голову приклонить. Эх-ма!..

— На вокзале прикажешь ночевать? — раздраженно спросил Серегин. — Ты хозяин, давай устраивай гостя. Не обижу. Не может быть, чтоб в этом городе не нашлось одного местечка. Пшел! — Он удобно устроился на сиденье. — Только прежде повози по улицам. Давненько не был здесь.

— Разве что в «Ориенталь»? Я давеча возил туда одного. Сговорились. Авось примут и вас.

Серегин немного повеселел:

— Ты меня, голубчик, не прямо туда доставь, а все же чуток покрутись по городу.

Пролетку трясло по мостовой, плохо уложенный вещмешок толкался в ногах, как живой, но эти мелочи не могли омрачить радостной встречи с городом детства. Конечно, он изменился... Тому, кто знавал его раньше, бросалось в глаза одно: улицы были буквально запружены народом, как говорится, ни пройти, ни проехать. Возница привычно посвистывал и покрикивал: «Поберегись! Задавлю! Дорогу!», но это мало помогало. Еще не наступил тот час, когда железными шторами задвигались зеркальные витрины, сверкающие поддельными драгоценностями и хрусталем. Пока что у витрин прохаживались, сунув руки в карманы, молодчики в котелках. Все здесь было знакомо. Вот китайская кофейня. Кабаре «Не рыдай», редакция вечерней газеты, в окошках которой видны наборщики, склонившиеся над кассами с верстатками в руках. А вот здесь, напротив художественного театра, в кабаке «Медвежья берлога», известный в городе куплетист Лева Ленский под веселую музыку когда-то пел: «Китайская, угол Семеновской, семь, — зайти я советую гражданам всем: там кольца найдете, цепочки и духи для милой жены и для шлюхи...»

Серегин узнавал и не узнавал Владивосток.

Тротуары забиты прохожими, действительно много военных. Правая сторона Светланской, так называемая Копеечная, по которой ходило простолюдье и где постоянно держалась тень из-за высоких домов, теперь так же была запружена народом, как и левая, Рублевая. Ресторан «Кефалония», норвежское пароходство «Рында» с экспортом в Сингапур, лучшее производство обуви «Рэномэ» А. И. Зозули и Ц. Танабэ. Бакалея и гастрономия Жихарева, Англо-русская торговая компания, здание Латвийского консульства, духовная семинария. Ресторан «Эхо» по Алеутской (кабинеты, музыка). Управление угольных копей «Тавричанка», какая-то датская фирма на Светланской, в ее витрине выставлена напоказ прекрасная модель клиппера. А вот и кирпичное здание мужской гимназии по Светланской, угол Ключевой. Фасадом оно выходило на Пушкинскую и соединялось со зданием Восточного института.

Все тут с детства дорого Серегину. Но в то же время он будто впервые встретился с городом, выстроенным на сопках, как на застывших морских волнах. Трамвай, сошедший с рельсов, копошащиеся вокруг пассажиры... И раньше, он помнил, пассажиры, поднатужившись, ставили в таком случае трамвай на рельсы и ехали себе дальше. А вот и новое: у Морского штаба отряд матросов с винтовками.

«Ориенталь» не принял. Не помогли ни посулы, ни уговоры. Мест нет. Впрочем, как выяснилось, и другие гостиницы, отели и постоялые дворы переполнены. Настроение Серегина упало, праздничность встречи потускнела. Долго еще колесили по улицам и переулкам, пока возница, остановившись напротив бань «Амарандос», что в начале Тигровой, не выдохнул:

— Усё! Набегались мы с тобой, вашбродь, пора и расчетик. — Он принялся хлопать себя по карманам в поисках спичек.

Серегин поднес ему портсигар.

— Придумай что-нибудь, милок. Куда ж мне деваться, на Набережной ночевать? Посоображай-ка еще.

— Раньше заплати! — упорствовал извозчик.

Серегин заплатил, чтобы успокоить его. Накинул полтинник — задобрить. Извозчик нахохлился на козлах — думал.

Серегин выпрыгнул из пролетки — размять ноги. Позванивала удилами плохо подкованная усталая коняга. Был виден Семеновский базар, расцвеченный огнями бумажных фонариков. В Семеновском ковше колыхались на волне баркасы, джонки, лодчонки. Оттуда шел запах свежей рыбы и мокрой парусины.

— Ладно. — Возница затянулся папироской. — Есть тут у меня одно местечко, держал на всякий случай, Забирайся. Доволен будешь.

Серегину показалось, что он подмигнул.

Днем улицы города не казались такими праздничными. Озабоченные лица, нервозность, недоверчивые взгляды. То и дело видны были группы людей, которые что-то оживленно разглядывали: новое правительство разрешило азартные игры, в том числе банковку, и на улицах появились низенькие круглые столики: поставишь рубль — возьмешь два. Поставишь два — получишь шиш. Играли в основном китайская и русская голь да шулеры.

В порту стояли японские суда с иероглифами по обе стороны носовой части. Американские матросы в белых шапочках торговали жвачкой и сигаретами, французы предлагали противозачаточные таблетки и флакончики с розовым маслом. Шаталась пьяная английская матросня, приставая к женщинам.

Серегин попал в облаву. Он в поисках комендатуры проходил мимо городского сада, когда появились конные казаки с желтыми лампасами на шароварах, принялись теснить в сад быстро сгустившуюся толпу. Кому-то удалось проскочить под конской мордой, кто-то лез через чугунную ограду, спасаясь от плетей, большую же часть задержанных гнали к воротам. Серегина втянуло туда вместе со всеми. Понимая, что представляться пьяным или что-то доказывать бесполезно, он просто ждал.