Редкая птица - Петр Катериничев

Раз пять меня выдергивали на тревоги и сборы; тревоги были настоящие – вывозили на «объект», в бор, сажали в отдельную комнату, загружали материалом и через шесть-восемь часов будь любезен: выводы и рекомендации на одной страничке.

Ну а сборы воспринимались экзотикой: обстрелка (это когда по тебе стреляют настоящими пулями, дабы не сачковал, а окапывался и переползал как положено), огневая подготовка, диверсионная подготовка. психологическая подготовка, борьба за живучесть… С таких сборов я приезжал худой, как насос, жилистый, как орангутанг, и спокойный, как черепаха, – куда спешить, когда той жизни – всего-то триста лет!..

Но полного счастья нет нигде, даже в Крыму.

При всей ответственности наши разборы были кому-то нужны, как газета «Социалистическая индустрия» нильскому крокодилу. Власть имущие принимали решения, пользуясь цитатами классиков и пролетарским чутьем, которое острили, надо полагать, перечитывая нетленку «Ленин и печник» и общаясь с грудастыми девахами «из народа». Ну а к «судьбоносным персстроечным» у меня был накатан вялый «диссер», по защите которого от дел аналитических я отвалил на преподавательскую работу при полном поощрении начальства.

Все потому, что и на любой-то работе человек со временем приобретает опыт, но теряет вкус, свежесть взгляда, да и удовольствие. Перерыв был ко времени. Тем более что новый лидер, сгоряча обозвавший себя политиком, стал сугробить такое, что человек соображающий легко мог запить горькую, тупой – стать искренним запевалой перестройки, ну а остальные…

«По делам их узнаете их»… Антиалкогольная кампания привела к тому же, к чему полстолетия назад привела Штаты: к созданию высокоорганизованной преступности. Единственный созидательный результат. Как выражался старик Маркс, нет такого преступления, на которое не пойдет капиталист ради прибыли в тысячу процентов. Хоть в этом-то он оказался прав.

Ну а когда плю-ю-у-рализм гэкнул во всей красе, про меня вспомнили и воткнули в Отдел. Для аналитической проработки ситуаций, только уже на наших окраинах. А ситуации крутились по одному стереотипу: против нас работали серьезные профессионалы, правда, без фантазии, прокатывая удачный сценарий с малой «поправкой на местность». Заполыхали «межнациональные конфликты», а ребята из оперативной группы Отдела, вовсю ругаемые «демократической прессой» и «свободным телевидением», заливали упомянутые пожары по старинному русскому обычаю: своей кровью. Справедливости ради отмечу, советы профессионалов учитывались той и другой сторонами. Те – обеспечивали политическую поддержку своим на всех уровнях, здешние – активно действовали наоборот.

Оставаться в такой ситуации только человеком при бумажках, полупридурком, было стыдно, так что пришлось и побегать.

Навыки, полученные в «летних оздоровительных лагерях», пригодились. Мне повезло: к лагерной подготовке я сразу отнесся как с спорту, а не как к неизбежному и ненужному занятию.

Лучше всего пошла «рукопашка». Умения, приобретенные когда-то в спортшколе на отделении бокса, и помогали, и мешали одновременно. То есть поставить удар заново было сложно, бил, как привык, прыгая, двигаясь, с обязательным разворотом корпуса. Ну да инструктор оказался человеком тертым и с пониманием, – у «стажеров», как нас называли, он считал нужным развивать уже имеющиеся качества.

Это не значит, что меня не научили стрелять. Огневая и диверсионная подготовки были профилирующими предметами – огонь навскидку из разных видов оружия, работа со всеми видами взрывчатки, кратковременные огневые контакты между «синими» и «зелеными», навыки обращения с холодным оружием и «спецсредствами» – газы, аэрозоли… Что еще?.. Вождение всех видов транспортных средств, бег по пересеченной местности не только с боекомплектом, но и в бронежилете, и снова – огневые контакты и «рукопашки»..

По правде говоря, время тогда было тихое: милиционеры, и те получали табельный «ПМ» только поособому случаю, правда, без права стрелять и нередко – без патронов. Любой, даже случайный выстрел в черте города) рассматривался как ЧП. Представить, что через несколько лет страна превратится в «единый военный лагерь», причем неизвестно будет, кто с какой стороны…

Короче, лагерь спецподготовки существенно отличался от сборов «партизан».

Группа состояла из двадцати двух человек; работали мы на совесть и полученные знания полагали применять исключительно против «внешнего супостата».

…Стрелять я научился… Не виртуозно, но терпимо. Впрочем, во всех позднейших конфликтах меня берегли как «думного», намеренно ставили «вторым номером», ибо знали, что стреляю густо, но неточно. Зато оценили «рукопашку», – вместе с бронежилетом мой вес был под центнер, ногами не размахаешься, но после удара рукой – редко кто продолжал функционировать в активном режиме…

И хотя именовалось происходящее «конфликтами и столкновениями в горячих точках», по сути – это была война… А когда удавалось вывезти из-под огня плачущих мужчин, которые не могли защитить свои дома, потому что умели только пахать землю, чинить станки, но не умели воевать, или женщин, дело которых быть любимыми и растить детей, – оставалось чувство хорошо сделанной работы.

Пока меня два года болтало по трещавшей по швам державе, жена обрела покой и отдохновение на выпуклой груди бывшего комсомольского вожака с хорошим бизнесменским будущим.

Карнавальный августовский заговор автоматически решил все мои проблемы:

Отдел не то чтобы признали крайним, но и не шибко нужным; к тому же наш куратор на верхах то ли во что-то вляпался, то ли, наоборот, не вляпался, то ли сказал что-то не то, что ли промолчал не там и не тогда… Короче, нас распустили по отставкам, снабдив хорошим выходным пособием. Играть в войнушку я устал и в звании капитан-лейтенанта ВМС прибыл наконец к морю. В складчину с воркутинским экс-шахтером мы приобрели у отъезжавших на историческую родину крымских татар недвижимость на побережье: ему – домик, мне – сарайчик с садиком, колодцем и морем.

Ну и бархатным сентябрьским вечером пошел я побродить по городку. Желания мои были пусты и сиюминутны, намерения – просты и определенны. Мужчине без женщины порой более одиноко, чем без собаки. Это я без балды. Собака – друг, а женщина?..

Кабачок «Верба» показался в меру уютным и шумным. Озадачив метра денежкой, я получил отдельный столик в углу, где и расположился за шкаликом «Столичной», бутылкой шампанского, закусками, сластями и фруктами. После третьей рюмки я решил, что в целом жизнь моя складывается вполне удачно, но для полного счастья не хватает юного создания лет эдак девятнадцати – двадцати, девушки, с которой мы предались бы сладкой жизни, откупорив мускатное…

За соседними двумя составленными столиками расположилась компания. Отдыхали они шумно и, на мой вкус, несколько развязно, ну да о вкусах не спорят. Потом оттуда поднялась девчушка и направилась ко мне.

– Угостишь? – спросила она, усевшись без приглашения за мой столик.

– Это вряд ли. – Девица была вульгарна, да к тому же малолетка, и становиться удойным чайником для всей компании мне вовсе не хотелось.

– Тогда я сама угощусь! – Девица взяла бутылку.

– Секундочку. – По-моему знаку подбежал официант, щедрые чаевые не остались незамеченными.

– Даму мучит жажда. Стакан молока, пожалуйста.

– Ах ты, гнусняк, – девица покраснела, – сучара позорный. – И отвалила.

Оставалось ждать продолжения.

Из-за соседнего столика поднялись двое: широкоплечий красавец с не опускающимися из-за накачанных мышц руками и мелкий хлыщ из породы подлипал – гундосый. И тоже присели за мой столик. Большой откупорил мою бутылку шампанского и разлил себе и маленькому.

– Слушай, Шура, растолкуй мне одну ситуацию, – начал «подлипала».

– Ну?

– Представь себе, сидят молодые люди, отдыхают, за жизнь говорят, ну и никому решительно не мешают…

– Ну?

– А с ними отдыхают две милые девушки… Твое здоровье, Шура! – Приятели выпивают и наливают еще. – И вот представь, появляется… появляется некий Ху, по обличью пидор, по повадкам – мурло и начинает приставать к одной из девушек…

– Ну?!

– Делает ей грязные предложения, раздевает…

– Ну!

– …Взглядом и требует, чтобы девушка у него… Ты понимаешь7..

– Падла! – Шура положил руки на стол, демонстрируя сбитые костяшки и массивный серебряный перстень в виде оскаленной волчьей головы, – штука, вполне заменяющая кастет.

– Согласен, Шура, не горячись. Выпьем? Они снова сдвигают бокалы, Шура громко рыгает в мою сторону.

– Представь, Шура, в мужском сортире, в присутствии третьего лица, да еще и голая… Шура, это беспредел?

– Беспредел.

– Как реагировать молодым людям, пригласившим девушку в приличное заведение, на домогательства этого пи-дора?